Старый дом, принадлежавший человеку из черного «Рено», принес очередное разочарование: Адальбер не увидел там ничего, чего не видел бы прошлой ночью. Никто здесь не появлялся с тех пор, как побывали они с Карловым... И потому колеса красного «Амилькара» сами собой понесли его к логову врага. Правда, остановились они в некотором от него отдалении, поскольку и цвет, и звук «Амилькара» было слишком легко узнать. Адальбер присмотрел для машины небольшую рощицу у въезда в чьи-то владения, а сам отправился пешком к логову крысы, любившей поживиться в частных музеях.
Там тоже ничего не изменилось. Улица была так же пустынна, как и прошлой ночью. Не слышно ни звука и не видно ни единой живой души. И потому Адальбер решительно перелез через ограду и направился к дому, чтобы, обогнув его, войти через кухонную дверь. За время своей достаточно долгой карьеры археологу нередко приходилось входить в дома без приглашения, и он знал, что черный ход почти всегда укреплен хуже, чем парадный. Ему хватило одного-единственного маленького инструмента для того, чтобы справиться с этой дверью, и вскоре он уже стоял в кухне, где прошлой ночью Латроншер жарил себе глазунью. Сейчас здесь никого не было, в кухне было чисто и прибрано.
Убедившись в наличии хозяйственной жилки у своего врага, Адальбер решил осмотреть дом. Первый этаж по обе стороны коридора, откуда вела лестница наверх, занимали гостиная и столовая. Но, войдя в первую же из этих комнат, Адальбер был приятно удивлен, обнаружив кое-какие из собственных пропавших сокровищ: великолепные вазы-канопы украшали столовую, которая без них была бы вполне заурядной. Что касается гостиной, тут обнаружились два больших фрагмента фресок, черная базальтовая статуя Изиды с золотыми украшениями, чудесная голова священной коровы Хатор, несущей между рогами солнечный диск, коллекция малахитовых статуэток, другие канопы и заключенное в витрину собрание бюстов, различных фрагментов и раскрашенных папирусов, которое составило бы счастье Лувра или Британского музея. Все это содержалось в полном порядке, но в такой удручающе банальной обстановке самые замечательные экспонаты выглядели грустновато: они казались сосланными в дворницкую!..
Адальбер как раз поглаживал голову бога-сокола Гора, когда услышал чей-то зевок. И почти сразу же лестница застонала под тяжелыми шагами только что проснувшегося человека, потом, в свою очередь, скрипнула кухонная дверь. Видаль-Пеликорн ошибся, Латроншер был дома, просто позволил себе подольше поваляться в постели. Правда, лег он накануне очень поздно...
На усталом лице Адальбера появилась улыбка, больше напоминавшая гримасу. Сунув руку в карман, он вытащил револьвер: пожалуй, сегодня завтрак застрянет у вора поперек горла... Однако не успел археолог войти в кухню, как у него мелькнула другая мысль: подойдя к окну, он оторвал шнуры двойных штор, повесил их на шею, чтобы оставить свободными руки, и двинулся дальше, на мгновение остановившись, чтобы прислушаться. Шум кофемолки сообщил ему, чем занят Латроншер. И тогда он вошел.
– Надеюсь, вы намололи побольше кофе, дорогой собрат, – любезно произнес Адальбер, – потому что я тоже с удовольствием выпил бы чашечку.
Черный зрачок пистолета противоречил добродушному тону, и Фруктье Латроншер отреагировал как следовало: он икнул, поднял над головой дрожащие руки, машинально раздвинул колени и выронил мельницу. Намолотый кофе просыпался на пол.
– Экий вы неуклюжий! – посетовал Адальбер и, глянув в пакет с кофе, прибавил: – Но, думаю, жалеть особенно не о чем, эта марка кофе все равно никуда не годится! А теперь, дорогой друг, соблаговолите подняться, продолжая держать руки вверх, и повернитесь лицом к этому большому шкафу.
Тот повиновался без возражений: он явно умирал от страха, однако все же нашел в себе силы пробормотать:
– Что это... чего вам... от меня надо?
– Для начала связать вас, после чего мы сможем уладить наши дела...
Он быстренько ощупал округлое, но мускулистое тело Латроншера, который был из породы фальшивых толстяков, – на самом же деле просто коренастым человеком, – исследовал карманы умилительного зеленого халатика в розовых птичках, положил револьвер, потом несколькими проворными движениями крепко связал пленника и усадил его на стул. Затем, пародируя барона Скарпиа во втором акте «Тоски», произнес:
– Ну а теперь поговорим о чистой дружбе! Мне-то казалось, я дал вам неделю на то, чтобы вернуть мне все, что вы у меня украли. Однако я замечаю, что вы не встали на этот путь и мое имущество продолжает украшать вашу гостиную. Впрочем, не все! Кое-чего недостает...
– Там еще есть наверху, в моей спальне, – неохотно признался Латроншер. – И потом, две или три вещи я продал.
– Как! Ты, гад, не только меня ограбил, – завопил Адальбер, окончательно отказавшись от каких бы то ни было вежливых формулировок, – но ты ко всему еще посмел продать часть награбленного?! Я-то думал, что ты, по крайней мере, действовал из любви к искусству! Это непростительно!
– О, я сделал это не с легким сердцем, но я небогат! Мне надо на что-то жить, а, пока вы гнались за мной по пятам, меня никто не взял бы на работу!
Мало-помалу страх его сменился гневом.
– К тому же я взял только то, что вы сами украли! Ну, так что вы теперь со мной сделаете? Выдадите полиции? Трудно вам будет объяснить свою ситуацию. Или убьете?
– Я не убийца... но ради тебя, может быть, сделаю исключение, а потом заставлю себя вырыть яму у тебя в саду. Я просто божественно орудую заступом и лопатой!
– О-о-о... Вы ведь этого не сделаете? Я-то никого не убивал...
– Что верно, то верно, не убивал, – согласился Адальбер. – Но прежде чем решить, что мне с тобой делать, я должен сходить наверх. Посмотреть, что там осталось.
Снова сунув револьвер в карман, он в несколько прыжков поднялся по лестнице и обследовал две комнаты, где ничего интересного не оказалось, затем третью, которая, если судить по разбросанной в беспорядке постели, служила хозяину спальней. В этой комнате нашлось только два украденных предмета, но зато совершенно восхитительных: две женские головки XII династии из полихромного дерева с еще сохранившимися следами росписи, Адальбер особенно их любил. Стоя на подставках напротив кровати, они создавали великолепное обрамление для окна, едва ли достойного такой чести. Адальбер подпрыгнул от радости:
– Красавицы мои! Каким же я дураком был, что бросил вас в этой богом забытой дыре! Но мне так хотелось сохранить вас для себя одного!
Произнося это объяснение в любви, он приблизился к одной из головок и принялся нежно поглаживать темные волосы, когда внезапно его взгляд привлекло нечто за окном.
Окно спальни выходило на ту сторону дома, рядом с которой была стена, отделявшая его от сада соседнего особняка, огромного старомодного здания, выстроенного, должно быть, в конце прошлого века. Оно было украшено башенками, двурогими колоколенками и разбросанными в причудливом порядке балконами. Вообще-то вид был кошмарный, и ко всему еще этот кошмар содержали не лучшим образом: одна из колоколен почти развалилась, два или три окна были выбиты, и на дорожках того, что прежде, вероятно, именовалось «парком», росла трава.
И все же внимание Адальбера привлек не странный вид этого заброшенного «замка», а толстая, одетая в черное женщина, с черным же платком на голове, завязанным под подбородком: она вышла из двери черного хода и, свернув за угол, направилась в глубину сада, где и растворилась в тени деревьев. Но он успел ее узнать: это была служанка Тани Тамара, и, как ни странно, в руках она держала прикрытое тряпкой ведро, явно не пустое.
Позабыв о своих прекрасных египтянках, Адальбер молнией слетел с лестницы, выбежал в сад и бросился к стене, по которой быстро взобрался наверх, но там, немного успокоившись, затаился под прикрытием обвивавшей стену заросли ломоноса. Отсюда он мог увидеть человека огромного роста, который расхаживал взад и вперед за домом. Ружье на плече, два пистолета и кинжал за поясом, еще один кинжал за отворотом сапога, – может, еще и гранаты в карманах? – военная мощь этого человека равнялась крейсеру, и Адальбер на мгновение задумался, что он может здесь охранять. И сразу же явился ответ: а что, если – Альдо? Надо бы поглядеть поближе, но в другой раз, когда будет не так светло.
Он поглубже забрался под свой ломонос: монголка шла обратно, по пути обменявшись со сторожем несколькими словами на непонятном языке. Но наблюдатель увидел, что она освободилась от своего ведра и теперь держит руки в карманах передника. Интересно, где она могла его оставить?
Адальбер дождался, пока Тамара войдет в дом, слез со стены и вернулся к своему пленнику. Тот за все это время не шелохнулся, так и сидел связанный на своем кухонном стуле. Казалось, он примирился со своей участью, но тем не менее поднял на победителя злобный взгляд:
– Что вы со мной сделаете? Я надеюсь, не оставите связанным на всю оставшуюся жизнь?
– Поговорим об этом позже. Пока что у меня есть другие дела...
– Но я есть хочу!..
– Ответь для начала на несколько вопросов. Ты знаешь людей из соседнего дома?
– С какой стороны? – с явной неохотой буркнул тот.
– Уж конечно, не справа, потому что справа живу я. Вернее, раньше жил. Слева, и, если ты и впрямь так голоден, советую тебе не валять дурака!
– До чего же вы разом сделались грубы, «дорогой собрат». Разве я вам «тыкаю»?
– Я всего-навсего немного опережаю полицию. Она, знаете ли, в высшей степени эгалитарна по части обращений... Буквально всех уравнивает... – поспешил разъяснить непонятное слово археолог.
– А вы что, хотите вызвать полицию? – задохнулся Латроншер. – И не боитесь того, что я ей расскажу?
– А вот это не твое дело! Давай-ка отвечай! Кто эти люди по соседству? И на этот раз не придуривайся, речь идет об убийствах... во множественном числе!
– В таком случае... Да, собственно, я мало что о них знаю, поскольку они совсем недавно появились здесь. Дом годами стоял пустым и, как вы могли заметить, уже нуждается в ремонте. Раньше он принадлежал какому-то великому герцогу или что-то в этом роде. Там никогда не было видно ни одной живой души, но несколько недель назад поселились какие-то люди. Видимо, неприхотливые, поскольку в доме явно гуляют сквозняки. Мне стало любопытно, и я начал присматриваться. Один раз я вроде бы даже видел владельца: красивый мужчина, очень смуглый и темноволосый, представительный, но чем-то неприятный. Он приехал в большой черной машине...