К облегчению Илчи, они спокойно миновали внешние врата, только наставник все еще пребывал в задумчивости и даже головой покачивал, будто до сих пор не уверился в правильности содеянного.
Наставления свои он вбил в воспитанника заранее, по дороге не поболтаешь: городским нечего слушать лишнее, да и между стен святилища, приметил Илча, у каждого дела свои, и только подле таинственного Серого они сплетаются в один клубок. И потому, наконец–то, выдалось немного времени успокоиться и подумать. На всякий случай он пониже опустил капюшон, опасаясь выдать себя обличьем, поворотился к дороге, лентой стелющейся позади.
Когда везли сюда — бежать хотелось, теперь — и того больше. Только удрать не получится. Двое конных стражников, Энаал с ними. И Кальтир впридачу. Да и нельзя теперь бежать.
Илча безмолвно застонал, ни на миг не забывая про зловещих соседей. Что же он натворил… Ладно, на щедрые посулы польстился, сам в петлю сунулся, сам с яму прыгнул. Так и еще кое–кого за собой потащил — вот отчего себе противен. Как ребенок, всю жизнь мечтал посчитаться, чтобы каждому по заслугам, и такого наворотил, что теперь не разгребешь. А на самом–то деле получается, что Ветер его не бросил! Видно, это судьба такая — от стихотворца оторвала, снова бросила по карманам шарить, кусок хлеба с руками отрывать. А стихотворцу–то, выходит, самому тогда помощь, ох, как бы пригодилась. А у Илчи даже мыслишки про то не мелькнуло, знамо дело — один он такой несчастный на свете.
«Думай, Илча, думай дурень, двар тебя забери!» — клял он себя, не переставая, хоть и знал, что надо бы остановиться и с холодной головой обдумать дело. Самое паршивое, от чего взвыть хотелось — ничего спасительного в голову не приходило. Ветра непременно надо вытащить из этого поганого города, из Святилища, из лап Серого. Но как?
Рассказать все, как есть, почтенным судьям из Городского Совета? Их пятеро, один из них Ледяной Таир, что запродал Илчу Серому. Про второго сегодня Кальтир рассказывал: тот самый толстяк, что вчера не поленился швырнуть свой камень в стихотворца. А остальные, лучше ли? Может, все они под Серым ходят… А сколько еще там будет народу? А сколько из них служат Серому? По всему выходило, что сегодня никто не ждет от Илчи новых откровений. То же, что и вчера, только народу поменьше, да вдобавок несколько писцов, скребущих палочками по пергаменту. К тому же, Ветер сам уже во многом сознался, прямо перед толпой. Нетрудно вообразить, как и про что гудит Вальвир со вчерашнего. При такой дурной молве любой не только в чародейство поверит — во что угодно.
Погоди–ка, споткнулся Илча, молва — это и есть оно самое, дело верное… И к тому же нетрудное.
Сердце сжало от нехорошего предчувствия. Он тупо разглядывал костяшки пальцев, посиневшие от холода. Это единственный способ спасти стихотворца. Хоть самому тогда тяжко придется… Когда простой люд узнает правду, то никто не станет с ним церемониться. Илча скрипнул зубами. Ну и поделом. Тут одно из двух: или решиться, или остаток жизни жалеть да корить себя.
Все складывалось необыкновенно удачно: сегодня базарный день. День, если это серое месиво можно так назвать, в разгаре, снег не сыплет с дождем вперемешку, и площадь перед Городским Советом полна народом. И пришлым, и здешним. Наверняка среди толпы найдутся те, кто побывал вчера у господина Тринна. Может, Илчу кто и узнает — вчерашнего героя многие видели. А уж любопытно будет всем. Таких занятных дел в Вальвире давно не случалось.
Значит, решено. Только бы от опеки избавиться. Тут оставалось положиться на удачу. Илча надеялся, что в путанице городских улочек ему удастся ускользнуть — это ведь не посреди заснеженного поля. И где укрыться тоже потом найдется. Если будет кому укрываться.
Он беспощадно подавил свой страх. С детства его не раз трепали на рынке, посреди толпы, а потом в местах поскромнее и потише, но так, как, должно быть, придется сегодня, не доставалось ни разу. Да чего там, если все выйдет гладко, то просто разорвет толпа, на клочки раздерет. А уж если добрые люди не справятся, то прихвостни Серого им помогут. Плохие слуги ему не нужны, а изменщики — и того меньше. Илча жил надеждой, что до этого не дойдет.
Они вползли на холм. Вот и городские ворота. За ними нужно добыть себе свободу, благо его сторожа подопечному доверяют.
Кальтир тоже встрепенулся, стряхнул свои раздумья, пошептался немного с Энаалом, чтобы не слышали городские, со значением подмигнул Илче, обретая былую жизнерадостность. Пользуясь его благожелательным настроем, Илча хотел расспросить, какую дорогу они выберут, но поостерегся. Скоро все и без того прояснится, а ненужные подозрения ни к чему.
К несчастью, несмотря на базарный день, за воротами не стояла обычная толчея, на которую он, признаться, очень рассчитывал. Представлял, как пнет Энаала — уж очень удобно тот расселся — и прыгнет в толпу. Конным стражникам там не с руки за ним гоняться, а горожане за него хвататься не будут — в Вальвире стражу не жалуют. Сегодня ты им помогаешь, а завтра сам не в чести окажешься. Вот кабы беглец кого из местных обидел, то изловили бы по возможности да расправились самосудно, а так — им и дела нет. А если кому совсем невтерпеж свое рвение проявить, так Илча отобьется, не впервой. А уж бегать ему с давних пор привычно, попробуй–ка догони.
Но все было тихо, мирно, утренняя сутолока давно закончилась, вечерняя начнется еще не скоро. Да и Энаал за воротами подобрался, стал чаще, пристальнее посматривать на подопечного. Свое дело он помнил, будь хоть трижды уверен, что новоиспеченный слуга Дракона никуда не денется. Илча начал отчаиваться: не очень споро, но верно, они продвигались к торговым кварталам, а удачного случая все не представлялось.
Вскакивать и спасаться быстротою ног от двух всадников и либийца, искусства которого Илча до сих пор толком не видел, — это на самый крайний случай. Жизнью закаленная осторожность призывала все отложить, хотя бы до следующего дня, затаиться, посмотреть что да как. А вот сердце говорило, что шутить шутки с Серым не стоит, не выйдет затаиться да посмотреть, и потому Илча уже почти решился на безумство, как вдруг сообразил, что путь их лежит через Стороннюю улицу.
План побега сложился сразу же. Илча тут же принялся за воплощение — времени оставалось в обрез. Он сморщился, отвернулся, кашлянул легонько в сторону, раз, другой, и, как ни в чем не бывало, уставился на Кальтира: все хорошо, мол, не беспокойся. Принялся притворно сдерживать рвущийся наружу кашель, словно опять подступило к горлу, как недавно в Святилище. Уж представлять увечья да недуги у него всегда недурно выходило, это не кошели срезать.
— Что это ты, птенчик? — подозрительно сощурился наставник. — Никак опять разобрало? — И переглянулся с Энаалом.
— Нет, что ты, — давясь, «соврал» Илча. — Видно, ветром проняло. Больно студеный, — и воровато отвел глаза.
Уже близко дом господина Сплота, личного лекаря советника Таира, чтобы его двары покусали. Еще немного — и пора прикинуться в полную силу. Будто новый припадок сделался. Уж если Кальтир в прошлый раз перепугался, то сейчас посреди улицы и вовсе растеряется. А если примерещится ему, что Илчу снова прихватило, да конца тому не видно, только хуже делается, неужели за лекарем никого не отрядит? Вдруг Энаала? Суматоха начнется. А там и в знакомый простеночек ускользнуть нетрудно…
Местечко это с некоторых пор было хорошо известно Илче. Тут он подкарауливал Гарра, слугу лекаря, а тот исправно опустошал его карман, зато носил письма к Скании, вместе с порошками для хорошего сна и полного успокоения рассудка. Дочь торговца желала получать от любимого вести почаще, жаловалась чуть ли не каждый день, и лекарю приходилось частенько захаживать к старику Таиру, а с ним и Гарру. Кто же знал, что торговец получает эту глупую писанину раньше дочери?
Зато от долгого бдения каждый камень тут все равно что родной, и простенки разведаны, и переулки, и дороги. Думал, от нечего делать, по старой привычке, а вот, сгодилось.
Он скорчился, заходясь в жутком кашле, то выпучив глаза, то смежая веки до настоящей боли. Возница с перепугу натянул вожжи, повозка встала. Кальтир в страшном беспокойстве отмахивался от праздных зевак, подобравшихся поближе, приговаривал, чтобы шли своей дорогой, мол, парень припадочный, с ним такое случается, нечего попусту глазеть. Пробовал с Энаалом подхватить Илчу под руки, уложить, чтобы не мельтешил у всех перед глазами, однако тот рвался изо всех сил, будто тело терзали сильнейшие корчи.
И все бы хорошо, однако дело не двигалось с места! Илча горло уже надорвал, а про лекаря никто и не подумал. Пришлось немного убавить прыти, и он перестал вырываться да изгибаться, вместо того откинулся на спину, словно припадок сменился крайним бессилием. Взамен же принялся стонать, обхватил покрепче голову, укоризненно и притворно вымученно взирая на склонившиеся над ним фигуры. Народу вокруг еще прибыло, любопытствующие пытались во что бы то ни стало заглянуть внутрь повозки.
— Умираю… помоги, — с мольбой прохрипел Илча, ухватил Кальтира за руку, но не удержал, так пальцы ослабели. — Голова… словно огнем… Кальтир…
— Эй! — крикнул тот, посерев куда больше сегодняшнего неба. — Может, знает кто, где лекарь тут? Чтоб поблизости?
Вокруг засудачили в несколько голосов. Повозка тронулась.
— Слышишь, птенчик, — наставник не на шутку перепугался, и за себя, верно, больше всего, — ты не того… потерпи… Чуток совсем. Тут лекарь как на заказ… два шага. Вот уж и добрались.
Илча только глаза закатил.
— Энаал, помоги!
Потащили припадочного на крыльцо. Стражники остались при повозке. Илча задергался, голова качнулась и свесилась на грудь, он чуть не обнимал Кальтира. Теперь уж как Нимоа решит, теперь ему другой дороги нет.
— Скорей же! Пошевеливайтесь, двары окаянные! — твердил наставник, грохоча дверным молотком. — А, наконец–то!
— Господин сейчас не может… Он очень занят…