Должно быть, тот умирал. Трудно сказать. Глаза закрыты, обожженное, искаженное лицо превратилось в страшную маску. Тело, похоже, дергалось совсем без его участия, и рот кривился, но ни звука не вылетало, точно человек онемел. А грудь вздымалась едва–едва. Ужасное зрелище.
Ветер с усилием закрыл глаза, чтобы не видеть. Серый сам уговаривал его употребить свою силу разумно и в полной мере. Он сам побуждал к «представлению». Сам не оставил иного выбора. И он еще может умереть, до утра далеко. А позвать на помощь бывший хозяин уже не сможет… А если и сможет, все равно никто не знает, как исцелить ужаленного дварами. Хотя…
Серый говорил… Он же говорил, что были люди, которых касался двар! И они ухитрились выжить! И про то остались свидетельства в местных рукописях! Вдруг здешним лекарям известно, что делать?
Не замечая отчаянных глаз Илчи, он принялся отодвигать плиту, закрывшую вход. Не достигнув успеха, вернулся к рычагам. Найти нужный не стоило труда. Единственный, что еще им не опробован. Потом он принялся звать на помощь, упоминая Хозяина.
Помощь не замедлила. Давешние сторожа Ветра в ужас пришли, увидав беспомощно распростертое тело с остатках знакомого серого балахона. Ветру самому пришлось торопить их за носилками и лекарем.
Началась суета. Илча остался позади, Ветра грубо потащили вниз, по дороге он все пытался пояснить людям в серых плащах, что произошло с их хозяином, но никто его не слушал. Завели глубоко в подземелье, затолкали в каменный мешок, и все.
Впрочем нет, оказалось, в покое его не оставили. Явился вскоре человечек, пухленький, внимательный, в таком же сером балахоне. Он властно отослал новых стражей, потом торопливо принялся расспрашивать, что и как приключилось. Сразу стало ясно, что это и есть здешний лекарь или вроде того. Ветер в нескольких словах рассказал о дварах, о том, как они поймали Серого и что было после того.
Человечек озабоченно кивал, с неприязнью поглядывая на Ветра, под конец только осведомился, как это господин его оказался на площадке, пренебрегши всякой осторожностью.
— Очнется — вот самого его и спросите, — предложил Ветер, и тот спешно покинул теперешнее обиталище пленника, имея более неотложные дела.
Потом приходили еще. Уже другие люди. Теперь Ветер помалкивал. Когда же ему пригрозили, сказал наудачу, что когда очнется их господин, то не обрадуется такому обращению со своим гостем, приложившим все силы к спасению жизни своего покровителя. И равно озаботится о слуге своем Илче, чуть безвинно не пострадавшем. Тем самым пленник лишь продлил свои мучения, не зная на что надеяться больше. Что Серый умрет, и узника порвут в клочки его подручные, или что здешний хозяин выживет, и займется стихотворцем сам, уже без лишних представлений.
Дважды он забывался сном, ненадолго. Должно быть, прошло несколько дней, прежде чем его снова повели наверх. Вернули в старую комнату, где он нашел свой родной заплечный мешок. Принялись вновь кормить до отвала. Ветер не знал, что и думать. Умер ли Серый, и кто–то, весьма довольный прискорбным событием, вознамерился за то стихотворца облагодетельствовать? Или же Серый очнулся и таит в себе жуткую месть до поры?
Дни шли. Еще два, три, четыре. Сторожа не отвечали на вопросы, как и прежде, неизвестность томила. Ветер коротал время у окошка, глядя на беспрестанно идущий снег. Завалило все вокруг. Зима сменила утомительно мрачное предзимье.
Минул первый срочный день, и за Ветром, наконец, явились. Вновь повели вниз бесконечными переходами. Неужели опять в подземелье, в каменный мешок? Или в местную пыточную? Или к Серому…
Правдой оказалось последнее. Ветра вновь втолкнули в знакомую комнату. Знакомый лекарь в сером тут же встал и вышел, не без подозрения покосившись на Ветра, оставляя его наедине с человеком, который уже однажды не перенес столь опасного соседства.
Серый в который раз удивлял. Чего же он хотел теперь?
Ветру послышался какой–то звук от ложа. Приподнялась рука, обмотанная повязкой от кисти до кончиков пальцев, слабо махнула. Стихотворец подошел.
Лицо и шея Серого были сплошь укутаны тканью, пропитанной едкой пахучей желтой мазью. Все остальное скрыто под покрывалом. Один глаз глядел на Ветра, и он не потерял своей ясности, даже наоборот.
— Сядь, — хрипло прошептал Серый из–под повязки, и когда Ветер присел, добавил: — Наклонись… трудно говорить…
Ветер склонился. Он подошел с тяжким чувством, но, заглянув в этот единственный глаз, как ни странно, ощутил облегчение. Он поступил, как должно, и неважно, что будет потом.
— Я хотел… проститься… Потому ты… здесь… до сих пор…
— Проститься? — повторил Ветер, совсем сбитый с толку.
«Ты умираешь?» — чуть было не обронил он, но вовремя удержался.
Показалось, или глаз насмешливо сверкнул в ответ?
— Нет… я еще оправлюсь… совершенно… И сейчас уже… Только… трудно говорить… Медленно… возвращается… — шевелилась повязка.
— Значит, одно из двух. Или ты решил забрать мою жизнь, или вернуть свободу. Или ты видишь третий путь?
Повязка дрогнула. Он что, смеется?
— Я… не вижу… и двух…
Ветер ждал, уже зная ответ.
— Ты уходишь… Но обещай… не рассказывать… И пусть… твой друг… молчит…
— Не могу обещать, — с сожалением ответил Ветер. — Жемчужина не даст утаить. Могу обещать лишь одно: никто не узнает в этой истории ни меня, ни тебя. Да и если рассказывать все, как есть, никто не поверит, — он улыбнулся, не понимая, отчего вдруг стало так легко. — А Илче… ты ведь готов отпустить его тоже? Ведь так? — Серый не возражал. — Ему я скажу, и думаю, он послушает.
— Послушает… Еще скажи… ему… пусть скроется… первое время… Мое слово… против закона… и я… не в силе… сейчас… Не надо… на виду быть… — хрипло перевел он дух после такой длинной речи.
— Хорошо, я скажу, — Ветер кивнул, признавая справедливость предупреждения. — Но почему все так? Ты отказался от задуманного?
Серый опустил единственное веко.
— И… — Ветер запнулся.
Было бы глупо спрашивать, не держит ли Серый зла на него. Но почему не хочет отомстить?
— Нет… я даже… — Серый тоже запнулся, помолчал. — Даже… благодарен… Дракон… Стоит… все отдать… за это…
— Даже жизнь?
— А сам… как думаешь?
Серый шептал все тише, и Ветру пришлось наклониться еще ниже.
— Мне кажется, ты даже не жалеешь, что все так… обернулось, — невольно тоже зашептал он.
— Нельзя… быть Драконом… и оставаться… прежним…
Это правда… Но неужели, слушая болтовню стихотворца, он ощутил то же, что и Ветер, прижавшись к Дракону ладонями?
— И ты… тоже чувствовал Дракона?
— Ты… до сих… пор… не понял… своей силы…
Они помолчали. Серому передышка была кстати, Ветру тоже.
— Ты до сих пор господин всех этих слуг Дракона, — наконец напомнил Ветер.
— Кто–то… должен быть… господином… Почему… не я… Стоит… сохранить власть… над ними…
— Ну, — Ветер пожал плечами. — Может, что–то и выйдет.
— Обещай… — начал Серый и опять замолчал.
— Что же? — так и не дождался Ветер.
— Я… все еще… хозяин… здесь… Если с тобой… обещай… что придешь… за помощью…
Ветер внезапно понял, что изменилось. Голубая Жемчужина больше не тянула во все стороны щупальца, словно двар, и пламя в единственном глазу плескалась ровно, с прежней силой, но без прежней страсти и отчаянного блеска.
— Обещаю, — с благодарностью принял он подарок. — Хотя, быть может, помощь понадобится тебе. Но я могу лишь стихи творить, ничего больше.
— Пока… с меня достаточно… стихов… Прощай.
Серый снова умолк.
— Прощай, — Ветер хотел встать, но непослушные пальцы Серого слабо сжали кисть, удерживая. — Что? — склонился он опять.
— Как… назовешь… свою новую… историю?
Ветер задумался.
— Не ожидал… Пока ничего на ум не приходит… Хотя постой! Как же иначе? «Ученик чародея»!
Повязка снова задергалась, Серый смеялся.
— Ловко… Только… она не принесет… успеха… Это не… «Жемчужина»…
— Может быть, — согласился Ветер, — посмотрим.
Внезапно он вспомнил о том, что привело его в Вальвир.
— И раз уж… ты сам предложил помощь… Что можно сделать для бывшей школы Олтрома Тринна? Вернуть былое невозможно, я понимаю, и все же?
— Я подумаю…
— И еще… Ильес, мой бывший попутчик, нельзя ли и для него что–то сделать? Тоже ведь из–за меня пострадал?
Серый только веко опустил, в очередной раз знаменуя согласие.
— Тогда… — Ветер помедлил, словно что–то не отпускало его от ложа Серого. — Прощай!
Еще раз опустилось веко.
Ветер ушел сегодня же, несмотря на то, что день клонился к вечеру, но направился не в Вальвир, так неласково его принявший, а в Дале — недалекую деревушку, где переждал ночь и поутру распростился с Илчей.
Принимая от стихотворца записку на клочке пергамента к одному из многочисленных знакомцев, что, может быть, согласится на первое время припрятать незадачливого слугу Дракона, юноша глядел угрюмо. Можно подумать, что судьба у него такая — расставаться с Ветром. Да еще после того, что за ночь говорено! Как будто не было тех долгих лет!
— Хозяина этого убить мало! — сокрушался он. — Но ты же всем расскажешь нашу историю?
— Да, — сказал Ветер, — обязательно.
— И как назовешь? — спросил Илча, исторгая у стихотворца улыбку.
— «Ученик чародея».
— Вот это да! — Юноша сразу просветлел. — Про меня! А я же ничего и не сделал хорошего, одно только плохое… и глупости всякие… Эх, ничего не смог! Но я еще сделаю! Вот посмотришь!
Ветер не стал разуверять его.
Сам он принял расставание нежданно спокойно, даже безразлично. В последние дни исчезли многие раны, и эта тоже зарубцевалась, а время уж прошло, и не вернешь его никак.
Тут они и разошлись, один на запад, другой на восток. И Ветер опять понесся от деревни к городу, от витамов к дурги, от врагов к друзьям. И снова перед ним ложились бесконечные дороги, проносились мимо годы, доходили разные слухи и творились новые стихи. Серый опять оказался весьма прозорлив: «Ученик чародея» не принес успеха. Его редко провожали криками восторга, не просили повторить или переписать на свиток. О нем не говорили, и даже, верно, предпочитали не думать. Ветер перестал рассказывать эту историю. До одного дня.