Он задумчиво воззрился вдаль, изображая, должно быть, самого Лассара, как вчера уже Ветра представлял. Получилось, конечно, не лучше, но на сей раз у Илчи хватило ума не зубоскалить.
— Там одна потасовка случилась… Ладно, — поспешно махнул он рукой, пропуская подробности. — Так вот, он, Лассар то есть, тогда меня и заприметил и предложил в Вальвире учительствовать, во Всешколии. Сказал, что неслучайна наша встреча, а по велению Нимоа, и что от такой почетной службы урона чести для меня и рода моего не будет, даже наоборот. Многое сейчас в нашем мире меняется, так и сказал. Я ему сразу поверил. Вот знаешь: нельзя ему не верить! Даже обрадовался. Сам Лассар позвал! Да еще Первый Всешколий! Он ведь тогда был единственный. На всем свете, между прочим. Это теперь их уже три в Краю Вольных Городов, да еще один наш, витамский, появился. Это наш правитель возревновал, — заговорщически подмигнул он Илче, — витамам невместно от «торговцев» отставать. Только наш, Вальвирский, он по праву самый лучший. Разве что посвящение у нас… незвучное, неблагородное. Ну, подумай, кто слышал про этого Олтрома Тринна? Вот тебе приходилось?
Илча осторожно кивнул. Ветер так много рассказывал про своего наставника… Отказаться — значило оскорбить память обоих.
И опять Схил Истари наградил его странным взглядом.
— Надо же… Я смотрю, ты много знаешь… — протянул он. — Что, бывал в Вальвире?
Илче при одном только названии Вальвира каждый раз становилось худо, жемчужный дурман подступал вплотную, и украдкой, делая вид, что поправляет заплечный мешок, он впивался ногтями в шею, скрытую воротом кадамча, раня ее до крови, пока боль не возвращала его на твердую землю. Потому в своей тревоге он ограничился резким:
— Не приходилось.
Как только полегчало, сразу же пожалел. Надо было согласиться. Так мол и так, бывал, слыхал… краем уха, потому и знаю. Тотчас же пришла спасительная мысль.
— У Вольного Ветра стихи такие есть, — небрежно пояснил он. — Баллада. «Арбалетная стрела» называется. Знаешь такую? Я раньше ее частенько перед публикой представлял. Так всегда и говорил: «посвящается Олтрому Тринну, наставнику прославленного стихотворца».
— А-а, тогда другое дело, — казалось, его спутник опять разочарован. — Не знаю, не слышал. Очень жаль. А мне эту штуку поведаешь? Маленькое представленьице, а? Я‑то понимаю, что целый день со всех ног… не очень разгонишься…
Илча кивнул. Будет чем развлечь сегодня нового знакомца. Уж что–что, а «Стрелу» Илча и сам всегда неплохо рассказывал. Даже Ветер хвалил, а от него похвалы дождаться непросто. А уж после смерти стихотворца появился в ней какой–то другой смысл, что головою не осилишь, а сердце живое чувствует. Так что вряд ли Схилу бросится в глаза различие между Илчей и его тайным «попутчиком», прошлым вечером явившим себя во всей красе. Зато еще на один ночлег наберется. В давно отощавшем поясе позванивали вчерашние деньги, но ведь можно приберечь их на завтра.
— Да, — разглагольствовал в то время витам, — мне везет на странных попутчиков. Вот ты, Арк, тоже странный. Дар большой, а в кармане пусто, не за что переночевать. Актер, своих держаться должен, а с собратьями на ножах. Если бы по–другому было, ты бы давно где–нибудь пристроился, где пожирнее кормят, — пояснил он. — Вольного Ветра вчера переврал, да так согласно, что если бы я истинного «Герта и Арзу» не знал, в миг бы поверил! Да еще с ходу, что–то запамятовал, что–то досочинил. Для такого стихотворный дар иметь надо… — он подмигнул. — Ладно, не говори ничего. Мне и того, что есть, довольно. Я хорошего человека от плохого всегда отличу.
Илча подобрался. Не так уж прост его спутник, со вниманием. Жемчужина же, напротив, немного угомонилась после вчерашнего вечера, точно силы растеряла до времени, вела себя с витамом прилично, без лишних фокусов, попутно раскрывая для Илчи новое в случайно обретенном приятеле, скрытое от других, не видное на обличье. В голове начинала потихоньку складываться рисковая затея, как бы нежданное внимание к своей персоне обратить в большую пользу. Такая рисковая, что у Илчи от одной только мысли чаще билось сердце, а дурман вновь лез в голову, рождая там непонятные отголоски, которые и наваждением–то не назовешь. Обрывки, даже ошметки, они мешали, но не настолько, чтобы совсем изгнать хитроумный замысел.
У Схила в Субадре множество знакомых. А еще родичей да вчерашних приятелей, с которыми он знался то в детстве, то в юности. Даже болтливость витама как нельзя лучше могла пригодиться для дела. Илче ли не знать какое это мощное оружие — молва людская. А пока до Субадра еще два дня пути, и он успеет окончательно приручить своего спутника. Мнилось, что дело это нехитрое: он уже и так знал про нового знакомца куда больше, чем тот наболтал, а болтал он непрерывно. Жемчужина же являла Илче другое, тайное, урывками, порой уж очень темными, даже бессмысленными, и все же не распорядиться этим знанием с пользой было бы невероятной глупостью.
Однако в одном Илчу все же ждало разочарование. Про Лассара витам говорить больше не желал. Иногда ронял одно или два слова, все больше похвалы немереные, а потом замолкал или в сторону отвлекался. При его–то языке! Как будто что–то мешало. Илча скрипел зубами. Он знал, как Серый заставляет своих слуг делать все, что захочет. Значит, старых штучек он не только не позабыл, да еще и приумножил свое воинство, посвящая в слуги незаметно, без всяких печатей и клятв.
И если до сего дня стремление посчитаться с Серым сильно ослабело из–за войны с Фиолетовой Жемчужиной, хотелось даже предоставить обманутый мир своей судьбе и следовать другой дорогой, то теперь решимость вновь окрепла и тяжким грузом легла на плечи. Может, в том и есть его судьба. Однако предстоит еще многое сделать, чтобы до врага добраться. Очень многое. И начать с Субадра. Почему бы и нет? Надо же когда–то начинать…
Вечером он охотно дал уговорить себя платившему за обоих витаму. Сегодня маленькая харчевенка не качалась перед глазами, и незримый «попутчик» ничем себя не проявил, но «Арбалетная стрела» все равно звучала с надлежащей силой. Как будто в два голоса. Илча звал Ветра, и он пришел, слишком явно не обнаруживая своего присутствия и позволяя Илче без труда руководить собой и помнить происходящее. Или на этот раз с Жемчужиной взят правильный тон?
— Сильно. — Схил Истари потирал лоб, скрывая невместную настоящему мужчине влагу на глазах. — Сильно, что и говорить.
Немногочисленные постояльцы, казалось, полностью сходились с ним во мнении. На окрестные лавки понабилось народу. Илче то было не впервой, вокруг Ветра постоянно собиралась толпа, но то вокруг Ветра! Теперь стихотворца тут нет, только Илча. Ему становилось не по себе от чужого присутствия, особенно некоторые типы его донимали, но неожиданная слава пьянила, не хуже боли сбивая Жемчужину с толку, позволяя уходить от ее навязчивых объятий. Сегодня все как будто обнадеживало: многое в его силах. И если он на время может слиться с Ветром, то почему бы и вовсе не встать на его место? Ради этого он даже готов был отвергнуть свою рискованную затею, сулившую со временем куда большую выгоду.
— Погоди–ка… — Витам отозвал его в уголок, подальше от остальных. — А скажи, давно ли у тебя этот шрам? Да, вот этот, на виске.
Илча невольно коснулся кривой отметины, оставшейся после тяжкой борьбы с монетами из разбойного дома горги. Он и сам удивлялся. Шрам шел ото лба через левый висок, подозрительно напоминая один до боли знакомый след. Не то чтобы точь–в–точь, как у Ветра, но почти там же, и похож немного…
Вот он, этот редкий случай! Борясь с накатившим возбуждением, Илча попытался собраться. Теперь–то прояснилось, чего так напряженно доискивался Схил Истари, чего так странно поглядывал. Витаму приходилось встречаться с Ветром, слушать его, внимать, а такое редко забывается. Вот он и распознал знакомое в неприметном с виду актеришке и теперь тоже пребывал во власти наваждения, порожденного Жемчужиной. Уж очень многое сходится к одному, уж очень многое ведомо Илче про стихотворца, про жизнь его, знакомцев и привычки. Уж очень многие не верят до сих пор, что Ветер был обыкновенным человеком, как все остальные, и вдруг скончался в одночасье. Если бросить людской молве уголек, он вспыхнет пожаром. Подумать только, Вольный Ветер вернулся!
Илче спешно понадобилось выплеснуть скопившееся возбуждение, пока все вокруг еще прочно, твердо, а не начало свой танец. Чувствовалось, что понемногу подступает волна привычного «фиолетового» дурмана. Он наспех отговорился какой–то давней стычкой, невольно делая вид, что крайне смущен, и тем еще больше подкрепляя подозрения витама. Выбрался во двор, пьяный от счастья и предчувствия великого поворота в своей судьбе.
Даже поздняя вечерняя прохлада не привела его в себя. Сзади скрипнула дверь. Наверняка это Схил Истари, не удовлетворенный поворотом дела. Илча обернулся и застыл. Тусклый свет над воротами не помешал опознать пришельца. Перед ним стоял его тайный «попутчик». Во плоти.
— Снова наваждение? — криво улыбнулся Илча.
— Не знаю, — ответил Ветер.
— Но это не можешь быть ты!
— Убедись.
Илча шагнул, нерешительно коснулся руки. Самая настоящая.
— Может, это сон? — замер он в ожидании ответа.
Ветер помолчал.
— Может быть. Хотя… есть ли разница?..
— Но ты пришел ко мне?
— Мне кажется… мы просто встретились. На перекрестке.
— И так еще будет? Часто? — вскричал Илча.
Вот чего ему так не хватало! Вот чего хотелось!
— Не знаю. Может, это произойдет, а может быть, и нет.
— Кто же знает, если не ты?
Ветер улыбнулся. Слабый светильник на воротах мигнул и развернулся, освещая знакомое лицо. Молодое и старое одновременно, как в пещере.
— Только Нимоа. Я обычный человек, и ведаю не больше твоего.
Илче не понравился слишком легкий тон.
— Зачем же ты тогда пришел? — упрекнул он стихотворца. — Зачем ты здесь?
— Разве не ты меня звал? Недавно? Тревожил мой след в своей памяти…