Как он мечтал об этом дне, когда Ив наконец доверится самой себе и его любви и обретет надежду на счастье. И вот она смогла… а он нет!
До того, как уйти, Ив восторженно описала тот день в середине декабря, когда они уплывут из Гонконга: небо будет голубым-голубым, тропический бриз теплым и нежным, а лучи зимнего солнца будут отбрасывать золотые блики на голубые волны.
Тайлер мечтал об этом дне уже с июля. Казалось, теперь этот образ должен был стать для него зримей, реальней; но нет, теперь он начинал постепенно гаснуть, уступая место сгущающейся мгле, такой же непроницаемой и тревожной, как грозовые тучи, собиравшиеся над Гонконгом.
«И все-таки мы с Ив уплывем в нашу мечту, – поклялся Тайлер, с вызовом глядя на угрожающие ему небеса. – Ничто и никто не посмеет преградить нам путь, я этого не допущу».
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Отель «Ветра торговли»
Четверг, 2 сентября 1993 г.
Второй день подряд Алисон и Мейлин возвращались после работы в отель в одно и тот же время. Мейлин, как и вчера, выглядела безупречно, а золотисто-рыжие волосы Алисон отражали на себе все превратности гонконгской погоды: вчерашнего тумана и сегодняшнего дождя.
– Я как сумасшедшая мчалась с Кет-стрит, – объяснила Алисон свое состояние, пока они шли по вестибюлю к лифтам. – Так что не стесняйтесь, можете сказать, что вы меня не узнали.
Мейлин улыбнулась.
– Я сама сегодня утром сделала большую прогулку. Консьержка благоразумно сделала вид, что не заметила меня, когда я вернулась. – И задумчиво наклонив голову, она добавила: – Вы были правы насчет дождевой воды, Алисон. От нее волосы и в самом деле становятся мягче.
Лифт остановился на их этаже, его окантованные медью дверцы разъехались в стороны, и девушки внезапно оказались лицом к лицу с начальником охраны отеля. При виде Алисон выражение его лица стало еще более огорченным. Вероятно, он собирался спуститься вниз, но теперь оставил это намерение.
– Здравствуйте, мисс Уитакер, – поздоровался он с Алисон.
Что случилось? – Мейлин бросила быстрый взгляд в направлении номера Алисон и увидела, что дверь в него широко распахнута. – Что стряслось?
– Произошла ужасная неприятность: какой-то хулиган прокрался в номер мисс Уитакер, – объяснил начальник охраны. – Это обнаружилось два часа назад, когда дворецкий хотел обновить запас продуктов на кухне. Он уведомил меня, а я вызвал полицию и мистера Дрейка.
– Полицию?
– Но они не обнаружили ничего, что могло бы прояснить ситуацию. Никаких отпечатков пальцев – хулиган явно действовал в перчатках. – Он повернулся к Алисон. – Вероятно, вас не было в номере после того, как его убирали в десять утра.
– Нет, я не возвращалась. Но что случилось, что испорчено?
На вопрос Алисон тихо ответил сам Джейк, появившийся из дверей ее номера:
– Ваши фотографии, Алисон.
– О нет! – прошептала она и ринулась мимо него в гостиную.
Там уже не было и следа вчерашнего пестрого хаоса, так как посылку утром отправили в Америку, а его место занял фотографический хаос: конфетти из негативов, пленок и фотографий. Образцы ее искусства были аккуратно изрезаны, видимо, каким-то остро наточенным инструментом, они были уничтожены совершенно хладнокровно, а вовсе не в припадке безумия.
Но хаос в жилой комнате был только кончиком тропы разрушения, которая начиналась в ее лаборатории. Алисон безнадежно прошла по ней, надеясь найти хоть что-то уцелевшее; тщетно, все было уничтожено до последней детали. Асбестовые коробки, призванные уберечь негативы от пламени и воды противопожарных устройств, были раскрыты, словно рты, раскрытые в изумлении при виде такого варварства.
– Боже мой, Алисон! – в отчаянии прошептала Мейлин. И вдруг к ней пришла обнадеживающая мысль: – Но ведь вы послали фотографии своим родственникам!
– Да, но очень мало, и к тому же снимки невозможно качественно увеличить. – Внезапно Алисон начала бить крупная дрожь, это была естественная реакция влажной от дождя кожи на прохладу кондиционера, и в то же время естественная реакция сердца, оледеневшего при виде картины тотального разрушения.
– Вы мерзнете, – мягко заметил Джеймс. – Почему бы вам не принять горячий душ? Полиция практически закончила работу, и как только они уйдут, я позвоню уборщице. К тому времени, как вы приведете себя в порядок, все будет убрано.
– Нет, – тихо, но уверенно выдавила дрожащими губами Алисон. – Спасибо, Джеймс, но лучше я сама уберу все это.
– Но только после теплого душа.
Алисон кивнула, отчего, подобно ледяным слезам, с ее волос на щеки брызнули остатки дождевой воды. Она расстроенно посмотрела на него и только тут заметила его фрак. Она вспомнила, что говорил он ей во вторник, во время их еженедельного ужина при свечах, и сказала:
– Ведь вам сегодня предстоит выступать в Торговой палате. Вам лучше идти, Джеймс, вы уже опаздываете. Как только я согреюсь, все будет в порядке.
– Если хотите, я останусь с вами, – неожиданно предложила Мейлин. – Я могу приготовить чай.
Дрожащие губы Алисон сложились в жалкое подобие улыбки:
– Спасибо, Мейлин, это было бы очень мило с вашей стороны.
Когда Мейлин вернулась в гостиную со свежеприготовленным чаем, в ней было тихо, темно и пусто – все ушли. Из-за надвинувшихся туч рано стемнело, и комната утонула в тени. Однако на полу были заметны остатки созданных сестрой шедевров, и у Мейлин защемило сердце от этого зрелища. Кто же мог решиться на такое, кто мог так хладнокровно и жестоко уничтожить работы Алисон?
И тут Мейлин поняла, что она в комнате не одна: в тени у окна стоял Джеймс. Он глядел на город за окном. Джеймс был абсолютно неподвижен и сам напоминал тень, – такой же длинный, черный, холодный. Его выдавали только волосы, отблескивавшие в городских огнях. Мейлин не видела его лица, но сама его поза говорила о том, что он находится в крайней степени бешенства – даже в неподвижности чувствовалась бушевавшая в нем ярость. Пантера была готова к прыжку.
– Я думала, вы уже ушли, – тихо, чтобы не испугать его своим неожиданным появлением, сказала Мейлин.
Однако Джеймса Дрейка не так-то просто было испугать. Прошло несколько секунд, прежде чем он повернулся к ней, и когда он повернулся, на его лице было написано только радушие. Но огоньки ярости ярко горели в его глазах.
– Мне нужно было кое-что обсудить с Алисон, – объяснил он.
Мейлин понимала причины его ярости, она сама была взбешена, но о чем мог он говорить с Алисон наедине? Почему он прогонял ее?
«Почему что он считает тебя причастной к этому». Это был голос голодного духа; демоны дразнили ее весь день, смеялись над глупостью, которую она совершила вчерашним вечером, поверив, что может подружиться с Алисон. «Но мы можем сделать это, – с вызовом ответила она демонам. – Мы обе этого хотим».
Весь день Мейлин сражалась с собой. Ее старые раны, ее уверенность в собственной никчемности пытались противостоять шепотку надежды. И казалось, что этот шепоток сумел одолеть противника; только казалось, вплоть до этой минуты.
Теперь, когда демоны вкусили наконец ее крови и страха, они не отпустят свою добычу, пока не превратятся в прах все ее глупые мечты. «Нет никакого сомнения, – упрекали ее они, – что Джеймс отлично помнит, как ты возражала против того, чтобы Алисон стала фотографом «Нефритового дворца». Как он может забыть об этом? И разве от его всевидящих глаз могло укрыться, как тщательно, практически безупречно – именно так, какова ты в жизни, – уничтожены снимки? Словно их резали любимым ножом всех архитекторов – X-Acto? К тому же ему наверняка известно, что был почти полдень, когда ты появилась в башне, потому что в девять утра он оставил для тебя записку, приглашая зайти к нему, как только ты появишься. И самое важное: этот мужчина понял, что ты скрываешь в себе ярость и жестокость.
Джеймс подозревает тебя в этом преступлении, и тебе, недостойная и глупая Дочь Номер Один, будет очень трудно доказать обратное».
Всегда утонченная и изысканная, Мейлин Гуань все утро гуляла под дождем в поисках утраченной иллюзии любви. Да, консьерж видел, как она вернулась, но это ничего не доказывает. Нужно всего несколько минут под сегодняшним ливнем – как раз столько, сколько нужно, чтобы избавиться от ножа и перчаток, – чтобы она полностью вымокла, словно гуляла под дождем часами. «А если бы и нашелся кто-то, случайно видевший тебя в это утро, то он обязательно подтвердит, что ты была явно не в себе, то есть могла совершить это чудовищное преступление».
Мейлин забил озноб, на этот раз от страха. Но ведь она может и ошибаться. Пожалуйста, пусть будет так, пусть она ошибается! В тот июньский вечер Джеймс поверил, что не может победить своих демонов. Неужели его вера в нее рухнула?
Мейлин видела в серых глазах только ярость. Но на кого она направлена – на нее или на безымянного вандала? Трудно сказать. Хорошо бы увидеть его лицо целиком. Ее дрожащие пальцы потянулись к выключателю ближайшей лампы.
Внезапная вспышка света оказалась слишком яркой: лампа оказалась направленной на нее, словно здесь шел допрос, и она была главным подозреваемым.
– Джеймс, я не делала этого, – взмолилась она, слепо глядя в темноту. – Да, раньше я была против того, чтобы Алисон работала в команде, но это было до того, как мы познакомились. Я считала, что фотограф должен быть англичанином или гонконгцем, вот и все. Тут не было ничего личного, вы должны мне поверить… – Мейлин резко оборвала свой монолог, почувствовав, что в комнате появился кто-то еще. Она отвернулась от Джеймса. – Алисон!
Просторный халат был тесно перехвачен у талии, золотисто-рыжие волосы еще влажны от душа, лицо сияло чистотой. Она выглядела очень юной, нежной, словно девочка, ожидающая вечерней сказки. Если бы не глаза – в их волшебной зелени застыла боль от увиденного несколько минут назад.
– Мейлин не уничтожала мои фотографии, Джеймс. Может быть, она была против меня как фотографа Дворца, но… – Алисон запнулась, до нее наконец дошел смысл того, что она сейчас услышала. Она была права! Она правильно прочитала в нефритовых глазах личную неприязнь, и теперь она получила доказательства. Но ведь вчера у них начали устанавливаться другие отношения? Да, именно поэтому Мейлин смотрела на нее с такой надеждой и благодарностью и поэтому так быстро пришла к ней на помощь. Когда Алисон заговорила снова, тон ее голоса уже был уверенным. – Мейлин не виновата в этом.