Один теплый летний день сменялся другим. Сено в этом году начали косить раньше, чем обычно, и вскоре в полях уже стояли высокие золотистые стога. Джулия перестала заниматься с учителем. В шестнадцать лет ее образование закончилось.
Джулия стала проявлять интерес к саду после своих успехов в вышивании. Ей стало казаться, что выращивание цветов чем-то сродни рукоделию. Старый садовник только радовался тому, что Джулия решила заниматься садоводством. У него и так хватало забот, а у нее, после того как она закончила свои занятия, свободного времени было в избытке. Несколько запущенный сад вновь стал ухоженным после того, как им занялась Джулия. Ни один из цветов не возвышался над другими, сорняки исчезли, а старые растения были заменены новыми черенками. Джулия привела в порядок и дорожки, пройдясь граблями по гравию.
Анна радовалась обновленному виду сада. Хотя она и любила цветы, ухаживать за ними не умела. Однако самое большое удовольствие сад доставил Кэтрин, ибо она могла смотреть на него из окна. Теперь он стал таким же, как в прежние времена. Она кивала головой и махала рукой внучке, которая в шутку напускала на себя гордый и самодовольный вид.
На полях благополучно собрали богатый урожай. Однажды теплым днем в сад, где Джулия занималась прополкой, прибежала служанка.
— Мисс Джулия! У нас гость, а миссис Паллистер еще не вернулась из Чичестера!
Джулия села на корточки и поправила волосы, которые падали ей на глаза.
— Кто это? — она заметила тревожное выражение на лице женщины. — Что случилось?
— Ничего не случилось, но этот гость — такой пуританин сурового вида. Он сказал, что его зовут мистер Мейкпис Уокер.
Джулия забеспокоилась. Этот человек прибыл неспроста. Неужели на Сазерлей наложили новый штраф? И так их уже дважды штрафовали после смерти отца, и Джулия не думала, что мать сможет заплатить еще раз. Она встала, сняла перчатки и бросила их в ящик с садовыми инструментами.
— Где он?
— Я проводила его в Королевскую гостиную.
Джулия пошла к дому. Грум уже увел лошадь гостя. Значит, он прибыл сюда не только для того, чтобы вручить какой-нибудь официальный документ, как случалось раньше. Она прошла через залитый солнцем зал и оказалась в гостиной. В ней никого не было. Очевидно, другая служанка имела глупость проводить его наверх к Кэтрин и потревожить ее послеобеденный сон.
Девушка вернулась в зал и уже хотела подниматься по лестнице, когда услышала шаги в Большом зале, двери которого были открыты. Она быстро пошла туда и остановилась на пороге. Незнакомец, полный пожилой человек внушительной внешности, трогал руками великолепный резной шкаф, стоявший у стены. Этот шкаф нравился многим, но никто еще, за исключением обитателей дома, не смел открывать его дверцы и заглядывать внутрь, где имелось еще полдюжины маленьких дверей. Она удивилась наглости этого человека, открывшего шкаф.
— Что вы делаете, сэр? — обратилась она к нему.
Он отвечал ей, не поворачивая головы:
— Осматриваю мебель в доме, который скоро станет моим.
У нее чуть было не подкосились колени.
— Что вы сказали?
— Я уверен, что вы меня слышали, — он закрыл шкаф и стал трогать гобелен, на котором был изображен Давид, поражающий Голиафа. — Прекрасный гобелен. Французская работа, не так ли?
Больше переносить это она уже не могла. Подбежав к длинному столу, она схватила тяжелый подсвечник и изо всех сил ударила им по дубовому дереву. Громкое эхо от удара достигло потолка.
— Убирайтесь отсюда или я прикажу, чтобы вас вышвырнули за ворота!
Тогда он повернулся к ней. Она увидела выражение глубочайшего презрения на его массивном лице с квадратной челюстью. На вид ему за сорок, в его каштановых волосах не было седины, но они явно редели, начиная ото лба, так что он зачесывал их на пробор. Сзади они достигали плеч. У него был большой нос, напоминающий клюв, мясистые губы, а кожа бледная, как будто он проводил мало времени на свежем воздухе. Таких глаз, как у этого человека, Джулия еще никогда не видела: круглые и прозрачные, как у селедки, и такие же холодные.
— Я не привык к грубости и не потерплю ее ни от кого, — сказал он загробным голосом, — а тем более от какой-то девчонки, которую следует научить хорошим манерам.
— Да как вы смеете! — она уперла руки в бока. — В отсутствие моей матери я представляю ее здесь. Я Джулия Паллистер, дочь покойного полковника Роберта Паллистера, который отдал свою жизнь за короля. Скажите, какое право вы имеете вторгаться сюда и заявлять такие дикие вещи?!
Ее вопрос он оставил без ответа.
— В доме находится старая леди. Я поговорю с ней, так как вашей матери пока нет.
— Не смейте этого делать! — она бросилась к двери и преградила ему путь. — Моя бабушка стара и слаба. Сазерлей для нее дороже жизни. Если вы скажете ей то же, что сказали мне, ее смерть будет на вашей совести.
— Ей все равно раньше или позже придется узнать, что Сазерлей подлежит конфискации, и что я являюсь его новым владельцем.
— Подлежит конфискации? — повторила она, смертельно побледнев. — Нас не уведомили об этом.
— У меня с собой все необходимые бумаги, — он похлопал себя по карману. — Но я проявлю милосердие и разрешаю вам оставаться здесь еще в течение сорока восьми часов. У вас будет достаточно времени на сборы.
Она смотрела на него в изумлении, не веря своим ушам. Девушка не могла примириться с тем, что должно неизбежно произойти.
— Здесь находятся четверо членов семьи, — сказала она безжизненным голосом. — Мой брат за границей.
— Я знаю. В бумагах написано все, что касается этого дома. С вами живет дальняя родственница, которая прибыла сюда шесть лет назад. Она была немая, но здесь научилась говорить, не так ли?
— Да, — тут Джулия, отличающаяся вспыльчивым характером, не выдержала и набросилась на него: — Раз вы так много знаете о нас, вы также должны знать и о том, что мы не из тех людей, которые легко сдаются и мирятся с несправедливостью! Мы обжалуем все это в суде. Мы будем драться до конца!
Он вновь похлопал себя по карману.
— Но вашу жалобу не примут в суде. Ордер на конфискацию подписан его величеством.
— Кромвелем! — ей показалось, что она слышит, как ворота Сазерлея захлопнулись за ее спиной. Она даже заткнула уши.
Ему не нравилось, когда перед ним разыгрывают сцены.
— Больше я не желаю с вами разговаривать. Если хотите оказаться полезной мне, то сообщите слугам, что больше они в этом доме не понадобятся. Вы также можете любым способом довести новость до вашей бабушки.
Она опустила руки и сжала их перед собой. Теперь ее волновало то, что пострадают слуги.
— Но у нас очень хорошие, работящие слуги! Некоторым из них просто некуда податься. Они преданны нам.
— Вот поэтому я и хочу заменить их своими собственными слугами. Я не хочу, чтобы у меня служили люди, симпатизирующие королю.
Он разозлил ее. Она больше не могла находиться с ним в одной комнате и направилась к двери.
— Я не стану ничего делать до приезда матери.
Ей показалось, что она слышит шуршание юбок, что служанка, сообщившая о прибытии гостя, должно быть, подслушивала за дверью. При любых других обстоятельствах девушка пришла бы в ярость, ибо подслушивание всегда сурово наказывалось в этом доме. Но у слуг, наверное, есть шестое чувство, которое проявляется сразу, как только речь заходит об их судьбе. Через минуту вся кухня уже будет обсуждать ужасную новость. В данной ситуации Джулия не испытывала к ним ничего, кроме жалости. Судьба родных, да и ее собственная участь в этот момент мало волновали ее, будто все это происходило с ней в кошмарном сне, который вот-вот должен кончиться.
— Насколько я знаю, у матери должна быть охранная грамота, ибо Сазерлей и его владельцев до сих пор не трогали.
Он сердито посмотрел на нее из-под густых бровей:
— Вам повезло, что вы не остаетесь со мной под одной крышей. Я бы прищемил вам язык и избавил вас от роялистской гордости.
Держась за ручку двери, она окинула его презрительным взглядом.
— Крыша Сазерлея никогда не будет принадлежать вам. Этот дом построили Паллистеры, которые будут владеть им еще долгие годы после того, как от вас с Кромвелем ничего не останется.
Он что-то крикнул ей вслед, но она выскочила из комнаты и не расслышала его слов. Инстинктивно она свернула к лестнице, ведущей в апартаменты Кэтрин, потому что с детства привыкла обращаться к бабушке в трудную минуту. Кроме того, она не могла допустить, чтобы этот Мейкпис Уокер предстал перед старой леди.
Подойдя к дверям, она с удивлением обнаружила, что они распахнуты настежь. Летом Кэтрин любила открывать окна, чтобы проветривать помещение, но никогда не допускала сквозняков. Затем Джулия услышала рыдания. Она вбежала в комнату и была поражена увиденным. Кэтрин сидела в своем кресле, а перед ней, стоя на коленях, билась в истерике та самая служанка, которая впустила сторонника парламента в дом. Теперь девушке стало ясно, кто подслушивал ее разговор с Уокером.
— Подумай о том, что ты делаешь! — крикнула Джулия в отчаянии. — Немедленно уходи отсюда!
Расстроенная женщина подобрала юбки и бросилась вон из комнаты, не переставая рыдать. Она понимала, что поступила опрометчиво, сообщив госпоже эту страшную новость. Поравнявшись с Джулией, она посмотрела на нее заплаканными глазами.
— Госпожа Кэтрин достойно восприняла эту новость! Она сказала, что ждала чего-нибудь в этом роде после того, как юного владельца Уоррендер Холла изгнали из Сазерлея. Я просила ее только о том, чтобы она оставила меня при себе, так как деваться мне совсем некуда, — и она выбежала в коридор.
Джулия закрыла дверь и стояла, прижавшись к ней спиной и сложив руки на груди. Лицо ее мертвенно побледнело, она вся дрожала. Наконец-то до нее стала доходить суть сказанных ей пуританином слов. И все это произошло из-за ее упрямства и безрассудства. Мейкписа не было бы здесь, не оскорби она Адама Уоррендера и не прогони его из Сазерлея. Она склонила голову под тяжестью угрызений совести, которые испытывала. Как ей теперь с