Адаму казалось странным то обстоятельство, что он не забыл Джулию. Может быть, это ее локоны так запали ему в душу. Однажды он увидел ее из окна мастерской портного в Чичестере. Ему как раз шили школьный костюм. Никогда ему еще не приходилось носить такой строгой одежды, ибо отец с подозрением относился к любым украшениям, считая их прихотями кавалеров. В витрине мастерской был выставлен точно такой же костюм. Джулия, проходя мимо в обществе своей кузины, сделала какое-то едкое замечание по поводу этого убогого и безвкусного одеяния. Они обе засмеялись. Он почему-то страшно рассердился, как будто девочки смеялись над ним самим и его родителями-пуританами.
Как-то раз они встретились на дороге, но сделали вид, что не знают друг друга. Так ведь и должны поступать люди, придерживающиеся разных политических взглядов, хотя в то время и она, и он были еще слишком малы, чтобы принимать участие в войне, бушевавшей в стране. Адам редко приезжал домой, так как в школе можно было жить круглый год. Да и мать не очень-то хотела видеть сына, и не потому, что испытывала к нему какую-то личную неприязнь, а просто была начисто лишена материнских чувств. Дети утомляли ее. Адам не сомневался, что в девичестве она любила всякие развлечения, но его отец, женившись на ней, стал держать ее в ежовых рукавицах. Он заставил ее заниматься хозяйством и вести степенные разговоры с соседями. В результате она подурнела, ее характер испортился, жадность и эгоизм проявились в ней в полной мере. А ведь этого могло бы и не случиться, будь она счастлива в браке. Старшие сестры Адама во всем были похожи на мать, но они удачно вышли замуж, став хорошими женами и любящими матерями. Только Мег выпала злая участь. Живя в Кембридже, Адам часто виделся с сестрой, благо каменный особняк, в котором она обитала, находился в двух шагах от его дома.
Теперь он жил в Холле один. Родители умерли, сестры жили со своими мужьями. Но он не страдал от одиночества, проводя время в компании верных друзей и хорошеньких женщин. Занятие хозяйством также доставляло ему удовольствие. Он следил за всходами на полях, знал, когда должна телиться каждая корова. Его часто приглашали в гости соседи, имеющие дочерей на выданье, но личная свобода для него представляла самую большую ценность.
В конюшне Уоррендера стояли самые породистые лошади, каких только можно было найти в стране. Адам так же хорошо разбирался в лошадях, как и его отец, который стал учить этому сына, когда тот был еще настолько мал, что не мог самостоятельно сидеть в седле. Отец подарил ему белого пони не только потому, что у Адама был день рождения, но и в награду за его выдающиеся способности отбирать лошадей. Пегас являлся самым красивым пони из всех, каких он когда-либо видел. Но вспоминая его, он неизменно думал о Джулии.
В настоящее время многое разделяло их, а этот случай у холма отнюдь не способствовал сближению молодых людей. Ужасно, что пуля, выпущенная его отцом, явилась причиной смерти отца Джулии. Роберт Паллистер, однако, успел сделать ответный выстрел, который лишь по случайности не оказался фатальным для полковника Уоррендера, — Адам видел дырку от пули в шляпе отца.
Лично он весьма сожалел о смерти Роберта Паллистера. Все честные люди должны оплакивать кончину храброго человека, будь он сторонником парламента или роялистом. Его ужасало то, что отец праздновал смерть своего давнего врага.
Джулии надо узнать его получше, отбросить все свои предрассудки в отношении семейства Уоррендеров. Она ведь всех их меряет одной меркой. Он мог бы предложить Паллистерам поселиться в просторном доме, стоящем на его земле. Однако Адам знал, что Джулия скорее станет спать где-нибудь в кустах, чем согласится воспользоваться его гостеприимством. Уже то, что привратник Сазерлея отказался принять письмо Адама, говорило о том, какое влияние оказывает Джулия на миссис Паллистер и ее свекровь.
Но придет время, и Джулия окажется в его постели. Рано или поздно она поймет, что это неизбежно. В чем он походил на своего отца, помимо того, что хорошо разбирался в лошадях, так это в способности во что бы то ни стало добиваться своего.
Джулия никому не сказала ни слова о том, что случилось с ней на холме. Она винила себя за то, что так глупо попалась в ловушку. Почти по той же причине Анна не стала поднимать вопрос об их отъезде из Сазерлея, когда, стоя рядом с Джулией и Мэри, прощалась со слугами. Она поговорила со всеми, вручая каждому расшитый ею самой кошелек, в котором лежали деньги и рекомендательные письма. Все женщины плакали. Не помня себя от горя, повариха обняла Джулию, как будто та все еще была ребенком, для которого на кухне всегда имелась сдобная булочка или пряник. Старый садовник беспокоился о лабиринте.
— Кто станет теперь подрезать кусты? — спрашивал он. — Госпожа Кэтрин никому не выдаст тайну лабиринта.
— Я сама буду заниматься этим, — заверила его Джулия.
— Но после того, как вы уедете отсюда…
— Не думай об этом.
— Хорошо, мисс. Но мне трудно не думать об этом.
Когда слуги стали удаляться от дома, волоча за собой свои пожитки, Анна обняла Джулию за плечи.
— Пойдемте со мной, девочки. Слуги мистера Уокера уже собрались в зале.
Джулия и Мэри последовали за Анной. Тридцать человек, мужчины и женщины, а также два поваренка, девочка десяти лет и мальчик немного постарше, ждали их в зале. Джулия заметила, что кое-кто из слуг смотрит на них враждебно, лица же иных выражают лишь любопытство по поводу роялистской семьи, которая вскоре должна покинуть дом. Иные, казалось, готовы были рассмеяться, и только пуританская стыдливость сдерживала их. И мужчины и женщины были одеты в простую темно-зеленую одежду с накрахмаленными воротниками. Кроме того, женщины носили еще белые как снег, фартуки и такие же косынки, полностью скрывающие их волосы. Анна объяснила каждому, в чем будут заключаться их обязанности, после чего они приступили к переносу в дом ящиков с вещами Мейкписа, прибывшими сюда в фургоне.
Анна едва сдержалась, чтобы не заплакать, когда вместе с девушками вернулась в западное крыло дома.
— Я видела, что некоторые слуги презирают меня за то, что в доме нет управляющего. Есть среди них и такие, которые настроены к нам враждебно просто потому, что мы роялисты.
Внешне Сазерлей мало изменился после прибытия туда Мейкписа. Вся обстановка, кроме разве что занавески в спальне, устраивала его. Он лишь велел повесить свои гобелены, да портрет Кромвеля, которого Джулия считала уродом, заменил портрет королевы Елизаветы. Теперь изображение ее величества висело в гостиной Кэтрин.
Уокер также владел несколькими замечательными картинами, на которых были изображены сцены из Библии. Джулия видела две картины, когда их несли в спальню нового владельца усадьбы. На одной Давид смотрел на купающуюся Вирсавию, на другой — обнаженная Сусанна стояла перед старцами. Кэтрин не рассказывала Джулии об этих двух библейских женщинах, пока та не повзрослела. Мейкпис, будто древний пророк, велел бросить их занавеску в огонь, а сам держал у себя картины, изображавшие таких соблазнительных красавиц. Он — лицемер, решила Джулия.
Кэтрин стало немного лучше. Она уже узнавала тех, кто сидел возле ее кровати, и однажды, указав на служанку Мейкписа, убиравшую ее комнату, осведомилась, что это за женщина. Анна сама выбрала двух наиболее покладистых девушек для уборки апартаментов свекрови. Она предупредила их, что госпожа может задать им подобные вопросы.
— Я новенькая, мадам.
— Как тебя зовут? — спросила Кэтрин слабым голосом, возлегая на своих кружевных подушках.
— Елизавета, но все называют меня просто Бесс.
— Твое имя соответствует этому дому, Бесс, — улыбнулась Кэтрин и тотчас вновь забылась сном.
Она заговорила впервые после сердечного приступа, и Анна считала это обнадеживающим признаком. Она думала, что эта новость обрадует Мейкписа, к которому собиралась обратиться с новой просьбой, после того как получила ответы на свои письма от Кристофера и родственников, живущих в Стейнинге.
Кристофер сразу же начал действовать, как только узнал о бедственном положении своих друзей. Он немедленно отправился в Уайтхолл, где его в тот же день принял Кромвель. Вечером молодой человек отправил в Сазерлей письмо из Грэсхэм-колледжа, где обитал в то время. Новости были неутешительные: он не смог убедить лорда-протектора изменить свое решение. Роберт и Майкл обвинялись в государственной измене, что и обуславливало конфискацию Сазерлея, который переходил в руки преданного сторонника парламента.
— В любом случае, мистер Рен, — сказал Кромвель в конце беседы, — никакой джентльмен не станет забирать назад свой подарок.
Но Кристофер не хотел оставлять друзей в беде. Он написал своей сестре, которая волею судьбы оказалась в Оксфорде. Сюзанна приглашала Паллистеров к себе на неопределенный срок. Впоследствии, когда Кэтрин поправится, они смогут жить в хорошем доме по соседству, который можно будет снять, после того как Анна поймет, что Сюзанна и Уильям являются ее преданными друзьями. Та теплота и сострадание, которые чувствовались в письме Сюзанны, вызвали слезы на глазах Анны. Она посоветовалась с врачом, и тот сказал ей, что Кэтрин не перенесет такого продолжительного путешествия. Анна сообщила об этом Сюзанне, выразив ей также сердечную благодарность за приглашение.
Письма от родственников в Стейнинге пришли позднее, на двенадцатый день пребывания Уокера в Сазерлее. Их привез слуга одного из кузенов, так что не было сомнения в том, что они посовещались между собой, прежде чем написать Анне. Один кузен готов был принять Анну и Джулию, второй Мэри, при том условии, что она будет помогать вести хозяйство, а третий писал, что знает одну нуждающуюся вдову, которая смогла бы ухаживать за Кэтрин. Анна бросила все три письма в камин, что, несомненно, было глупостью с ее стороны, ибо слуга, привезший письма, видел, как она это делает. После того как он уехал с пустыми руками, она поняла, что сожгла не только письма, но и все мосты, соединяющие ее с родственниками.