1974
Осторожно я дотрагиваюсь до его руки, но он не просыпается. Сдерживая дыхание, я трясу его сильнее. Он очень ослаб, и я боюсь невольно приблизить его конец. Но мне надо получить ответы на некоторые вопросы. По крайней мере, попытаться.
– Чарльз, – шепчу я, наклоняясь к его уху, – Чарльз!
С трудом ловя воздух, он открывает глаза, и я вижу в них удивление. Он удивлен, что все еще находится здесь, на земле. Грезил ли он о небе? Не знаю, какова его концепция царствия небесного, но подозреваю, что она не такая, как у меня.
– Чарльз, я не могу больше ждать. Я должна знать. Должна знать почему. Я имею право знать, почему тебе было нас недостаточно. Я, твои дети, дом, который я для тебя обустроила, для всех нас. Но тебе нужны были эти женщины. Почему?
– Ты не должна была об этом знать, – наконец говорит он, облизывая губы и жестом показывая, чтобы я принесла ему воды. На одном его глазу я вижу пленку, которая закрывает синеву.
– Конечно, я не должна была об этом узнать! Но сиделка – очень добрая, приличная девушка – думала иначе, и она мне кое-что рассказала, потому что восхищалась моей книгой.
– Той книгой.
– Да, той книгой. Моей книгой.
Внезапно мне ужасно захотелось курить, так сильно, что я чуть не хлопнула в ладоши, чтобы вызвать духа, который принес бы мне сигарету. Я редко курила, но надо куда-то девать руки и хочется чего-то плохого, чего-то тошно-творного и грязного, чтобы наполнить свои легкие прямо сейчас. Чтобы замаскировать запах смерти и предательства, который наполнил эту маленькую хижину на краю света.
– Я написал книгу, – говорит Чарльз.
Его голос звучит сонно, глаза полузакрыты, и я боюсь, что он опять уходит от нас, но, как бы ни ужасно это было, я не дам ему уйти. Я не дам ему мирно умереть во сне. Хотя когда-то желала ему именно этого.
Но теперь я не хочу, чтобы этот произошло. И в моей власти помешать ему. Опьяненная этой властью, я требую его объяснений, его внимания, в конце концов.
Я трясу его за плечи, его жалкие, худые, ссутулившиеся плечи, и безжалостно спрашиваю:
– Почему? Почему тебе было недостаточно? Почему тебе было недостаточно меня?
Он снова моргает, смотрит прямо мне в глаза и говорит:
– Энн, я никогда не хотел причинить тебе боль.
Я смеюсь. Смеюсь, потому что, оказывается, Чарльз Линдберг такой же, как и все мужчины. Все тупые, созданные из плоти и крови, эгоистичные мужчины. Он не лучше любого из них, даже если скрывал это от меня до самого конца, и это наполняет меня радостью и торжеством.
Которые сменяются отчаянием и безнадежностью.
Глава шестнадцатая
1950
– Мама!
– Что такое, Рив?
– Скажи папе, что он должен остаться дома. Пойди найди его, приведи обратно и скажи, что на этот раз он должен остаться!
Она топнула ногой, тряхнула своими белокурыми кудряшками и выдвинула вперед нижнюю челюсть точь-в-точь как ее отец.
– Боюсь, что не смогу этого сделать, дорогая. Ты сама скажи ему это, как только он вернется домой, ладно?
– Ладно. А когда он вернется?
– Не знаю.
Я сидела на корточках на кухне; опять потекла труба под раковиной. Бросив на стол гаечный ключ, я подумала:
«У меня есть собственные деньги. Я могу просто уйти, взяв с собой детей, и остановиться в каком-нибудь хорошем отеле в городе, где будет прислуга, и мы сможем ходить по магазинам, а по вечерам посещать театр. Что я делаю здесь, почему ползаю на коленях в этом старом доме в Коннектикуте, за столько миль от цивилизации?»
Слишком занятая, чтобы ответить на собственный вопрос, я вымыла руки, проверила пол под раковиной, чтобы убедиться, что труба больше не течет, и выпроводила Рив из кухни.
– Пойди скажи своей сестре, чтобы она выключила проигрыватель! – Я устала слушать «Вальс Тенессии» снова и снова, хотя раньше он мне казался очень милой песенкой. Первые сто раз я выслушала его безропотно.
Зазвонил телефон в парадном холле. Я ждала, что услышу топот ног, бегущих к нему, крики: «Я сама возьму трубку!» Но на этот раз никто не бросился к телефону, и он продолжал звонить, так что я поспешно направилась к нему сама, выбирая дорогу среди наваленных на полу коньков, роликов и хоккейной клюшки Энси, брошенной как раз поперек прохода.
– Алло?
– Почему так долго? – раздался раздраженный голос Чарльза на другом конце провода. – Я жду уже почти минуту.
– Не может быть. Ты где?
– В Вашингтоне, где же еще? Стратегические воздушные командные работы. Я думал, что говорил тебе.
– Нет, не говорил.
– У тебя все в порядке?
– Да, конечно.
– Никаких непредвиденных ситуаций на этой неделе?
– Пока нет.
Хотя с четырьмя детьми школьного возраста это был только вопрос времени, я в этом не сомневалась.
– Хорошо. Ты составила опись?
– Я сделаю ее на будущей неделе.
Чарльз часто требовал опись всех наших домашних вещей: одеял, кастрюль, сковородок, тарелок, столового серебра, даже бутылок с шампунем. Это началось с тех пор, как мы летали на Восток – а возможно, и со времен его трансатлантического перелета, – все должно было быть занесено в список или отвергнуто, если не служило полезной цели. Чарльз не видел причины, почему дом нельзя заполнить так же эффективно, как самолет. Он сам по-прежнему путешествовал только со своей маленькой потрепанной дорожной сумкой, той самой, которой он пользовался со времен нашей женитьбы.
– Хорошо. Дети в порядке?
– Да. Хочешь поговорить с ними?
В душе я надеялась, что он этого не захочет. Потому что кто-нибудь из детей может ляпнуть что-нибудь лишнее, а я буду потом расхлебывать.
– Нет, у меня нет времени. Я просто хотел узнать, все ли идет по плану.
По твоему плану, подумала я мрачно. Не по моему.
– Когда ты будешь дома? Рив только что спрашивал об этом.
– Не знаю. После этих конференций Пан Американ хочет, чтобы я присутствовал на их ежегодном собрании акционеров. После этого я думаю вернуться. Есть один проект, над которым я бы хотел предложить тебе поработать.
– О, Чарльз.
У меня упало сердце. В последний раз, когда он заговорил о «специальном проекте», как о какой-то награде за то, что я, безотказная, как щенок, помогла ему составить каталог всех деревьев в нашем имении. Пять акров, усаженных лесами и рощами.
– Обещаю, это будет не так, как в прошлый раз, – добавил он, как будто мог видеть выражение моего лица, – ты уверена, что у вас все в порядке?
– Уверена. Не опоздай на свое собрание. Мне надо готовить ужин.
– Надеюсь, не будет никаких стейков в будний день. Жаркое, я думаю, вполне подходящая еда.
– Если тебе интересно, я приготовила для нас фрикасе из цыпленка. Все, до свидания!
И я повесила трубку, наслаждаясь своей маленькой победой. Но внезапно почувствовала отвращение. Цыпленок вместо тушеного мяса! Просто смешно.
Если бы я действительно так мечтала одержать победу, я сказала бы ему, что все совсем не так замечательно. Раковина засорилась, Лэнд получил «удовлетворительно» по английскому, у Джона приближается день выпуска, и он постоянно спрашивает, вернется ли Чарльз домой к этому времени; я устала, постоянно раздражаюсь и чувствую желание уехать куда-нибудь подальше от забытого богом куска земли, который он приобрел для нас, соблазнив меня обещаниями, что здесь мы проведем наши лучшие годы.
О, я пришла в такой восторг, когда Чарльз в первый раз показал мне это место! Это было в 1946 году, через несколько месяцев после рождения моего шестого ребенка, Рива. После нескольких месяцев пребывания в Европе, куда его направило правительство для изучения захваченных немецких ракет, он наконец вернулся домой насовсем. Мы оставили детей с мамой и отправились на пикник в эту лесистую местность в восточной части Коннектикута.
Расстелив одеяло на вершине утеса, откуда с одной стороны открывался вид на океан, а с другой – на беспорядочно разбросанные фермерские строения, мы сидели и обсуждали наши планы, как делает всякая молодая семья. Хотя мы были уже не так молоды: Чарльзу стукнуло сорок четыре, а мне только что исполнилось сорок.
Чарльз по-прежнему неофициально занимался военными проектами в качестве консультанта, главным образом реактивными самолетами, летавшими на большой высоте. Его также наняла Pan Am в качестве консультанта, когда они начали расширять географию своих международных маршрутов. Его послевоенная программа быстро увеличивалась, и я уже подозревала, что он не будет появляться дома так часто, как я надеялась.
Тем не менее тогда мы решили, что наконец нашли постоянный дом для нашего семейства и теперь не придется переезжать на новое место каждые два года с выводком детей школьного возраста.
– Видишь этот участок земли? – Чарльз указал на отдаленную впадину на местности, окруженную молодыми березами. – Там я построю тебе маленький дом. Маленький писательский домик. Там ты напишешь свою книгу, Энн. Ту самую замечательную книгу. Я знаю, это тебе под силу.
– Правда?
Я повернулась к нему. Он полулежал на земле, подперев голову рукою. Он улыбнулся, и уверенность, которую он всегда излучал, коснулась меня, как драгоценный луч света. Мое лицо запылало, и я уже почувствовала ручку в своих пальцах и увидела на столе разложенные листы бумаги. Дом будет выходить окнами на восток, подумала я, и я смогу писать по утрам – мое любимое время, лучшее для того, чтобы собраться с мыслями. Я буду вставать рано, пока дети еще спят.
– Помнишь, ты однажды сказала, что хочешь написать одну великую книгу?
Я кивнула. После «Волны будущего» я написала повесть об одном из наших полетов, которую назвала «Крутой подъем». Но я не была удовлетворена ею и решила, что больше писать о прошлом не стоит. Мне нужно было найти что-то более глубокое и серьезное, но переезды, дети, частые беременности – все это забивало мои мозги, забирало энергию.