— Хозяин обратно к тебе прислал, Красава Кимрятовна. Но велел, чтобы я, как стемнеет, во двор не выходила…
— Да я и сама тебя не выпущу, — прошипела Красава, поднимаясь с нар. — Глаз с тебя теперь не спущу, потаскуха. Ну-ка подойди поближе, поговорю с тобой по-свойски…
Неждана покорно шагнула вперед. Подумала, глотая слезы — вот и все. Мелькнула надежда, да лишь поманила…
И растаяла.
Ну и хитрый же, возмущенно думала Забава, идя к рабскому дому. Все у него не просто так, а с подковыркой. И как теперь быть? Неждану жалко, но наказывать Красаву…
Все хочет сделать меня такой же, как он сам, с горечью решила Забава. Хотя нет, скорее такой, как Гудню и Тюра.
И как быть? Красава после порки еще не оправилась. Как такую наказывать?
Забава вздохнула и зашагала к рабскому дому еще быстрей.
Вошла она туда вовремя. Красава уже успела сдернуть с головы Нежданы платок — и вцепилась в одну из кос, пригнув девку вниз. Увидев сестру, разжала пальцы, сказала с довольной улыбкой:
— Что, Забавушка, не по-твоему вышло? Не забыл меня ярл Харальд, не оставил без милости. То-то ты снова прибежала. А обещалась-то — больше не приду. И рабыню мне назад вернули, в услужение…
Ох и глупая же, как-то устало подумала вдруг Забава. Только об одном и помышляет — о Харальде. А тот Красаву лишь использует, причем без сожаления, как жердину какую.
И все, чтобы загнать ее саму на ту дорогу, которую он наметил для нее. Чтобы она стала как Гудню, как Тюра, как женщина Нартвегра…
Забава шагнула вперед, к Красаве. Стражник за спиной что-то проворчал, встав к ней вплотную. Она, не обращая на него внимания, ответила:
— Да, ярл Харальд велел, чтобы Неждана тебе прислуживала. Но я, Красава, теперь буду приходить сюда дважды в день. Чтобы посмотреть на Неждану. И если увижу на ней синяки, если она пожалуется на тебя еще раз — я схожу на кухню и прикажу, чтобы тебе не давали еды. Совсем, Красава. Я могу, я здесь вроде как хозяйка. И жена ярла.
Она замолчала, удивляясь себе самой — до чего ж жестоко сказала. Потом поспешно добавила:
— А Неждану сама кормить буду. Два раза в день стану приносить ей еду — и есть она будет у тебя на глазах. Хорошо подумай, Красава. Нужно ли такой злой быть?
— Да если я прикажу, она и куска в рот не возьмет, — огрызнулась Красава.
Но как-то растерянно. И неуверенно.
Забава вздохнула. Нет, не выходило у нее с сестрой по-доброму.
— Если ты такое прикажешь, — пригрозила она. — Я у стражников опять возьму тот малый меч, что сегодня тебе показывала. Только на этот раз, Красава, я тебя догоню. А чтобы ты мне поверила…
Говорить то, что следовало сказать, не хотелось, но Забава глянула на Неждану — и решилась.
— За то, что ты Неждане лоб рассадила, сегодня до вечера есть не будешь. Я сейчас схожу на кухню и распоряжусь. Заодно и миску с едой принесу, но не для тебя. И только тронь девку пальцем — ночью потом ляжешь спать голодная. На кухне, пока я вечером туда не зайду, и не распоряжусь, еды для тебя не дадут.
Она повернулась к сестре спиной, зашагала вперед. Но уже у двери обернулась.
Красава замерла на месте, глядя на нее и неверяще, и ненавидяще. На вскинутых к груди руках пальцы согнулись крючьями…
Спустившись на берег, Харальд выбрал себе лодку — и погреб к выходу из фьорда. Ясеневые древки привычно поскрипывали в уключинах. Навстречу суденышку катились со стороны моря темно-синие волны, колюче поблескивая под солнцем…
Он греб до тех пор, пока заснеженные скалы у входа во фьорд не остались позади. Только потом вытащил весла из уключин, побросал их на дно лодки.
И, перегнувшись через борт, позвал:
— Ермунгард.
Сзади в другой борт тут же плеснула крупная волна — а потом перед носом лодки всплыл конец огромного хвоста. Двинулся, рассекая волны, на ходу сминаясь в торс — крупный, темный, с утолщенной шеей…
Но человеческий. Рот открылся, едва прорезавшись.
— Сын…
— Я хочу спросить о том, как менялись твои сыновья, — быстро сказал Харальд.
Все-таки Мировой Змей явился сегодня по зову без жертвы — и неизвестно, на сколько его хватит.
— Те, которые у тебя были. Ты должен об этом что-то знать. Прошлой ночью я потемнел в своей постели…
— Ты первый, кто задержался на земле так надолго, — скрипуче ответил Ермунгард. — Остальных ничего не держало, они ушли вовремя… ты сам решил остаться. Сам и узнаешь, что с тобой случиться… в кого ты превратишься. Хорошо, что пришел. Я ждал тебя, даже хотел… хотел выйти на берег, когда стемнеет. Там, где ты живешь — или там, или рядом… вчера ночью прошла охота. Дикая охота Тора. Водана, как его зовут германцы…
И все вопросы, которые Харальд хотел задать, разом вылетели из головы. Он подался в ту сторону, где темно-серым столбом торчал из воды Ермунгард, потребовал:
— Рассказывай. Все, что знаешь.
— Здесь этого раньше не было, — прошипел родитель. — Это в германских землях, там Тора почитают больше прочих богов. И на его охотах всегда бывают люди. Хотя бы один человек. Потом остаются тела… или остатки тел…
Все боги, мелькнуло у Харальда, берут человеческие жертвы. Что светлые, что темные.
— Тор никогда не приходит просто так. Кто-то должен позвать… он получает силу, убивая… иногда оставляет дары.
— Что за дары? — быстро спросил Харальд.
— Не знаю… но помни — где-то там, рядом с тобой, есть человек, побывавший на дикой охоте. И у него… у него может быть дар от Тора… больше ничего не знаю… не чувствую.
Голова родителя начала оплывать. Харальд с непроницаемым лицом быстро вернул весла на место — и погреб к крепости.
Выпрыгивая на обледеневшие камни берега, он уже знал, что нужно делать. Посадить пару человек на лошадей, взять несколько псов — и прочесать леса в окрестности Йорингарда.
Если ничего не найдется сегодня, он продолжит поиски завтра. Главное, найти тела, о которых говорил родитель. И найти прежде, чем до них доберутся волки…
С собой Харальд взял не пару человек, а сразу троих — братьев Кейлевсонов и Свальда.
Первых двух потому, что их жены не позволили бы им болтаться в ночное время за крепостной стеной.
А брата взял, поскольку точно знал, чем тот занимался прошлой ночью. Ловил на скользких дорожках рабыню, потом с утра искал ее в рабском доме…
— На охоту, что ли, решил съездить? — угрюмо спросил Свальд, едва они выехали за ворота крепости.
Братья Кейлевсоны молчали. Ярл приказал собраться, взять оружие — и они сделали это, не задавая лишних вопросов. И сейчас не спешили спрашивать.
— Посмотрим, нет ли где в округе волчьего логова, — нехотя ответил Харальд. — Проедемся сначала по правую сторону от Йорингарда, потом по левую. Ну, поехали.
Он наклонился, потрепал по холке невысокого жеребца, на котором сидел. Потом переливчато свистнул, крикнул:
— Искать.
Псы, узнавшие знакомый свист, черными комками покатились по неглубокому снегу. Молча, беззвучно…
На человеческие останки они наткнулись, когда солнце уже висело низко, и Харальд собрался поворачивать к Йорингарду. Им повезло. Псы учуяли даже не тело — на трупы он их никогда не притравливал — а волков, успевших найти мертвеца. Залаяли, подавая знак, помчались вперед еще быстрей, исчезнув между невысоких сосенок…
Харальд присвистнул, дернул повод, подгоняя коня. Тот недовольно фыркнул, но вперед зарысил бойко.
Мертвец лежал в небольшом распадке между деревьев. Смятой белой грудой. Одежды на нем не оказалось. Все, что имелось — тонкий железный ошейник на шее.
— Чей-то раб, — удивленно высказался Болли, когда они подъехали поближе. — Но не наш. Тело успело промерзнуть — вон, волки начали глодать, а мясо торчит морожеными лохмотьями. Но сильных морозов пока нет, и за полдня труп так не промерз бы. Значит, лежит давно. Или с раннего утра, или…
— С ночи, — оборвал его Харальд. Закончил за Болли: — И если кто-то из рабов не вернулся бы вчера вечером в Йорингард, твой отец уже доложил бы мне о пропаже. Нет, это не наш. Не стойте тут. Проедьтесь по кругу. Ищите следы — коней или людей… только не волчьи.
Он спешился, не дожидаясь, пока спутники отъедут. Подошел к трупу, присел на корточки над ним.
Рабу было лет двадцать. При жизни он был худым, изможденным — и это все, что Харальд мог сказать, потому что тело оказалось основательно переломано. Косо, странно вывернутые руки и ноги, лицо перекошено и сплющено, словно кто-то ударил по голове сбоку, смяв череп, как яйцо.
Или словно раб упал с большой высоты, кольнула Харальда неприятная мысль.
Хуже всего оказалось то, что вокруг не было видно ничьих следов — кроме волчьих, конечно. Словно тело и впрямь упало откуда-то сверху. Снег в этот день не шел, покров, выбеливший землю, лег на нее вчера…
И не было крови — ни на снегу, ни на самом теле. Кое-где обломки костей прорвали кожу, и обнажившееся мясо выглядело бледным, словно промытым. Но раны на горле или где-нибудь еще, через которую могли заранее, в другом месте, выпустить из тела всю кровь, Харальд не нашел.
Он перевернул труп, растопырившийся на снегу громадным промороженным крабом. Но все, что увидел — это рубцы на спине. Поротый двадцатилетний раб…
И еще — снег под трупом не протаял. Значит, упал он уже мертвым и остывшим.
— Нет следов, — удивленно доложил Свальд, проехавшийся вместе с Кейлевсонами по широкому кругу — и вернувшийся к Харальду. — Никаких, нигде. Только волчьи стежки. Может, он валяется здесь со вчерашнего дня? И следы запорошило вчерашним снегом?
— Думаю, ты прав, — ровно согласился Харальд.
И посмотрел на своих родичей — одного прежнего и двух новых. Приказал:
— О нашей находке в крепости не болтайте. Раб уже поротый — значит, непокорный. Похоже, парень сбежал, а хозяин его догнал и забил до смерти. Это не наше дело. Но слухов и болтовни в крепости я не хочу. Будут спрашивать — мы искали волчье логово, но так и не нашли. Все. Возвращаемся.