Оттуда Харальд двинулся к рабским домам. Небо быстро темнело, и он, поглядывая на него, мельком подумал — Сванхильд, должна быть, уже вернулась в опочивальню…
Долго ждать Кейлева не пришлось. Старик вместе со старшим сыном подошел к дверям того рабского дома, где жили мужчины-рабы, следом за Харальдом. Спросил, остановившись в паре шагов от него:
— Ярл? Что-то случилось?
— У нас есть рабы из германских земель? — не ответив на вопрос Кейлева, сам спросил Харальд.
Старик задумчиво свел седые брови.
— Наверно, есть. Надо узнать у тех рабов, что приглядывают за рабскими домами.
— Узнай прямо сейчас, — проворчал Харальд. — И вот что… Болли, Кейлев, я хочу, чтобы вы нашли всех рабов и рабынь из германских земель, что у нас есть. Потом отвели их в женский дом — все равно он стоит почти пустой. Баб суньте в одну опочивальню, мужиков в другую. Поставьте у дверей опочивален охрану. Рабам скажете, что ярл хочет узнать побольше о германских землях — потому что ждет нападения конунга из тех краев. И что завтра я с ними поговорю.
Кейлев молча кивнул, но Болли удивленно заметил:
— Ярл, а зачем рабам что-то объяснять? Их дело слушаться.
— Обо мне ходит слишком много слухов, — хмуро бросил Харальд. — Если рабы решат, что их ждет страшная смерть, могут выкинуть что-нибудь. А так спокойно проспят до утра. И утром я с ними поговорю.
— Можно собрать их завтра, — вставил Кейлев.
— Завтра с утра они разбегутся по своим делам, — отрезал Харальд. — Я не буду их ждать или искать. Сделайте то, что я сказал. До завтра.
Он кивнул на прощанье и двинулся к главному дому, гадая по дороге, успела ли Сванхильд вернуться.
Новости, которые он узнал, могли коснуться и ее. Светлые боги не просто так начали искать себе здесь прислужников. Ему самому угрожало только зелье из яда родителя — но Сванхильд могла поплатиться жизнью. За то, что она была той, кем была.
Женщиной, превращавшей его в хорошего зверя, насмешливо подумал вдруг Харальд. И ускорил шаг, торопясь в опочивальню.
Однако девчонки там не оказалось. Хотя солнце уже закатилось, крепость понемногу засыпала… и приказ, отданный им, был четким и недвусмысленным.
Харальд выскочил во двор, уже собираясь двинуться к рабскому дому, но тут один из стражников, охранявших вход на хозяйскую половину, вдруг сообщил:
— Если ты опять ищешь жену, ярл… Кейлевсдоттир была здесь недавно. Но ушла.
Харальд развернулся к говорившему.
— Куда?
— Думаю, в баню, — ответил тот. — В руках у нее тряпье было.
В баню так в баню, подумал Харальд. Заодно он ее и посторожит, пока она моется…
Он зашагал в нужную сторону.
Сванхильд выбрала самую ближнюю баню — Харальд понял это по стражникам, замершим у ее двери. Он кивнул им, входя внутрь, но отпускать не стал. После тревожных новостей так было спокойнее.
К тому же завтра у этой троицы свободный день, а охранять Сванхильд выйдут уже другие.
Он скинул одежду и заскочил в парную.
Баня только-только успела прогреться. Поленья потрескивали, сгорая в каменке. Девчонка, перевернув шайку, примостилась на ней возле огня, отогреваясь. Обняла коленки, глядя на пламя — и волосы, падавшие на плечи и спину, сияли сейчас темным золотом.
На скрип двери она обернулась. Но вместо того, чтобы сказать что-то, молча улыбнулась.
И Харальду сразу стало легче. Смутные, нехорошие предчувствия, одолевавшие его после той находки в лесу, как-то отступили, поблекли…
— Вообще-то тебе сейчас следовало испугаться, Кейлевсдоттир, — бросил он. — Мало ли кто мог войти…
— Стража — за дверью, — пояснила она ему. — Пустят только тебя. Больше никого.
Это тоже надо менять, мелькнула у него мысль. Сванхильд не должна оставаться одной даже в бане. Кто его знает, какие дары мог оставить своему прислужнику Тор. И мало ли что могут подбросить в дымовое отверстие над каменкой.
Он присел на корточки перед ней, ладонями накрыл колени, успевшие согреться, горячие на ощупь. Спросил:
— Что ты решила насчет Кресив?
Девчонка расцепила руки, оперлась ими о края шайки. Плечи приподнялись, ямки за ключицами углубились.
— Я… если моя сестра бьет рабыню, она не ест. Теперь будет так.
— Это все? — уронил Харальд.
Поиграли и хватит, мелькнуло у него в уме. Теперь не до этого. Осталось только найти, кому подарить темноволосую. Как он собирался сделать еще до пожара, сразу, едва та оправится.
Но учитывая, как Кресив вскочила, завидев его — похоже, она уже оправилась.
И ему почему-то вспомнился Свенельд.
Да, этот возьмет, подумал он. Потом, может быть, перепродаст кому-то еще — но это уже будет дело Свенельда, не его. Скоро йоль, можно отправить девку в Ограмюру со словами — дар на праздник от нового соседа…
— Я рабыню при ней кормила, — печально сказала Сванхильд. — Она — смотрела.
Харальд пару мгновений осмысливал, что это значит. Она кормила…
Он вдруг расхохотался. И объявил:
— Сванхильд, женскими делами в крепости пока что заправляют Гудню и Тюра. Иначе, полагаю, ты сама мыла бы полы в моей опочивальне. А рабыни, сидя на сундуках, рассказывали бы тебе при этом, как плохо им живется и что у них болит…
Девчонка взглянула обиженно, но промолчала.
Харальд ощутил, как губы растягиваются в усмешке. И погладил ее плотно сжатые бедра. Ладони пошли скользко, размазывая уже выступившие капли пота. Дотянулись до ягодиц.
Правда, пришлось по пути отбросить ее руки, по-прежнему упиравшиеся в край шайки, на которой она сидела. И сидела неудобно для него — так, что коленки уперлись ему в грудь, когда он потянулся вниз. Поцеловал одно из бедер, пройдясь по нему языком. Привкус соли смешивался со сладким привкусом тонкой женской кожи…
Руки Харальда скользнули выше, обхватывая ее тело. Он рывком встал, вздернув и Сванхильд. Прижал к себе.
Уже потяжелевшее мужское копье сначала радостно ткнулось ей в живот, потом, когда он подтянул Сванхильд повыше, уперлось в холмик между ее ног. Харальд в два шага добрался до лавки, опустил девчонку вниз. Встал на колени перед ней — и торопливо прошелся пальцами по лепесткам, спрятанным под шелковыми завитками ниже живота.
Струйки пота добрались уже и туда, вход оказался на ощупь влажным, скользким. Харальд склонился над Сванхильд, быстро поцеловал — и вошел в ее тело тугим рывком, ладонями прихватывая ягодицы, одним движением подгребая к себе. Подумал лихорадочно, уже двигаясь в ней и чувствуя, как Сванхильд цепляется за его плечи — остальное в опочивальне…
Неждана шла от кухни с миской и хлебом в руке. Было ей радостно.
Красава ее больше не трогала, даже к себе не подзывала. А ведь был миг, когда Неждана уже решила, что зря побежала к хозяйке. Только себе навредила.
Но хозяйка, пусть и не забрала к себе в услужение, за нее все же заступилась. Да так, что Красава враз притихла. И хозяин сказал, что запретил своему брату к ней подходить.
А то Неждана уже боялась, что он ее выпорет за разбитый-то нартвежский нос…
Она на ходу прикусила губу, потому что губы так и норовили сами собой расползтись в улыбке. Потом ускорила шаг. В крепости было уже темно, а хозяин велел не выходить из рабского дома вечером.
Но что тут поделаешь, когда хозяйка сама повела ее на кухню. И пока она поела, пока миску для Красавы наполнили — время и прошло. В эту пору солнце закатывается быстро…
Неждана уже добралась до дверей рабского дома, когда от стены вдруг отделилась тень — и ее, резко развернув, припечатали спиной к бревнам. Миска с едой полетела на снег, хлеб, зажатый в другой руке, тоже выпал.
А саму Неждану какой-то мужик притиснул к стене. Навалился всем телом, вцепившись в руки чуть выше локтей, прошептал над ухом:
— Тихо. На этот раз, если дернешься, сразу шею сверну. Долго же ты шла.
Опять этот, с ужасом поняла Неждана. Следил, получается?
Она судорожно вздохнула. Выговорила тихо, едва слышно — а то и впрямь шею свернет, если вскрикнешь или даже просто голос повысишь:
— Хозяин запретил тебе ко мне подходить. Отпусти, а то ему пожалуюсь…
Мужик дыхнул тяжело, придавил ее к бревнам еще сильней. Ответил негромко:
— Не глупи. Я пришел договориться по-хорошему. Одежда на тебе никакая, а скоро ударят морозы. Другие рабыни сами договариваются с воинами, у меня в хирде уже пятерым повезло. Чем ты хуже? Сходишь один раз со мной к сараям, и будет тебе плащ из овчины.
То ли плащ из овчины, то ли по зубам тычины, безрадостно подумала Неждана. Кто его знает, что там у хозяйского брата на уме — нартвеги иногда как бешеные становятся. А она этому нос сломала. Наверняка зло затаил…
— Вот и договаривайся с другими, — выдохнула она. — А меня пусти. Я молчать буду, слова никому не скажу. Ни про то, что уже было, ни про то, как ты меня сейчас здесь подстерег. Только пусти…
— Просишь, это хорошо, — ответил мужик.
И Неждана ощутила, как одна из крепких рук, державших ее, переместилась выше. Легла на горло.
Придавит, пока не сомлею, с ужасом подумала она. Следом сделает свое дело…
А трепыхнешься — убьет. Не сейчас, так потом. В лицо знает, где она живет — тоже. И выслеживать уже начал.
Но мужская ладонь, пройдясь по горлу, жесткой распоркой подцепила снизу подбородок. Надавила, заставив вскинуть голову.
— У тебя глаза серые, — неожиданно сказал хозяйский брат.
Лицо его было совсем близко, так что Неждана почувствовала легкий запах эля в чужом дыхании.
— Красивые глаза. Как туманы над морем. Я таких еще не видел. Если сговоримся, я тебя не обижу. И есть будешь досыта, и одеваться тепло.
— А если не сговоримся? — с замиранием сердца спросила Неждана.
Нартвег тихо фыркнул, прошептал негромко:
— Куда ты денешься… крепость полна воинов, рабынь на всех не хватает. Согласишься — получишь мою защиту. Помимо всего прочего. Если кто прижмет, скажешь, чтобы убрал руки, если не хочет выйти на хольмганг с ярлом Свальдом.