— За рабыню биться станешь? — бросила Неждана. И не хотела, а в голосе прозвучало презрение. — Не побрезгуешь?
— Драться я стану за свое, — угрюмо пробормотал хозяйский брат. — А за рабыню или нет — это к делу не относится. Соглашайся. На меня еще ни одна баба не жаловалась. Все потом с тоской вспоминали…
Хвастун ты, бабами заласканный, подумала Неждана. Оно и понятно — целый ярл, не простой воин. И на лицо красивый.
Ее вдруг захлестнула ненависть. У хозяйского брата на уме мужские радости, а ей каково? Сначала шею обещал свернуть, потом улещивать начал. Сейчас наобещает всего, а потом сам же над ней посмеется — причем вместе с тем мужиком, которому она его болтовню повторить посмеет.
В другом месте дуру себе ищи, мрачно решила Неждана. Главное — сейчас отбиться. Впредь она будет осторожнее. И вечером из рабского дома больше не выйдет, как хозяин и приказал…
— Дай мне время подумать над твоими словами, ярл Свальд, — прошептала она. — А теперь пусти. Красава ждет — ты ее уже видел. Хозяин меня к ней приставил, велел прислуживать. Обещал выпороть или на куски порезать, если не угожу. А ты меня так схватил, что я всю еду, которую для нее несла, по снегу раскидала…
— Скажешь, куда придешь завтра вечером — и я сейчас сам тебя на кухню отведу, — пообещал нартвег. — Будет для твоей Кро… Кресавы еда. Вместо той, что ты уронила.
Что делать-то, лихорадочно подумала Неждана. Назначить ему место и не прийти — озлиться еще больше. Сочтет за насмешку.
И тогда уж точно подловит где-нибудь, чтобы свернуть шею.
Даже если хозяин после этого что-то заподозрит, весь вергельд за убийство рабыни — ее цена. Отдаст этот Свальд четыре марки, которые за нее заплатили вчера, и все.
К тому же он хозяину брат. Ворон ворону глаз не выклюет, особенно из-за какой-то рабыни.
— Я сестре ярловой жены прислуживаю день и ночь, — торопливо сказала Неждана. — Меня на двор вечером не отпускают. Только если сделать надо что-то. Вчера вон сестра ярловой жены ярла послала белье собрать за баней, сегодня отправила за едой. Не могу я выйти просто так. Найди себе другую. Ты мужчина сильный, красивый, тебе любая будет рада…
— Я сам решаю, кого брать, — оборвал ее нартвег. — Мне советов не надо.
И тут вдруг послышались шаги. Доносились они от другого рабского дома, и шагал не один человек. Позвякивало железо — значит, кто-то из идущих был в кольчуге и при мече.
Мужик, прижимавший Неждану к стене, тут же метнулся в сторону. Она судорожно вздохнула, сама не веря, что спаслась. Вот только…
Вот только еда для Красавы, которую она несла, пропала.
Неждана сделала шаг вперед на подгибающихся ногах. Шаги мужчин приближались — похоже, они шли прямо к тому дому, у двери которого она стояла.
А вдруг и эти идут за бабами, судорожно подумала Неждана. В таких больших поместьях ей прежде жить не приходилось, и какие тут нравы, она не знала. У Свенельда ее ловили подвыпившие гости, которые наутро уже разъезжались. А тут, в крепости, безвылазно сидела куча мужиков…
Неждана поспешно шагнула к двери и дернула на себя створку. Потом влетела в рабский дом, метнулась по проходу.
Мужики вошли следом. Крикнули кому-то от входа:
— Ходди. Иди сюда.
И Неждана успокоилась. Но только насчет этого. А с нар, возле которых она остановилась, медленно встала Красава. Спросила, подозрительно глядя:
— Где еда?
— Прости, Красава Кимрятовна, — выпалила Неждана. — Несла и оступилась, все по снегу разлила.
— Ах ты тварь, — зашипела Красава.
Но руку на нее так и не подняла.
— Беги назад. Что хочешь делай — но чтобы принесла.
— Я сейчас, — торопливо пообещала Неждана.
И махнула поклон, отступая к выходу.
Но у двери наткнулась на тех двух мужиков, что вошли в рабский дом. Одного узнала сразу — тот самый седой старик, что заплатил за нее Свенельду, после хозяйского приказа. Другого, высокого здоровяка, Неждана увидела в первый раз.
— Ты куда собралась? — прищурившись, спросил старик.
И Неждана снова махнула поклон, но уже ему.
— Прости, господин… еду несла Красаве, как велела жена ярла, но выронила по дороге. Может, на кухне снова дадут…
Старик глянул в сторону Красавы, нахмурился.
— Иди. Скажешь, Кейлев приказал дать. В другой раз не донесешь — получишь пять плетей.
Она выскочила на улицу, ощущая, как внутри волной разливается облегчение. В темноте на ощупь нашла миску, обтерла ее кое-как снегом.
Жаль, что хлеба в такой темноте не сыскать, мелькнула у нее мысль. Да и времени на это нет. А так обдула бы и припрятала — вдруг потом пригодится.
Неждана побежала к кухне, оступаясь на чужих обледеневших следах. Но у самой кухонной двери ее вдруг опять дернули в сторону и прижали к стене. Снова всем телом притиснули к бревнам…
— Я не отстану, — тихо сказал какой-то мужик.
Она узнала голос хозяйского брата.
— На зимовье все равно делать нечего. И ты никуда не денешься из крепости. Завтра, когда рабыни улягутся и эта Крос… Кресава уснет, выходи во двор. Если спросит, скажешь, что живот свело, идешь по нужде. Я буду ждать тебя у рабского дома. Рядом со входом.
И растерявшаяся Неждана, не успев ничего придумать, выдохнула:
— Тебе хозяин не велел…
Нартвег тихо фыркнул.
— Да, мне он запретил. Но это мне. А для тебя, как я понимаю, запрета не было? Поэтому ты сама ко мне подойдешь. И учти, сегодня я ни одного шага навстречу тебе не сделал. Это ты ко мне подошла — и здесь, у кухни, и там, у рабского дома. И завтра тоже сама выйдешь. Ты меня слышала. Иначе хуже будет. Я найду, как отплатить за твою наглость.
Он отодвинулся и растворился в темноте. Неждана постояла немного, прижимаясь к бревенчатой стене и молча глядя в темноту.
Не он, так другой, подумалось ей вдруг. Все равно уже не девка. И мужик этот будет у нее далеко не первым. Даже не вторым…
Сцепить зубы и перетерпеть. Небось, не в первый раз.
Она с тяжелым вздохом шагнула в сторону, заколотила кулаком в уже запертую дверь кухни. Сонный голос изнутри спросил:
— Кто там?
— Кейлев велел еды взять, для сестры ярловой жены, — торопливо ответила Неждана.
— Для нее уже давали, — проворчал, отпирая дверь, приглядывавший за кухней раб. Здесь же и ночевавший.
— Уронила, — пояснила Неждана, протягивая миску.
А потом, когда побежала назад, различила, как за спиной у нее под чьими-то ногами захрустел снег. Кто-то шагал следом — только близко не подходил. Но и не отставал.
Раза два Неждана останавливалась, и каждый раз человек, шедший за ней, тоже замирал.
В опочивальне неровно горели светильники.
Харальд ласкал ее так долго, что в животе у Забавы словно горячий камень залег — до того тяжело там стало. Воздуха не хватало. И хотелось, чтобы он поскорей закончил то, что начал.
А Харальд только ласкал. Грудь зацеловал до того, что соски заныли, перекатываясь у него во рту болезненными камушками. Потом он отвел ладонь, скользко гладившую ее между ног — и Забава вдруг со стыдом ощутила, как потянулась всем телом за его рукой.
Харальд, склонившийся над ней, это тоже заметил. Растянул губы то ли в улыбке, то ли в оскале, завалился на спину. Сказал хрипло:
— Дальше — сама…
А потом, лежа рядом, просунул руку ей под лопатки. Подтолкнул, заставляя сесть.
Забава, вся красная то ли от стыда, то ли от желания — она и сама не понимала, что мучило ее сейчас больше — села и развернулась к Харальду.
Пегие волосы, которые он после бани не заплел в косицы, расплескались по подушке. Полуулыбка, полуоскал с его лица так и не сошел. Выдыхал он хрипло, часто…
Тяжесть в животе давила, растекалась тянущим жаром по всему телу, заставляя забыть всякий срам. Забава оседлала бедра Харальда. Глянула на его копье, торчавшее сейчас прямо перед ней, у самого ее живота — и приподнялась. Подалась вперед. Опустилась на него, сходя с ума от собственного бесстыдства и от того, что чувствовала. Твердость его плоти, входящей в тело, волна острого наслаждения…
Харальд потянулся, подцепил ее ноги под коленками, дернул к себе. Обхватил растопыренными пальцами ягодицы и заставил приподняться.
Забава задохнулась. Было еще несколько движений — сколько, она не знала. Просто плыла в сладком, медовом тумане, ощущая, как входит в нее копье Харальда. Снова и снова, раз за разом.
Потом ее скрутила судорога удовольствия, и Забава скорчилась над Харальдом, упираясь ладонями в живот, слепленный из твердых бугристых пластин. Стиснула коленями его бедра.
Следом на нее навалилась слабость. Забава вдруг очутилась под Харальдом…
Девчонка после второго раза тут же уснула, повернувшись к нему лицом и чинно подсунув одну из ладоней под подушку.
А Харальду не спалось. И он лег повыше, так, чтобы ее голова очутилась у него под согнутым локтем. А затем подцепил золотистые пряди — ухватив горстью не только опаленные волосы, но и те, что не тронул огонь.
Харальд пропустил их через кулак, наблюдая, как осыпаются на коричневое покрывало, укрывавшее Сванхильд, сначала короткие пряди, потом те, что подлинней.
С утра, решил он, надо сказать Кейлеву, чтобы тот отправил Кресив в Ограмюру, в дар Свенельду. Тот, конечно, удивиться, но не откажется. Потом следует поговорить с рабами-германцами — если они найдутся в его крепости.
Если же нет, тогда придется отправить кого-нибудь во Фрогсгард, чтобы купил трех-четырех человек.
Но вне зависимости от того, что скажут рабы, кое-что нужно было изменить. Сванхильд не должна больше оставаться одна. Ни на мгновенье.
Кажется, насмешливо подумал вдруг Харальд, девчонка все же получит ту рабыню себе в услужение.
А весной, после встречи с Готфридом, если все будет спокойно, он отдаст эту Ниду брату. Как тот и просил. Затем намекнет ему, что пора бы уже перебраться в свое поместье. В конце концов, чтобы ходить в походы с хозяином Йорингарда, необязательно жить там же, где он…