Харальд снова загреб в кулак золотистые волосы. Сванхильд, умаявшаяся за день и за вечер, спала беспробудным сном. Ресницы над порозовевшей щекой даже не дрогнули…
Мне самому грозит зелье из яда родителя, холодно подумал Харальд. А вот Сванхильд — что угодно, от яда до ножа.
Ему вдруг вспомнились слова Рагнхильд о том, что еду, которую приносят или накладывают в миску рабыни на кухне, отравить легко. Но еду в общем котле — трудно.
Значит, придется самому ходить на кухню за едой для себя. Чтобы не подлили зелья. Лучше заранее прикрыть лазейку для возможного предателя.
Но следует подумать и о Сванхильд. Будет лучше, если она начнет делить хлеб и эль с ним, а не с невестками. Невзирая на то, что люди начнут шушукаться. Хорошо, что они женаты всего девять дней. Молодая жена, дело понятное…
До этого он имел дело лишь с родителем — но Ермунгард не столько воевал, сколько пытался заманить его к себе. И разум у Мирового Змеябыл затуманен. Серьезным противником он не являлся.
Светлые боги дело другое. Единственный выход…
Харальд опять подцепил пригоршней пряди девчонки. Медленно двинул ладонью, волосы начали мягко падать на покрывало.
Единственный выход — найти тех, или того, кто участвовал в дикой охоте Тора. И убить.
Если это кто-то из округи, то эти люди рано или поздно попытаются добраться до него. Возможно, не сами. Возможно, через рабов, которые выходят каждый день из крепости. За дровами, за водой…
А вот если это кто-то из крепости, тогда все проще. Надо будет узнать, кого в Йорингарде не было прошлой ночью. Но узнать тихо, не поднимая шума…
Мысли текли все медленнее и медленнее, и Харальд наконец скользнул ниже, устраиваясь рядом с девчонкой. Уснул.
Просыпалась Забава медленно, тяжело — от того, что кто-то тряс за плечо. С трудом подняла веки, заморгала…
И разглядела Харальда, склонившегося над ней. Уже одетого, хоть и без плаща.
Она торопливо приподнялась на локте, потерла одной ладонью глаза. Со стыдом вспомнила, что ночью так и не встала, не надела рубаху — и сейчас лежит под покрывалом голая.
— Сванхильд, я хочу с тобой поговорить, — негромко объявил Харальд.
И выпрямился, отпустив ее плечо.
Она тут же села, натягивая покрывало к подбородку. Опустила на пол ноги, попросила:
— Отвернись, я оденусь.
Но Харальд качнул головой.
— Не вставай. Твое утро еще не наступило. Снаружи пока что темно.
Он сел рядом с ней на кровать — доски, укрытые в несколько рядов сшитыми овчинами, а сверху еще парой покрывал, заскрипели.
— Сванхильд. То, что я сейчас скажу, ты не расскажешь никому. Будешь молчать. Ты поняла?
Забава поспешно кивнула, пробормотала:
— Да.
И замерла. Уж больно серьезно смотрел на нее Харальд. Что-то случилось…
— Обедать с Тюрой и Гудню ты больше не будешь, — медленно сказал он. — Утром я буду приносить для тебя еду в опочивальню. Когда придет время обеда, пошлю за тобой кого-нибудь, чтобы тебя привели сюда. И вечером ты разделишь со мной хлеб и эль здесь же, в опочивальне.
У Забавы от удивления даже дрема прошла. По голой спине, не прикрытой покрывалом, почему-то побежали мурашки.
— Зачем? — выдохнула она.
— Так нужно. — Харальд смотрел ровно, немигающим взглядом. — Ты не должна брать еду и питье из чужих рук. Ни от кого. Никогда. Пока я снова не разрешу. Это тебе понятно?
Забава молча кивнула. Подумала — и впрямь что-то случилось. Но не брать еду и питье из чужих рук…
Выходит, он боится, что ее чем-нибудь опоят? Из-за того, что она — его жена? Сама-то она мало что значит. Простая баба, да еще нездешняя. К тому же из рабынь.
— Если будут спрашивать, почему ярл зовет тебя в опочивальню днем, ничего не говори, — приказал Харальд. — Молчи. И делай то, что ты умеешь делать лучше всего — смущайся и красней. Остальное люди додумают сами…
В дверь вдруг стукнули, обрывая его слова. И кто-то поспешно сказал:
— Ярл. Это я, Убби. Выходи. У нас тут такое…
Харальд вскочил. Махнул рукой в сторону.
— Там, на сундуке, еда. Встань и поешь. Сейчас же. Потом сиди тут. Никуда не выходи.
Он вылетел за дверь, на ходу подхватывая плащ и секиру. А Забава побежала искать рубаху и платье. Потом, уже одетая, кинулась к оконцу. Открыла ставню — и на какое-то время замерла, прислушиваясь и всматриваясь в морозную темноту за окном.
В крепости было тихо. Только вдали едва слышно похрустывал снег — кто-то торопливо шел. Но куда и откуда, не понятно. Или Харальд, или еще кто-то…
Ладно хоть не напали, с облегчением подумала Забава. Не война — и то хорошо…
Она продрогла, стоя под окном, и наконец закрыла ставню. Потом, вспомнив о словах Харальда, подошла к сундуку.
В миске, стоявшей на нем, оказались жареная рыба и хлеб. Рядом красовалась наполовину пустая баклага с элем.
Но есть ей не хотелось. И пить этот нартвегский эль тоже. Забава умылась из кувшина, потом из него же напилась воды. Заплела косы и заходила по опочивальне.
Хотелось выйти — и сбегать посмотреть, что же там случилось. Однако Харальд велел не выходить. Сидеть здесь.
Может, ослушаться и выскочить ненадолго, подумала Забава. Стража ее, скорей всего, уже подошла, так что она не одна пойдет…
Забава вздохнула, тряхнула головой.
Харальди так не слишком доволен тем, какая из нее получилась жена. Вчера сказал, что дай ей волю, она сама бы мыла полы у него в доме.
Сегодня утром — что лучше всего она умеет краснеть и смущаться. А во всем остальном, выходит, неумеха бестолковая…
ГЛАВА 3. Время длинных ночей
Тело лежало рядом с сараем, ближе остальных подходившим к крепостной стене. В четырех шагах от длинной боковой стены.
— Это Хольгрен, — сказал Убби за спиной Харальда, присевшего над трупом. — Я с ним еще у ярла Хрорика кровавый эль хлебал. Славный был воин. В драке стоил троих.
Харальд промолчал. Рядом горел факел, который один из воинов опустил пониже, чтобы посветить ярлу. Сыроватое дерево шипело у самого плеча, плевалось искрами…
Хольгрен лежал на снегу с разбитой головой и переломанными костями. И был полураздет — ни рубахи, ни плаща, только штаны и сапоги. Безоружен. На запястьях поблескивала пара толстых серебряных браслетов. Над локтями еще пара — но уже тонких, золотых.
Убби, присматривавший в эту ночь за стражей, стоявшей на стене, переступил с ноги на ногу за его спиной. Снег под его сапогами льдисто хрустнул.
И опять не видно крови, подумал Харальд. На правом предплечье Хольгрена концы костей прорвали кожу, торчали острыми концами наружу. Мясо в открытой ране казалось бледным, каким-то рыбьим…
— Расскажи мне все с самого начала, Убби, — потребовал Харальд, поднимаясь.
— Хольгрен не был сегодня на страже, — сказал тот, слишком явно стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Тут рядом на стене стоял Эйрик. Говорит, услышал, как по эту сторону ограды что-то бухнулось. Грузно так, тяжело. Но ни криков, ни шума драки перед тем не было. Эйрик крикнул Гронигу, стоявшему чуть дальше, чтобы он присмотрел и за его куском стены. А сам побежал глянуть, что там стряслось. И нашел Хольгрена. Потом Эйрик сразу кинулся ко мне. Я пришел, увидел, что тут — и побежал за тобой, ярл. Шума поднимать не стал.
Харальд одобрительно кивнул. Помолчал, размышляя.
Небо со стороны ворот уже посветлело — одной длинной серо-синей прогалиной, полосой залегшей над краем крепостной стены. Сюда вот-вот должны были подойти те, чья очередь сторожить наступала с рассветом.
И в любом случае уже к обеду все люди в крепости будут знать, что случилось с Хольгреном.
— Уберите тело, — распорядился Харальд. — Перенесите его пока в один из сараев. Мы похороним Хольгрена сегодня же. И похороним достойно.
— Что с ним случилось, ярл? — негромко спросил Убби. — Не с крыши же упал? Чтобы так кости переломать — это со скалы лететь надо. Притом с немаленькой.
Харальд окинул взглядом своих людей, стоявших рядом. Двух воинов и хирдмана.
Все смотрели спокойно, выжидающе. Все не раз видели людей, убитых разными способами…
Но чтобы тело разбилось, словно упало со скалы, которой тут не было, а крови при этом не пролилось и капли, не видел никто.
И ему нужно было как-то объяснить эту смерть.
Одно хорошо, вдруг быстро подумал Харальд. Вряд ли светлые боги через своего прислужника — или прислужников — откроют его воинам, что это дело их рук.
Потому что вышитых молотов Тора на одеждах людей тут же поубавится.
— Вы знаете, что на меня собирается напасть германский конунг, — объявил Харальд. — Это дело его рук. Где-то здесь, у нас в округе, живет его прислужник. Я не знаю, каким колдовством он убил Хольгрена — да еще так непонятно. Но я отыщу этого человека и спрошу его об этом. Убби. Объяви людям из своего хирда, что отныне, едва начнет темнеть, из мужского дома они могут выходить только по двое. Даже по нужде. И так до рассвета. Передай мои слова и другим хирдманам. Пусть они тоже передадут своим воинам мой приказ ходить ночью по двое. Ночные караулы придется утроить. На стенах стражники теперь будут стоять по три человека, а не в одиночку.
Он развернулся и пошел искать Кейлева. Шагал, угрюмо глядя в сторону быстро светлевшего краешка неба.
Неждана проснулась рано, как привыкла. Но в это утро снова уже не задремала.
Она лежала и думала о том, что придется все-таки уступить хозяйскому брату.
От этих мыслей внутри становилось гадостно. И подташнивало. Хоть она уже и не девка. Хоть нартвег и хорош собой.
Но все равно было противно. Опять придется стать для кого-то потехой на раз. А то и на два — если хозяйский брат сразу не залечит свою обиду за разбитый нос.
Неждана со вздохом вытянулась на нарах. Пожелала молча — да чтоб у этого ярла Свальда его срамное место отсохло. Или болью так прихватило, чтобы не до баб стало.
Она все лежала, глядя в полумрак над нарами, сквозь который смутно проглядывали сероватые доски потолка. И уже всерьез молила Мокошь-заступницу, чтобы у Свальда ниже пояса все разболелось…