Конечно, разум у Ермунгарда до сих пор не слишком ясный. Последние тридцать лет — после смерти сына Токки и до того, как его последний сын вошел в возраст изменений — Ермунгард провел в темно-сером безумии. Он многое мог позабыть, начать путать…
Но купец, подосланный Готфридом, а затем пошедший на корм Мировому Змею, тоже назвал Тора Воданом. Выходит, есть что-то, чего не знают эти бабы.
Но об этом лучше спросить у Ермунгарда. Опять придется бежать к нему, выдавливать знания по капле…
— Хорошо, — сказал наконец Харальд. — Значит, Тор это Доннер. А Водан — это Один. Пусть будет так. Что вы знаете о дикой охоте? Об охоте бога Тора?
— Она бывает весной, — нерешительно ответила старая рабыня. — На нее ходят лишь мужчины…
— Но ты, я вижу, о ней знаешь? — быстро заметил Харальд. — Продолжай. Рассказывай все.
— Мы задабриваем Доннера, — помявшись, начала рабыня. — Весной, чтобы поля давали хороший урожай… без жертв яблони не будут плодоносить, пшеница не уродится. И свиньи не наберут вес. Но сначала бога Доннера надо позвать. В моих краях трое самых сильных мужчин из округи выходят на то, что мы зовем охотой зова. После заката они раздеваются на окраине села. Догола. Им дают пленника. Если пленника нет, то берут любого чужака, которого поймают. В моем селе чужака ловили заранее. Мужчины гонят его по полям — долго, сколько смогут. И чем больше полей пробежит пленник, тем больше будут урожаи. Потом, когда он больше уже не может бежать, его убивают.
Баба замолчала, и Харальд настойчиво спросил:
— Как?
— Как смогут, — с легким смущением ответила старая рабыня. — Руками, зубами. Железо здесь использовать нельзя. Потом, после охоты зова, приходит уже дикая охота Доннера. Она несется на исходе ночи, где-то в небесах. Высоко над полями. Бывает, что с Доннером на охоту выходит и Водан. И боги всегда выбирают себе жертву в одном из сел. Но не в каждом селе. Тело избранного находят потом где-нибудь на полях. И там, где он упал, земля еще семь лет дает невиданные урожаи.
Харальд спокойно заметил:
— А своих вам жалко не бывает? Ладно чужаков — их нигде не жалеют…
— Их души потом пируют с Доннером и Воданом, — жарко сказала старая рабыня. — Это великая честь. Их сородичи сытно живут несколько лет…
Молодая рабыня вдруг бросила:
— А в моих краях мужчины в эти ночи не выходят из дома. И обязательно ближе к весне ловят двух чужаков. Первого загоняют на охоте зова, второго привязывают посреди села, на площади. Вот и все. И Доннер доволен, и мужчины наши живы.
Старая баба пожала плечами.
— Так тоже можно. Но в моих краях чужаков бывает мало. Я из Горной Саксонии.
Выходит, опасности подвергаются только мужчины, подумал Харальд. И только по ночам. Он напрасно запретил Сванхильд ходить по крепости днем.
Но вот расхаживать воинам ночью и в одиночку запретил не зря.
— Скажите мне вот что, — бросил Харальд. — Когда Доннер выбирает жертву в одном из сел, как далеко оттуда может упасть его тело?
— Избранный всегда падает недалеко от своего дома, — пояснила старая рабыня. — Боги справедливы. Своя кровь — к своей воде, своя плоть — к своей земле… и благословение богов на его сородичах, соплеменниках…
Молодая баба едва заметно скривила губы — в ее краях богам подсовывали чужаков, а не односельчан. Харальд спросил уже ее:
— А у вас как далеко падали жертвы?
— Да тоже рядом, — бойко сказала бабенка. — Кто их Доннеру отдает, тому и благословение. Гретель правильно сказала — боги справедливы. Правда, Доннер забирает не всякого чужака. Не каждый достоин чести пировать в одних залах с ним и Воданом.
Однако Хольгрен упал в крепости, а не на полях, мелькнуло у Харальда. Получается, откуда забрали, туда и вернули.
Кроме того, сейчас не весна, а начало зимы. Значит, над Нартвегром светлые боги охотятся не по правилам. Может, они и без охоты зова теперь обходятся?
И все же нужно поискать, не лежат ли где-нибудь рядом в лесу людские останки. Хоть и трудно представить человека, готового бегать по здешним снегам без одежды и босиком.
— Когда охота зова проходит в одном селе, а Доннер забирает себе человека в другом, — медленно спросил Харальд, — как далеко могут отстоять эти села друг от друга?
Рабыни переглянулись. Потом старшая ответила:
— Как-то раз охоту зова устроили в Грюцефойге, по одну сторону горы Аффензиц. А Доннер в ту же ночь взял себе человека из Фредехофа, что по другую сторону горы. Но во Фредехофе дикая охота прошла еще за неделю до этого. И Доннер уже брал там жертву. Однако все знают — боги берут только достойных. Если в одном селе их было сразу два — тут уж ничего не поделаешь.
В Йорингарде достойных — полная крепость, мелькнула мысль у Харальда. Придется самому посторожить ночью. Постоять вместе с теми, кто охраняет крепостные стены. Если повторится то, что случилось с Хольгреном, может, ему удастся что-то увидеть или почувствовать. И воины на стенах будут чувствовать себя уверенней, увидев, что ярл с ними, а не спрятался в своей опочивальне.
Он задал последний вопрос, который следовало задать:
— Вы слышали что-нибудь о конунге Готфриде? Из Вайленсхоффа?
Старая рабыня сморщилась.
— Он завоевал мой край. И когда победил, отрубил голову нашему королю, Гульриху. Следом убил всю его семью. Я стала добычей человека из войска Готфрида — как раз тогда, во время той войны. А потом он меня продал, как рабыню, одному купцу… вот и все, что я могу сказать о Готфриде.
Молодая рабыня пожала плечами.
— А я вообще ничего о нем не знаю. Меня продал отец, когда у нас пала лошадь — и не на чем стало пахать. Так что Готфрид тут ни при чем…
Раб, к которому Харальд зашел после рабынь, не сказал ему ничего нового.
Этот день приносил только плохие новости. Рабыня, с которой встречался Хольгрен, нашлась — но сказала, что она с ним рассталась еще до полуночи. Девка была молодая, глупая — и на ярла, расспрашивавшего ее, посматривала игриво, явно не понимая, к чему все идет. Добавила, хихикнув, что они с Хольгреном встречались на сеновале, над коровником — там теплей…
Но все равно долго не поваляешься, подумал Харальд, глядя на нее. А Хольгрен упал вниз перед рассветом. И непонятно, поймали его сразу после сеновала, пока он шел по крепости, расставшись с девкой — или Хольгрен успел вернуться в мужской дом, может, даже поспал и уже потом выскочил по нужде.
Да и не так это было важно, если вдуматься. Важнее другое — повторится ли это, когда повторится, и чего хотят боги, устраивая охоту в Йорингарде?
Может, как раз для того, чтобы сам он ночью бегал по крепости? Чтобы поймать берсерка, утащить куда-нибудь, напоить насильно зельем — и пусть начнется Рагнарек?
Харальд махнул рукой, чтобы рабыню увели, и двое парней из хирда Свейна потянули ее к женскому дому. Сейчас невестки Кейлева нарядят ее, напоят крепким элем так, что она на ногах стоять не будет — и к вечеру воины усадят девку в лодку Хольгрена. Накинут петлю на шею, слегка придушат, тут же сунут лезвие ножа под ребро, достав до сердца. И если Один не примет девку как искупительную жертву и не пустит Хольгрена к себе, то она станет его вечной спутницей.
Но если Хольгрен уже пирует в Вальгалле, то рабыня будет просто жертвой во славу Одина…
О смерти Хольгрена Свальд узнал в главном зале, куда заглянул с утра выпить эля и перехватить кусок хлеба с жареной рыбой — там на столах после рассвета выставляли малое угощение для воинов. Потом его разыскал Убби, и передал приказ Харальда о том, что ночью никто не выходил во двор по одному.
И вообще не высовывал нос наружу без нужды и без приказа.
Свальда эти новости не смутили. Вокруг Харальда все время происходило что-то непонятное. Да и смерть всегда ходит за левым плечом у каждого, кто топчет палубы ясеневых драккаров — и держится за ясеневое древко копья.
Это даже к лучшему, решил он. На холоде этим делом заниматься неуютно… но если ночью в Йорингарде будет безлюдно, можно будет отвести девку в баню. Только не в ту, где отравилась Ингрид. И тепло, и крыша над головой.
Свальд блеснул зубами в довольной улыбке, спускаясь на берег. Приказал Финбъерну, воину его хирда, попавшемуся навстречу:
— Собери всех наших. Мне надо кое-что им сказать…
После ухода Харальда Забава какое-то время сидела на кровати. Молчала, растворившись в тревоге, плескавшейся внутри.
В крепости снова умер человек. Может, место тут проклятое? Войны нет, а люди все гибнут…
Лишь бы Харальда не коснулось, подумала она вдруг. Хоть и других жалко. Вон у Гудню с Тюрой дети здесь живут. У Гудню самому младшему девять, у Тюры — семь…
Забава вздохнула и перевела взгляд на Неждану, так и стоявшую посреди опочивальни — неподвижно, столбом. Молча глядевшую на нее.
— Сядь на сундук, — не столько велела, сколько попросила Забава. Потом спросила: — Ты утренничала?
Неждана, садясь, пробормотала:
— Не успела…
И ведь даже на кухню ее не отправишь, подумала Забава. Раз Харальд велел девке сидеть тут безотлучно.
— Потерпишь без еды, пока гулять не выйдем? Я на кухню заскочу, там и поешь.
— Да запросто потерплю, — ответила Неждана. И тут же напомнила: — Однако хозяин не велел тебе брать еду из чужих рук, Забава Твердятишна.
— Да я и не буду, просто зайду…
— А он все равно об этом подумает, — опустив глаза, сказала Неждана. — Заподозрит еще чего, забеспокоиться. Я лучше потерплю сколько надо. Мне не впервой, Забава Твердятишна. Все равно сижу без дела, в тепле, в покое.
— Хоть эля хлебни, — со вздохом велела Забава.
И спросила, когда Неждана допила эль из баклаги:
— Сама-то откуда?
— Из Белоозера…
Харальд зашел перед обедом. Сказал с порога, глянув на Неждану, с которой Забава перед этим разговаривала:
— Вон.
Та тенью исчезла за дверью.
— Я снова разрешаю… — объявил Харальд.
Забава, вставшая с кровати при его появлении, пошла к нему.