— Ходить тебе по крепости. Можешь опять видеться с Гудню и Тюрой. Но помни — ни от кого не брать еды и питья.
Забава уже стояла рядом, в шаге от него — и слушала, глядя ему в лицо. На удивление спокойное.
— Не бери даже от своих невесток. Как только начнет темнеть, возвращайся сюда. Я проверю, как ты выполнишь мой приказ. Этой ночью будешь спать одна, рабыня останется с тобой.
Она хотела было спросить, где будет ночью сам Харальд, но не посмела. Подумала с испугом — и так понятно, что не к бабе пойдет…
Следом почему-то вспомнилась Красава. Вот вроде бы и хорошо, что ее здесь больше нет, хоть дурные мысли в голову не лезут — а с другой стороны, уж больно быстро Харальд все сделал. И непонятно, что теперь с Красавой, где она. Все-таки живой человек. К тому же сестра…
Харальд уже смолк. Вскинул руку, мягко заправил ей за ухо короткую прядь, выбившуюся из косы и упавшую на глаза.
Только поэтому Забава решилась спросить:
— Харальд, ты продал Красаву?
Она вдруг вспомнила, как сам он называл ее сестру, и поправилась:
— Кресив…
— Я ее подарил одному человеку, — ровно ответил Харальд. — У него большой дом и дети живут отдельно. Это лучшее, что я нашел.
— Но он не вдовец? — огорченно спросила Забава.
— Человек с хозяйством не может долго жить вдовцом, Сванхильд, — все так же бесстрастно сказал Харальд. — Потому что рабыня никогда не будет следить за хозяйством так, как следит жена. Кейлев, твой отец, не женился потому, что служит у меня — и ему не нужна хозяйка, чтобы присматривать за домом. Это все. Не спрашивай больше о Кресив, потому что в другой раз я не отвечу. Не делай того, после чего я буду тобой недоволен, Сванхильд.
Он вдруг обнял ее, и Забава ощутила, что ноги больше не касаются пола. Удивилась — вот как он может? Сам вроде показывает, что уже недоволен, а сам…
Губы у Харальда оказались жесткие и солоноватые. И мохнатый плащ, к которому он прижал Забаву, хранил холод со двора.
Поцелуй оказался недолгим — и когда Харальд вскинул голову, снова поставив ее на пол, Забава ощутила легкую тень грусти. Не хотелось, чтобы он уходил…
Но дверь за ним захлопнулась, а потом в опочивальню вошла Неждана. Замерла у порога.
— Я выйду погулять, — со вздохом сказала Забава. — И тебя доведу до кухни. Поешь, потом вернешься в опочивальню. Одежда у тебя тонкая, в такой надо дома сидеть, а не гулять.
— Хозяин велел быть при тебе неотлучно, — неожиданно твердо ответила Неждана. — Ты уж прости меня, Забава Твердятишна, но я из его воли выйти не могу. Ярл сказал, что в крепости человека убили. В такое время хозяйский приказ исполнять надо…
Забава одно мгновенье смотрела в ее лицо — худое, спокойное. И пожала плечами, смиряясь.
Раз так, сегодня Крысенышу придется посидеть в загоне. Сама она пройдется по крепости скорым шагом, посмотрит на лица людей — только чтобы понять, насколько тревожно сейчас в Йорингарде. И тут же вернется назад, в теплую опочивальню. Печку успели затопить, так что Неждана отогреется быстро.
А после обеда, решила Забава, надо попросить у Гудню и Тюры шерстяного полотна потолще, для Нежданы. К полотну шерсти непряденной. И усадить девку вечером за рукоделье. Пусть сошьет себе одежду потеплее — душегрею на два слоя, шерстяной валянной волосиной подбитую. Она и сама ей поможет…
Или этого делать не стоит? Вряд ли Харальду понравиться, если его жена будет шить одежду для рабыни.
Забава снова вздохнула и пошла за плащом, лежавшим поверх одного из сундуков.
Лица у людей в крепости оказались на диво спокойными. Вроде как и не случилось ничего. Забава пробежалась до навесов с драккарами и обратно, прогулялась в сторону кухни. После чего вернулась в опочивальню, ждать Харальда.
Тот и впрямь вскоре пришел. Принес две миски с едой, баклагу с элем, прижатую к боку локтем. Глянул на Неждану, распорядился:
— Иди на кухню, поешь. Если вернешься слишком рано, подождешь в проходе, пока я не выйду…
На кухне Неждане выдали миску похлебки с ячменем и рыбой, а к ней два хлебца. Она пристроилась в углу, стараясь занимать как можно меньше места, чтобы не выгнали.
Конечно, можно было пойти в рабский дом, сейчас стоявший почти пустым. Но Неждане хотелось послушать, о чем болтают на кухне. Дверь тут постоянно хлопала — рабыни забегали за едой, получали пузатые горшки, в которых плескалась похлебка, налитая сразу на несколько человек. Уносили их в прядильню, в ткацкую, в коровник…
Неждана, вжавшись в угол, черпала гущу из миски, стараясь делать не стучать неглубокой ложкой по дну.
Работавшие на кухне бабы разговаривали с прибегавшими рабынями. И чесали языками между собой — кто на чистом нартвегском наречии, кто на ломаном.
Почти все разговоры были о случившемся ночью. Что человека, убитого в крепости, звали Хольгреном. Что умер он непонятно, тело переломано, словно со скалы упал. Однако нашли его во дворе, где скал нет…
А всем мужикам ярл запретил ночью выходить во двор.
Выходит, здешний хозяин опасается новых смертей, решила Неждана. Но помереть могут лишь мужики, и только ночью, раз уж им велено не выходить после заката. Бабам, похоже, ничего не грозит.
Следом Неждане вспомнился нартвег, приказавший ей ночью выйти во двор. Тоже, небось, уже узнал про смерть Хольгрена. Посмеет этот Свальд после всего явиться к рабскому дому — или нет?
Такой, пожалуй, придет, подумала вдруг Неждана. Сразу видно, что привык жить, на два дня вперед не загадывая. И погибнуть может, как тот Хольгрен…
Сердце у Нежданы забилось от этой мысли — радостно забилось, гулко. Только радость была злой, ненавидящей. Изнутри огнем жгла.
Хоть бы пришел — да помер, подумала она. Поделом ему. За всех баб, которых он в своей жизни наобижал — и за нее саму. Пусть хоть так отольются кошке мышкины слезы…
Неждана сунула ложку в миску, выпустила черенок. Губы сами собой расползлись в улыбку. После заката к хозяйскому брату она все равно не выйдет — хозяйка сказала, что ночью оставит у себя, по приказу хозяина. Тот вечером в опочивальню не придет, видно, будет крепость сторожить.
Лишь бы нартвег все-таки пошел к рабскому дому после того, как стемнеет. И назад не вернулся…
Тут на кухню заскочили две рабыни, присланные нартвежскими женами, что жили в женском доме. Одна баба с ходу затребовала две баклаги с крепким элем — и добавила, что нартвежки сейчас будут поить элем Луту, рабыню, что встречалась с Хольгреном прошлой ночью.
Вторая баба, пришедшая за едой для самих нартвежек, объявила, что Луту уже успели нарядить. Да еще так красиво — в шелковое платье с брошами, с зеленым монистом на шее…
Рабыни, хлопотавшие на кухне, переглянулись между собой. Скорбно, испуганно. Но Неждана и без этих взглядов поняла, что это значит.
Если нартвег умирает по старости или по болезни, не от раны, в могилу ему кладут рабыню. Иногда не одну. Бывает, что подкладывают рабынь и тем, кто умер от меча, с честью и славой, как это называют в Нартвегре. Это уж как решат те, кто хоронит…
Улыбка с лица Нежданы исчезла. Она снова взялась за ложку, поднесла ее ко рту, размышляя.
Если хозяйский брат погибнет, понятно и без слов, кого с ним уложат. Даже если она не явится на встречу, назначенную нартвегом — здешний хозяин скинет ее в могилу хотя бы для того, чтобы мертвый брат не таил на него обиду, уйдя из мира живых. Чтобы он получил наконец вергельд за свой разбитый нос.
Выходит, от этого дурня теперь зависит ее жизнь.
Неждана торопливо доела похлебку, сунула хлебцы под платье, пристроив их над концами платка, затянутого узлом на спине. Выскочила наружу, оставив пустую миску на краю одного из столов.
Время обеденное. Нартвегов на кухне не видно — значит, для них где-то выставили угощение. Если она пройдется по крепости, может, и наткнется на этого ярла Свальда. Скажет ему, чтобы не ждал — и тут же убежит. Днем, на людях, он за ней не погонится.
Люди из хирда Свальда собрались на берегу.
И он, нахмурившись, чтобы выглядеть погрозней, передал приказ брата. Ночью сидеть в мужском доме, по нужде выходить вдвоем или даже втроем. А еще лучше потерпеть до утра. Тот, кто ослушается, может погибнуть так же, как Хольгрен. Причем рабынь на всех у ярла не хватит…
Потом Свальд решил размяться. И пока махал на берегу мечом с Торгильсом, парнем из своего хирда, все вспоминал свои же слова, сказанные воинам.
Тот, кто вылезет ночью во двор, помрет, как Хольгрен. Тот, как назло, перед смертью тоже встречался с рабыней…
Дед никогда не простит мне смерти не в бою, решил наконец Свальд, уворачиваясь от падающего наискосок чужого клинка — и отвечая коротким замахом.
Старый Турле сам тут же помрет, только чтобы добраться до внука и рассказать, какое тот ничтожество по сравнению с викингами прошлого…
Одна радость — тогда Харальд уж точно уважит его просьбу, положив к нему в могилу ту девку, Ниду. Которую не пожелал отдать при жизни. Вот только стоит ли этому радоваться…
Торгильс поймал его меч на поперечину перед рукоятью, отбросил, поднапрягшись. Свальд несильно пнул того по бедру, сказал, отступая назад:
— Когда ты так отражаешь удар, убить тебя — легче легкого. Будь это настоящий бой, я бы сейчас держал в левой руке щит. И пока ты тужился, залепил тебе в лицо острием на умбоне (бляха в центре щита). Работай ногами, Торгильс, не стой на месте.
— Хорошо, — сплевывая, пробормотал тот. — Продолжим, ярл?
Но девка-то все равно выскочит из рабского дома, как стемнеет, вдруг подумалось Свальду. Выскочит, никуда не денется. И мало ли что с дурой случится…
К примеру, может найтись смельчак, который завалит девку раньше него. Или то германское колдовство, что убило Хольгрена, позарится на тощую бабу…
Сходить, что ли, предупредить, мелькнула у него мысль.
И Свальд качнул головой.
— Продолжишь с другим, Торгильс.
Он кинул затупленный меч одному из воинов, стоявших рядом, кивнул ему, чтобы тот занял его место. И зашагал к проходу между навесами.