Потом уходил, поцеловав на прощание. И ночью в опочивальню не являлся…
А в этот день Харальд пришел после рассвета, поутренничал с ней вместе. Глаза у него были запавшие, обведенные темными кругами — и под опухшими веками сияло, кипело бешеное серебро. Скулы выпирали гребнями, щеки ввалились.
Еду Харальд кидал в рот равнодушно, даже не глядя, что хватают руки. Запивал элем — крупными глотками. Смотрел на нее отсутствующе, словно сам был здесь — а мысли далеко.
И все, на что Забава решилась — это спросить о том, о чем прежде ее спрашивал он:
— Как прошел твой день, Харальд? Вчера? И ночь?
Он моргнул, потер глаза ладонями. Поглядел так, словно только что ее увидел. Потребовал хриплым голосом:
— Не будем говорить обо мне. Скажи о себе. Как ты, Сванхильд?
— Я хорошо, — торопливо ответила Забава. — Я ем, сплю… а ты спал? Прошлой ночью, этой ночью?
Харальд улыбнулся — и улыбка вышла похожей на оскал. Поднялся с того края кровати, на котором сидел, шагнул к ней и опустился на одно колено. Обнял ее — и, наклонившись, уперся лбом ей в грудь.
Пробормотал, не разгибаясь и не глядя на нее:
— Посплю, когда все закончится. Береги себя, Сванхильд. Не бегай во дворе слишком долго. Помни, темнота опасна. Теперь опасна…
И Забава поняла — опять что-то случилось. Но не прошлой ночью, потому что тогда она уже знала бы об этом. От Гудню, от Тюры, от Нежданы.
Значит, что-то стряслось этой ночью.
— Ты береги себя, — возразила она, чувствуя, как внутри разливается холодок страха. И обхватила его голову руками, прижала к себе, коснулась пегой макушки щекой. — Ты не бегай ночью…
Харальд глухо фыркнул. И, выпрямившись, притянул ее поближе к себе — так, что Забава почти сползла с края кровати. Поцеловал жадно, долго, прикусывая поочередно ей губы.
А потом резко встал и повернулся к двери. Подхватил по пути плащ, секиру, прислоненную к одному из сундуков…
Когда он ушел, в опочивальню скользнула Неждана. Подошла к кровати, где остались миски и пустая баклага от эля. Потянулась, чтобы прибрать.
— Подожди, — глухо сказала Забава. — Ты знаешь, что тут ночью стряслось?
Неждана кивнула. Ответила негромко:
— На кухне услыхала, когда там за едой для себя бегала. Еще двух воинов убили, Забава Твердятишна.
Забава сжалась. Еще двух воинов…
И — ночью. А Харальд по ночам в крепости ходит.
Она заходила по опочивальне. Потом сбегала выгулять Крысеныша. И пока ходила по двору, все выглядывала Харальда. Беспокойно ей было почему-то…
А когда Харальд в обеденное время не пришел в опочивальню, Забава встревожилась еще сильней. И побежала искать Кейлева.
От приемного отца она ушла опечаленная. Харальд уехал искать в окрестных лесах того, кто по ночам своим колдовством убивает его воинов. И когда вернется, не сказал.
Даже днем не спит, тоскливо подумала Забава. А вдруг и впрямь отыщет того колдуна? Как бы сам на его смертное колдовство не нарвался…
И хоть Кейлев сказал, что Харальд уехал не один, а с отрядом воинов, и псов взял, к охоте привычных, но все равно все тело у нее от макушки до пят захолодело от страха. Нехорошего такого страха, с липким ознобом по коже…
Забава свернула к женскому дому, решив отыскать Гудню и Тюру. Нужно было хоть чем-то заняться — чтобы тревожные мысли не сводили с ума.
Следом за ней к женскому дому послушно свернули стражники. И Неждана.
О еде Забава не вспоминала — не до этого. Потом уже подумала с сожалением, что Неждана опять останется голодной. Харальд на обед не пришел, а та без его приказа на кухню не отлучалась.
За стражников Забава не беспокоилась. Уже знала, что они, выходя на стражу в свой черед, всегда берут с собой хлеб с сыром или вяленым мясом. Едят всухомятку, пока стоят у двери опочивальни, дожидаясь ее…
И только дойдя до женского дома, Забава вдруг вспомнила, что она в этой крепости — хозяйка. И, окликнув пробегавшую мимо рабыню, распорядилась:
— Принеси хлеба с сыром и мясом. Дашь вот ей. — Она кивнула на Неждану, ответившую благодарным взглядом. Добавила: — Найдешь нас в женском доме. Ступай.
Рабыня поспешно убежала, а Забава вдруг вспомнила, что не сказала ей "прошу тебя". Или того же "пожалуйста".
Вот уже и приказываю, подумала она как-то отстраненно.
Харальд опаздывал.
Красава, дожидаясь его, то и дело выскакивала из дома. Металась по подворью, снова возвращалась в теплую горницу…
Все было готово — и тело у нее оправилось, отдохнуло от непосильной работы, и рубцы на спине непонятным образом затянулись, зажили так, что руки она теперь поднимала легко.
И чисто вымытые волосы были начесаны гребнем до блеска, заплетены не туго, чтобы видно было, до чего же у нее волос пышный и богатый…
Но топот лошадей, рычание псов и мужские голоса раздались за воротами только после того, как солнце село. Красава, вскакивая с лавки, уколола Халлу взглядом, прошипела:
— Помни, о чем я говорила тебе. А теперь иди на двор. Я — следом…
За дверью хозяйка столкнулась со Свенельдом, уже подошедшим ко входу в дом. Светильник, который Халла, выходя, прихватила из горницы, высветил лицо хозяина — напряженное, еще больше постаревшее. Он глянул на Красаву, сказал ровно:
— Ярл Харальд хочет видеть рабыню, нашедшую тело. И просит огня для факелов…
Хозяйка протянула светильник, Свенельд принял его и пошел к воротам. Красава поспешно двинулась следом.
Шла и гадала — как ей подойти к Харальду? Со склоненной головой, как положено рабыне? Или лучше все-таки павой подплыть, красиво, чтобы все загляделись?
Поскромнее бы надо, вдруг подумала Красава. Чтобы не насторожился, не почуял чего…
Она зашагала, склонив голову.
Харальд стоял за воротами, держа коня в поводу. Вокруг толпились воины — и двое из них сразу же начали разжигать привезенные с собой факелы от светильника, взятого у Свенельда.
Харальд глянул в сторону подошедшей Красавы, спросил:
— Как я помню, она по-нашему не понимает. Как вы с ней разговариваете? Знаками?
Свенельд замялся. Пора, поняла Красава.
И сказала на нартвежском, ломая язык так, чтобы слышно было — говорит она с трудом, через пень-колоду:
— Я немного понимать. Я жить твой дом, ярл. Слушать, как говорить люди. Мне — хватать.
Затем Красава замерла, по-прежнему не поднимая головы. Знала, даже не глядя — сейчас берсерк смотрит на нее изучающе.
— Когда ты нашла тело? — наконец спросил Харальд.
— Утро, я идти за хворост, — пояснила Красава. — Видеть мертвый — лежать. Человек — стоять.
— Хочешь сказать, что видела кого-то над телом? — напряженно спросил Харальд. И приказал: — Подними голову.
Красава наконец посмотрела ему в лицо. Подумала — исхудал. Сейчас надо его успокоить. Харальд нужен ей в крепости, спокойный, не ждущий беды. Дело предстоит трудное — сначала отвадить его от Забавки…
А потом в одну из ночей вывести его за крепостные стены. Чтобы только он и она, больше никого. И сверху чтобы открытое небо — а внизу земля Мидгарда, мира людей. Напоить там Харальда зельем, и пока оно будет расходиться в его теле, лечь под него…
Небо и земля. Яд с клыков Ермунгарда, чтобы плоть берсерка начала меняться быстро. И чтобы одновременно с ним пошел по всему телу жаркий кровоток от мужской потехи. Тогда плоть Мирового Змея, начав меняться, сольется с даром Одина в одно целое. И дракон взлетит…
Главное, чтобы самого Ермунгарда на этот раз не оказалось поблизости.
Давно надо было взяться за это дело самой. Состарившийся недотепа Готфрид сейчас даже девок не способен топтать — куда уж ему справиться с берсерком, сыном Змея. Только и может, что подсылать к нему пугливых шлюх. Или не менее пугливых торгашей…
Все эти мысли промелькнули у Красавы так стремительно, что она даже не успела им удивиться.
Да и не до этого ей было. Харальд ждал ответа — и Красава кивнула. Объявила негромко, заставив голос дрогнуть:
— Я видеть человек. Я могу узнать этот человек.
Харальд перевел взгляд на Свенельда, бросил коротко:
— Я заберу подаренную мной рабыню на несколько дней…
Хозяин переступил с ноги на ногу, быстро сказал:
— Ярл Харальд, ты несказанно почтил мой дом, прислав ко мне сестру своей жены. Но я недостоин такого щедрого дара. И мое скромное подворье — не место для той, что состоит в родстве с самим Ермунгардсоном. Прошу тебя, сделай мне еще один дар — забери свою свояченицу к себе. Пусть она живет рядом с сестрой…
Харальд скривился. Нехотя, но все же кивнул. Сказал:
— Олаф, подсади девку на своего коня. Если псы возьмут след, и приведут меня к тому колдуну, она нам еще пригодится. Показывай, где тело, Свенельд…
Убитый был нартвегом, причем воином — длинные светлые волосы, мозоли на правой ладони от рукояти меча. Днем снег не шел, и в десятке шагов от трупа можно было разглядеть несколько стежек из следов, ясно различимых даже ночью, под факелами. Ближе к телу отпечатки ног уже смешивались, накладывались один на другой. Сверху их помечали следы волчьих лап.
Странно, что волк, оставивший следы, почти не тронул тело, подумал Харальд, отходя от мертвеца. Вырвал пару кусков, и убежал. Не вернулся, не привел с собой стаю, как это в обычае у волков.
Может, плоть человека, убитого на охоте зова, зверю пришлась не по вкусу?
Он насчитал вокруг теля четыре следа. Один оставила рабыня, второй — Свенельд. И еще один след, ближе к трупу походивший на окровавленную борозду в снегу, оставил убитый.
А одна стежка, добравшись до трупа, потом снова уходила в лес.
Харальд присел над одним из отпечатков, повернутым к трупу пяткой. Убийца вышел на охоту зова не босым, как он ожидал после рассказов германок — а в сапогах. Из крепкой яловой кожи.
Оно и верно, по снегу босиком не побегаешь. Вот только сапоги из одной яловой кожи в это время года нартвеги уже не носят — здесь надевают обувь, обшитую по низу тюленьей кожей или моржовыми желудками, чтобы не промокала. Чужак?