— Что хочешь взамен? Только многого не проси. За глупые слова вергельд положен небольшой.
— Что такое вергельд? — тут же заинтересованно спросила Сванхильд.
И повернулась к нему. Харальд тяжело дыхнул — бедрами почувствовал двинувшиеся по ним округлости ягодиц, впадинку между ними. Да еще его копье, уже напрягшееся и до этого упиравшееся ей в бок, теперь скользнуло по шелковистой коже.
Но сказал он почти спокойно:
— За глупости у нас платят выкуп. И называют это вергельдом. Платят за дурное слово. За оскорбление. За увечье. Иногда и за чью-то смерть, если убили не со зла, по случайности — а родичи согласны принять вергельд и не мстить. Я сказал тебе то, что не следовало говорить. Какой вергельд ты хочешь за это?
Харальд уже приготовился к тому, что Сванхильд опять попросит за сестру. Но она вместо этого помотала головой. Опять залилась краской — и чуть ли не извиняющимся тоном заявила:
— Нет. Ты и так все дать. Чего я хотеть?
И он, прихватив ее одной рукой за плечи, другой поймал одну из грудок. Поцеловал хрупкое плечо над ключицей — рядом с тем местом, где еще не прошел след, оставленный его губами прошлой ночью. Выдохнул ей в ухо:
— Я от своих слов не откажусь. За мной вергельд. А ты пока решай, чего тебе хочется…
А чего мне хотеть, подумала Забава, начиная понемногу задыхаться от рук Харальда. И от его губ.
Потом мыслей и вовсе не осталось. Только и было, что пальцы его, ласкавшие ее между ног — сначала медленно, а потом все быстрей. Другая рука, державшая за плечи — и даже не дававшая повернуться к нему, обнять.
А ей этого хотелось. Только как повернуться, если она между руками Харальда зажата? Под животом рука, на спине рука…
И Забава погладила его мужское копье, уже торчавшее между ее боком и его животом. Харальд издал хриплый звук, проворчав что-то неразборчиво — и вдруг просунул ей руку под ноги, подхватив их снизу. Дернул, заставляя согнуть. Одним толчком поставил ее на коленки. Сам тут же очутился сзади, тоже встав на колени.
Тело его было горячим — как к печке натопленной прислонилась. И копье упиралось жестким колом Забаве в спину.
Она опять прохладная на ощупь, лихорадочно подумал Харальд. Или это ему так казалось?
Он обхватил ее, накрыл ладонью одну из грудей. Ощутил кожей между мозолями затвердевшую бусину соска, отчего по сознанию словно стрельнула медовая дымка. Потянулся второй рукой к завиткам под животом — погладить напоследок.
Там было влажно, скользко.
Мелкие ступни, зажатые между его щиколоток, дрогнули. Харальд животом почувствовал, как Сванхильд прогнулась в поясе. Ягодицы скользнули по основанию его копья…
И он согнулся, заставляя нагнуться и девчонку. Рукой, которой гладил ее между ног, оперся о кровать. Прошептал на ухо, которое было так близко — но пряталось под пологом золотистых волос, свесившихся вниз:
— Значит, все дать? Сванхильд… учись говорить правильные слова. В следующий раз говори — подумаю.
Ей бы сначала научиться хотеть чего-нибудь для себя, мелькнуло у него.
Он вскинулся, прихватив ее растопыренными пальцами за бедра. Чуть отодвинулся — и в этот момент Сванхильд тоже приподнялась, оглянувшись на него через плечо. Изогнулась при этом гибкой ящеркой…
И Харальд увидел, как она беззвучно ахнула, когда ей между ног вошло его мужское копье. Приоткрытые губы дрогнули, спина снова прогнулась — гибким луком, который только начали натягивать.
Не зря это дело скальды называют битвой, подумалось вдруг ему.
Он не спешил. Вышел, ощутил дрожь, бегущую по ее телу изнутри — и снова вонзился в скользкие, шелковые ножны. Сванхильд коротко, судорожно выдохнула, оперлась руками о кровать…
Из главного дома Забава вышла нескоро. Обрадовалась, когда стражники, поджидавшие возле выхода, посмотрели на нее невозмутимо, без ухмылок или косых взглядов — хоть, надо думать, все поняли, зачем муж искал ее посреди белого дня.
Она смущенно спрятала глаза и побежала искать Гудню с Тюрой.
Те нашлись в женском доме, в одной из опочивален. Стояли у приоткрытого окошка, рассматривая какую-то ткань. Увидев ее, они переглянулись. Потом Гудню решительно сказала, захлопывая ставню:
— Это хорошо, что ты пришла за нами сюда. Мы должны с тобой поговорить. Без лишних ушей. Стражники твои только в опочивальню к нам не сунулись — а так везде за тобой ходят…
Забава со вздохом пожала плечами. Отозвалась:
— Говорят — ярл велел.
Гудню кивнула.
— И это правильно. Люди бывают дурные. Вдруг кто захочет навредить ярлу через тебя?
Она помолчала, оглядывая Забаву. Заявила, сдвинув белесые брови:
— Сейчас я хочу поговорить с тобой о том, о чем с дочерями у нас говорят матери. Сванхильд, мужчины живут по-другому. Не так, как мы, женщины. Они заводят себе девок помимо жен. Ты понимаешь меня? Рабынь. Наложниц. Бывает, что и вторых жен. И третьих.
У Забавы вдруг нехорошо екнуло сердце. Она замерла, негромко ответила:
— Понимаю.
Внутри у нее все сжалось. Харальд. Рабыня.
И почему-то сразу вспомнилась Красава.
— Ну, у ярла Харальда ты одна, — поспешно сказала Тюра. И метнула предостерегающий взгляд на Гудню.
Та в ответ еще нахмурилась сильней.
— Она должна знать. Чтобы вести себя правильно, если это вдруг случится. Сванхильд, когда твой муж заведет себе девку, ты не должна показывать ему своего недовольства. Иначе между вами начнутся ссоры. Веди себя тихо, спокойно. Как всегда. А потом приди к нам, и мы научим тебя, как быть. Понимаешь?
Забава помедлила. Спросила:
— А как можно быть?
— По-разному, — объявила Гудню. — Вот, к примеру, у наших мужей есть одна рабыня. Ярл Харальд им подарил. Они ее держат на двоих. Нет, была бы какая-нибудь девка, что хороша в работе — я бы глаза прикрыла. А эта, говорят, только танцевать умеет. Но не как наши мужчины танцуют, а по-другому. Сама из южных краев, и танец оттуда… Мы с Тюрой каждый день посылаем ее в коровник. Навоз убирать, сено таскать. За телятами приглядывать. Вот сейчас ударят морозы — и вряд ли она доживет до следующего лета.
Забава вдруг представила Красаву в коровнике. И тут же одернула себя — на Красаву теперь злиться ни к чему. Ее теперь только жалеть можно.
Потому что у нее самой есть Харальд, а у Красавы тут нет никого.
— Но твой муж — ярл, — со значением бросила Гудню. — Если он заведет рабыню, ты не сможешь послать ее работать. Да так, чтобы пот по спине ручьями — а потом на мороз, в тонкой накидке… Если у ярла появится девка, он ее тут же переведет в женский дом. И не позволит ей работать.
Как когда-то не позволил мне, вдруг вспомнила Забава.
Ей стало вдруг зябко — не снаружи, а внутри. Хотя плащ, войдя в опочивальню, она лишь расстегнула, но не скинула.
И рабыню, о которой только что так запросто рассказывала Гудню, было жаль.
И не хотелось, чтобы у Харальда была другая.
— Поэтому жены ярлов и конунгов поступают по-другому, — уверенно заявила Гудню. — Их мужья все равно будут иметь наложниц, положение им позволяет. Еда есть, места в домах тоже хватает. Что толку изводить этих баб одну за другой? Уберешь эту, появится другая. Уберешь другую, ей на смену придет следующая. А муж начнет подозревать что-то. Еще захочет разобраться… а оттуда уже и до ссор недалеко. Жены ярлов и конунгов делают умнее. Присматриваются к тем, кого заводят себе их мужья. И если девка ведет себя послушно, законным женам не перечит — ее оставляют. Ну а если дерзит… много способов есть, чтобы убрать ее.
Тюра вдруг вмешалась:
— Мне одна из жен хирдманов рассказывала — из тех, что еще при Ольвдане, при прежнем хозяине, жили в крепости — что конунг Ольвдан как-то раз привез себе из похода красивую рабыню. Поселил ее в женском доме, подарков надарил. Но его первой жене она не понравилась. И в одну из ночей, когда конунг у себя в опочивальне отсыпался после охоты, она вместе с другими женами опоила ту девку сонным зельем. В кровать к ней подложили раба, тоже опоенного. И позвали Ольвдана, сказав, что видели, как в опочивальню к рабыне кто-то зашел. Он их обоих тут же и зарубил. Спящих. Сколько крови было — пришлось после этого половицы менять…
Забава задохнулась. Ощутила, как вздрогнули плечи — сами по себе, с судорогой по шее.
Гудню посмотрела внимательно, сказала с расстановкой:
— Сванхильд. То, что ты жалеешь рабов, в этой крепости не знает только тот, у кого нет ни глаз, ни ушей.
— Но таких здесь нет, — дополнила Тюра. — Значит, это знают все.
Гудню согласно кивнула. Заявила:
— Ты жена ярла. Мы, конечно, знаем… то есть мы понимаем, что у тебя доброе сердце. Но ты теперь — дочь хирдмана Кейлева, жена ярла Харальда. И разговаривать, как с равными, ты можешь только со свободными людьми. Рабы и рабыни не ровня тебе.
Они обе посмотрели на Забаву выжидающе.
И ведь добра мне хотят, как-то спокойно, даже равнодушно подумала Забава. Сейчас скажу что-нибудь не так — обижу. А соглашусь, но потом все-таки пойду к Красаве…
Вроде как совру в лицо.
Она замерла, вскинув брови и молча глядя на Гудню с Тюрой. Потом, переломив себя, сказала:
— Я запомнить ваши советы. И… и я благодарю вас за них.
— Вот и хорошо, — с облегчением заявила Гудню. Видно было, что ей тоже не по себе. — Про рабынь мы тебе сказали… будем надеяться, что ярл не заведет свободную наложницу. С ними трудней. И если с ней что-нибудь случиться, ярл может пожелать разобраться во всем сам. Но самое главное, чтобы он не захотел жениться во второй раз. Или хотя бы не захотел слишком рано. Пока ты сама молода и красива.
Вторая жена, как-то заморожено подумала Забава. А Гудню об этом говорит так, словно это все равно случиться, рано или поздно. Место рядом с Харальдом, которое она сторожит…
— Думаю, для одного дня мы дали достаточно советов, — поспешно бросила Тюра. — Главное, помни, Сванхильд — если что, приходи к нам. Знай — родичи тебе всегда помогут. Но своего мужа не тревожь. Не говори ему ничего, не проявляй недовольства, иначе между вами начнутся ссоры. А сейчас пойдем осматривать сыродельню. За ней приглядывает один из рабов постарше, знающий, что там надо делать. Он смотрит и за сырами, и за рабыней, что сбивает масло. Но хозяйка тоже должна заходить туда время от времени. Помни, без хозяйского глаза рабы начинают лениться, воровать…