И Харальд улыбнулся. Уже безо всякой злобы.
Все напряжение этого дня и этой ночи начало понемногу отступать. Все-таки нет лучшего дела в недобрый час, чем добрая драка.
— Биться будем снаружи, — спокойно объявил Харальд. Распорядился, посмотрев на стражников, стоявших у двери: — Приготовьте мне четыре факела, чтобы разметить место для хольмганга. И подсветить. Вы будете глядеть на нас отсюда, не переступая порога. Чтобы не говорили потом, что я убил своего хирдмана тайно, прячась от людей.
— Может, это я убью тебя, ярл, — резко бросил вдруг Убби, не трогаясь с места.
— На хольмганге бывает всякое, — равнодушно согласился Харальд.
И перевел взгляд на Свальда, стоявшего в шести шагах от него.
— На всякий случай… я скажу тебе то, что должен сказать, родич. Когда все случилось, в моей опочивальне, кроме вас, была еще темноволосая рабыня. Кресив. Она околдовала моих стражников — и только поэтому они сначала вошли в мою опочивальню, а затем протянули лапы к моей жене. А когда Сванхильд, защищаясь, убила Мерда и сбежала, Кресив заставила вас всех поверить, что вы видели ее позор. Затем она послала вас следом за моей женой. И неизвестно, что случилось бы, догони вы Сванхильд, потому что у вас тогда не было ни собственной воли, ни памяти. Вы слушались темноволосую покорно, как рабы — но сейчас даже не помните об этом. Думаю, именно Кресив так вовремя привела в мой дом Убби. Но он то ли не хочет вспоминать ее — то ли и впрямь не помнит. Однако Убби пришел как раз перед тем, как все случилось…
Харальд прервался, нащупал одной рукой пряжку на своем плаще. Расстегнул, кинул плащ Свальду, стоявшему в одной рубахе. И продолжил:
— Свальд. Сейчас, перед всеми, я говорю — моей жены никто не касался. Я утверждаю это не как ярл Харальд, а как сын Ермунгарда. От сына моего родителя такое не скроешь. Темноволосой рабыне за ее колдовство я уже отрубил голову. Если со мной что-то случится, прошу тебя как родич родича — защити мою жену и пусть она мирно живет в Хааленсваге, которое было назначено ей в утренний дар. Йорингард в этом случае достанется тебе, таково мое желание, и пусть все, кто здесь стоит, будут свидетелями моих слов. Но сначала сожги ту баню, куда оттащили темноволосую. И сожги ее тело вместе с отрубленной головой, лучше где-нибудь за стеной крепости. Поклянись, что сделаешь все это.
Свальд стоял, держа в руках плащ, брошенный Харальдом. Смотрел как-то непонятно…
И вдруг спросил:
— Там действительно была та темноволосая баба, которую я тебе когда-то подарил?
— Да. — Харальд, прислонив к стенке секиру, принял у стражников факелы. Шагнул к костерку в яме, сунул их концы в угли…
Свальд размышлял.
Думать о серьезном ему приходилось редко, потому что все решения по важным делам в их роду принимали отец и дед. Может, поэтому он старался ходить в походы один, отдельно от этих двоих. Чтобы хоть там главным было его слово…
Но здесь, в Йорингарде, не было ни отца, ни деда.
А дела, творившиеся вокруг, оказались посерьезнее тех, что обычно обсуждали дед с отцом.
Так что пришлось напрячься — и самому прикидывать, что да как.
Харальд победит, это ясно, быстро подумал Свальд.
Но после смерти Убби про Сванхильд все равно будут болтать всякое. Конечно, Харальду на это плевать — он вырос изгоем, дед даже не пускал его в мужской дом, отправив, как раба, жить в коровнике. И брата мало беспокоит, что о нем думают другие.
Другое дело, что Харальд не позволит открыто говорить о Сванхильд гадости. После смерти Убби люди это сразу поймут. Будут шепотки за спиной, но и только. Харальд слишком щедр со своими воинами, от таких не уходят. А воины неожиданно умирают не только у него — люди конунга Гудрема и ярла Хрерика могут это подтвердить. В бой брат всегда идет первым, зачастую в одиночку лезет туда, где опаснее всего, но не посылает свои хирды на убой…
Позор Харальдовой бабы все это не перевесит. В конце концов, бесчестье — дело, которое касается только самого ярла.
А вот с кем ходить в походы — с неудачником, который каждый год гробит кучу народа, или с Ермунгардсоном, у которого гибнут немногие, тогда как большая часть возвращается обратно — это уже касается каждого.
Сплетни и болтовня задевают лишь того, кто готов их слушать, подумал Свальд.
Конечно, остается еще смерть Мерда.
Но он погиб не где-нибудь, а в опочивальне ярла, где в то время находилась чужая жена. Дело нечистое, это всякий скажет. И повернуть его можно по-разному.
Харальд напряжен, и будет сейчас благодарен за помощь…
Пусть Йорингард вряд ли сменит своего хозяина сегодня — но есть еще Веллинхел, который тоже принадлежит Харальду, мелькнуло в уме у Свальда. Сам брат Веллинхелом не интересуется, однако может сделать щедрый дар родичу.
И в придачу к Веллинхелу можно будет выпросить у брата девку с серыми глазами, довольно подумал Свальд. После такого Харальд уже не откажет…
Он шагну вперед, к костру. Рявкнул:
— Слушайте меня. Вы знаете — а кто не знает, пусть услышит сейчас — что именно я украл темноволосую девку в славянских землях. Уже тогда она показалась мне странной. Но я не придал этому значения. И подарил ее моему брату.
Свальд перевел взгляд на Харальда.
— Я верю тебе, родич. И скажу вот что — если темноволосая лежит сейчас в бане, то утром я сам попрошу у тебя кобеля с твоей псарни, умеющего брать след. Дам ему понюхать тряпку с рабыни, и отведу ко входу в твой дом. Если пес приведет меня в твою опочивальню — значит, колдунья там точно была. Но мы ее не увидели, потому что на нас были чары.
— Это ничего не доказывает, — крикнул Убби. — Она могла зайти в главный дом до этого.
Свальд кинул на него предостерегающий взгляд, сказал:
— Это новый дом, Убби. Ему чуть больше месяца. В нем нет старых следов. И все знают, что ярл Харальд приказал не подпускать эту рабыню к своей жене. Так что она никак не могла войти в его опочивальню. Подожди до утра — и сам все увидишь.
А Свальд-то, оказывается, хитрец, зло и насмешливо подумал Харальд.
Но как он сам не додумался до этого?
Харальд метнул взгляд на однорукого хирдмана, предложил:
— Если ты согласен, Убби, мы отложим наш хольмганг до завтра. Если утром, после всего, ты попросишь прощения за свои слова, сказанные в запале и гневе — я все забуду.
Четыре факела, которые он сунул в кострище, сложив древки вместе, уже пылали. В их свете было видно, как Убби побагровел. Затем буркнул:
— Я подожду до утра. Но только для того, чтобы увидеть, куда побежит пес. И у меня условие — я сам отрежу тряпку от одежды темноволосой ведьмы. Потому что если ее коснется ярл, то пес почует его запах. И тогда уж точно приведет нас в его опочивальню.
Свальд едва заметно скривился. Харальд вдруг осознал, что брат на это и рассчитывал — что тряпки коснется он сам.
— Отрежь тряпье с того места, где моя жена полоснула колдунью кинжалом, Убби, — посоветовал он. — У темноволосой на груди рана. Думаю, на полу опочивальни еще и кровь найдется.
Харальд оставил смолисто потрескивавшие факелы в ямке, где тлели угли. Объявил, поворачиваясь к людям, стоявшим у другой стены овчарни:
— Ночью по крепости болтаться запрещено, так что посидите тут до утра. А когда рассветет, я приду за вами. И мы все вместе прогуляемся сначала к псарне, потом к бане, где лежит тело колдуньи. Уже оттуда пойдем к моим покоям. И вы все посмотрите, возьмет ли пес след. А затем послушаете Гейрульфа.
Он повернулся к выходу. Свальд сзади напомнил:
— Брат, ты оставил плащ…
— Сам укройся, до утра еще половина ночи, — бросил Харальд.
И вышел.
Ему потребовалось какое-то время на то, чтобы дойти до ворот, поговорить с хирдманами, что ждали под перевернутым драккаром, потом развести всех по домам, женскому и двум мужским.
Оставшись один, Харальд зашел на кухню. Взял себе еды, эля и направился в женский дом, куда отвели Сванхильд. Пнул входную дверь, рявкнул — и его впустили.
Затем отправил спать Ислейва, сторожившего вход в опочивальню…
В крохотном покое было тихо, Тюра сидела на сундуке, что-то шила, позевывая. При его появлении она встала, пробормотала:
— Рада видеть тебя, ярл Харальд.
— Иди поспи, — коротко приказал он. — Когда рассветет, я уйду. Будь готова вернуться сюда. Не хочу, чтобы за Сванхильд ухаживали рабыни.
Тюра сонно согласилась:
— Кейлев тоже сказал, что чужие уши сейчас ни к чему…
Она исчезла, а он сгрузил миску и баклагу на сундук. Подошел к кровати, осторожно опустился на ее край.
Сванхильд спала. Лицо было измученным, под глазами залегли тени, лоб и виски обметала испарина. Одна рука вскинута, ладонь бессильно замерла на подушке.
Покрывала съехали вниз, и в вырезе слишком большой для нее рубахи торчали ключицы.
Харальд потер лицо. Сейчас багровое сияние перед глазами почти угасло. Только тени по углам опочивальни отливали красным.
Он задумался, глядя на девчонку.
Свальд был уверен в ее вине, но стоило назвать его родичем — и своим наследником, как он заговорил по-другому…
Но чтобы ни было причиной этого, поддержка Свальда в трудный час стоит дорого. Потому что к его слову прислушиваются более четырехсот воинов, которые прежде служили у него — и у двух других ярлов Сивербе.
Теперь осталось лишь узнать, какую услугу или дар Свальд посчитает достойной оплатой за свою поддержку, спокойно подумал Харальд. Вряд ли тут дело обойдется одной рабыней — пусть и той самой, которую Свальд выпрашивал до этого.
Впрочем, он все равно задолжал брату за то, что тот когда-то привез ему Сванхильд. Девчонка останавливала просыпающийся дар отца, гасила серебро, загоравшееся на коже… цена ее велика. И Свальд, который теперь это знает, вправе рассчитывать на достойный ответный дар.
И за это, и за то, что поддержал родича перед людьми, которым заморочила головы Кресив.
Сванхильд закашлялась, но не проснулась. Харальд встал, подошел к сундуку, начал скидывать одежду. Остался в одних штанах, вернулся к кровати. Снова присел на ее край, негромко позвал: