— Я знаю — у ярлов всегда быть рабыни для утех. И женщины, которые свободные, но…
Она сбилась, со страхом осознав, что говорит не то. Что надо молчать. Беречь то, что есть. Чтобы он и дальше на нее смотрел так, как сейчас. Встречать его ласково, улыбаться и терпеть, даже если что-то случится. Как Гудню с Тюрой советовали. Чтобы не было между ними ссор…
— Свободные наложницы, — помог ей Харальд. Стянул сапог и взялся за второй. Спросил, по-прежнему не отводя взгляда от ее лица: — И что еще есть у ярлов? А то вдруг я неправильный ярл. Живу и не знаю, что у меня должно быть.
— Вторая жена, — с отчаянием сказала Забава. — А конунг Ольвдан, который прежде тут быть хозяин — иметь много жен.
Она замерла, хлюпнув носом. И когда Харальд, потянувшись к завязкам ее штанов, коснулся пальцами живота над поясом, вздрогнула.
Вторая жена, подумал Харальд. Тут как бы за одной углядеть.
Вот сидит Сванхильд, которая сначала бегает к рабыне и носит ей свои платья — а потом начинает к ней же ревновать.
Хоть бы спросила сначала, почему он оказал такую милость бабе из рабского дома. Но нет, побежала на берег, забыв про краке, про участь старухи по имени Грит…
И он носится по крепости, на глазах у своих людей разыскивая жену, которая не пожелала прийти вечером в его опочивальню. Жену, которая дерзит ему на людях.
Потом она заливается слезами. И объявляет, что не ляжет в постель, где спала другая.
И ведь не ляжет, подумал Харальд, припомнив Хааленсваге — там девчонка отказалась идти в его покои, откуда он только что выставил темноволосую. Помниться, тогда он пообещал, что ударит ее, если она посмеет снова ослушаться его, да при людях.
А в этот раз за дерзкие слова всего лишь пригрозил посадить на цепь. Причем по ее же совету.
Что-то я размяк, подумал Харальд. И ухмыльнулся, на этот раз открыто. Объявил:
— Боюсь, Сванхильд, на другую жену моей мужской силы уже не хватит.
Ведь не поймет, мелькнула насмешливая мысль. И Харальд пояснил:
— Мое мужское копье на второй жене сотрется. Или сломается. Если, конечно, ты по-прежнему будешь спать в моей опочивальне. Двух жен я не выдержу.
Сванхильд глянула сначала подозрительно — и тут же посмотрела как-то так… как-то непривычно, решил Харальд. Сказала:
— Тогда, в день свадьбы Рагнхильд, ты говорить, что будет вторая жена, если я не идти. Тогда ничего не сотрется? И не сломаться?
Он хохотнул и тут же посерьезнел. Закончил распутывать завязки, погладил мягкий живот, пощекотал его над тем местом, где начинались завитки. Нежная округлость в ответ вздрогнула. Сванхильд громко вздохнула. Однако не отодвинулась.
Говорить правду не хотелось — но она уж слишком сильно переживала из-за того, что он заведет себе другую жену. Ложь, которой он кормил Сванхильд, была щадящей. Правда пострашней…
И все же. Сегодня он нашел ее на берегу. Где она найдется завтра? И главное, какой будет при этом?
Может, открыть ей часть правды, подумал Харальд. Все равно люди в крепости знают, что должно случиться весной. И рано или поздно кто-нибудь скажет об этом Сванхильд. Конечно, девчонка будет переживать…
Но она и так переживает. Причем из-за глупостей, из-за своих выдумок. В которых и он немного виноват — потому что сам первым заговорил о второй жене.
Так пусть лучше расстраивается из-за того, что действительно опасно.
И если я хочу, чтобы она вела себя как взрослая женщина Нартвегра, подумал вдруг Харальд, то и относиться к ней следует, как к взрослой женщине.
— Сванхильд, — объявил он. — Этой весной сюда придет чужое войско. Очень большое войско. Мои враги придут, чтобы драться со мной. И если они победят…
Живот под его пальцами вздрогнул. Девчонка вздохнула уже судорожно, синие глаза расширились.
— Тогда ты останешься без меня, — закончил он быстро, не давая ей вставить слово.
И так знал, что скажет. Не умирай, Харальд.
— До весны осталось меньше пяти месяцев. Если меня не станет, тебя заберет Кейлев. Но ты должна научиться жить, как женщина Нартвегра — за эти месяцы. А их осталось не так много. Поэтому я соврал про вторую жену. Чтобы ты пошла на пир. Чтобы все видели тебя рядом со мной. То, как я тебя почитаю. И уважали тебя, когда меня не станет. За твою силу. За то, что встала и пошла, даже раненая.
Тонкие ладони легли на его запястья. Поползли к плечам.
— Второй жены не будет, — объявил Харальд, глядя ей в глаза.
Которые снова начали заплывать слезами. На лице был ужас. Уже без обиды, просто неприкрытый, безумный страх.
Беда с этими бабами, подумал Харальд. Ложь они принимают легче, чем правду.
— Если я не сумею победить, Кейлев о тебе позаботится. Его сыновья тебя защитят, случись что. Клятву с них я уже взял. Но тебя должны уважать, как женщину Нартвегра. И для этого ты сама должна уважать себя. А еще беречь, Сванхильд. Этому никто не сможет тебя научить. Это можешь сделать только ты. Ты сама, понимаешь? Береги себя. Защищай себя.
И может, мы еще увидимся, торопливо подумал он. Выходил же его родитель на берег время от времени. Хотя бы для того, чтобы зачать сына.
— Пока ты со мной, никаких других жен, — строго бросил Харальд. — Но на берег больше не бегай — это опасно. И не перечь мне на людях.
Сванхильд кивнула, потом потянулась — и обняла его. Плечо Харальда тут же стало мокрым от слез.
Он обхватил Сванхильд, встал, приподнимая легкое тело. Слишком большие для нее штаны соскользнули на пол.
Харальд уложил ее на кровать — и начал целовать соленые губы.
Почему-то их вкус напомнил ему о море.
ГЛАВА 2. Сестры
После того, как ярл Харальд заглянул в рабский дом, Красаве не спалось. И она, высунув голову в проход, зашипела:
— Нежданка. Иди сюда, поганая девка.
Для рабыни, которую ей дали в услужение, места на нарах поблизости не нашлось. Так что змеища улеглась далеко от нее.
Рабыни, уже начавшие засыпать, заворочались. Несколько баб подняли головы, что-то забубнили — по-своему, на здешнем чужанском наречии.
— Нежданка. Иди, говорю, гадина, — уже в голос крикнула Красава.
И победно посмотрела на бабу напротив. Подумала — ничего, потерпят. Все, небось, уже знают, что сам ярл ей в услужение рабыню дал. И то, как сюда вечером заскакивал, все видели.
А вышел ярл Харальд только после того, как посмотрел на нее.
Проведать заходил, гордо подумала Красава. Приглядывает, ждет, когда она от порки оправится. Небось, соскучился уже по ее ласке, устал об Забавкины мослы колотиться.
А что выпорол — не беда. Она сама в том виновата. Зачем напраслину на себя возвела? Да еще такую срамную? Хорошо хоть, ярл Харальд в это не поверил. И доискался до правды. Зато теперь ярл знает, что она ни с кем, кроме него…
Нежданка наконец притопала из своего угла. Поклонилась низко, как она ей приказывала, спросила тихо:
— Нужно чего, Красава Кимрятовна?
— Иди постиранное принеси, — велела Красава. — А то как бы не уперли. С утра снова повесишь.
Девка покорно двинулась к выходу, и Красава, изловчившись, напоследок пнула ее ногой под коленку. Чтобы быстрей шевелилась.
Неждана выскользнула из рабского дома и несколько мгновений стояла на зябком холоде, стягивая на груди потрепанный шерстяной плат, служивший ей накидкой на зиму.
Хорошо тут было, тихо. Вокруг никого.
В доме у Свенельда, подумалось ей вдруг, и то легче приходилось. Хоть и злой была старая Халла, но весь день над душой не стояла. Как поймает где, так и ткнет под ребро острым старушечьим кулаком.
Но нарочно за ней не бегала. А сама Неждана весь день по хозяйству, да немаленькому, хлопотала — так что встречались они только утром да вечером.
А тут все иначе. Хоть Красава, которой ее в услужение отдали, и из своих, а позлее Халлы будет. То за волосы ухватит, то по ногам пнет. И весь день пришлось при ней быть, неотлучно. Пинки терпеть, слушать, как та честит ее на все корки. И гадина-то она поганая, и тварь-то ленивая, и чернавка грязная…
Странно все было в крепости у ярла Харальда, того самого змея-оборотня. Непривычно. До этого Неждана в таких больших поместьях не жила.
И самым удивительным тут была красивая девка, что вечером приходила, да разговаривала с Красавой на их наречии. Про нее Неждана слышала еще у Свенельда. Только тогда ей это сказкой небывалой показалось. Что завел ярл Харальд себе рабыню, а потом дал ей свободу и женился.
Выходит, все правда. Потому Красаве ее и дали в услужение — раз уж она приходилась сестрой той самой жене ярла, как сама похвалялась.
Непонятно только, почему самой Красаве свободу не дали. Или хотя бы не поселили ее отдельно от других рабынь, где получше…
Неждана съежилась, потому что холод пронял уже до самых косточек, и побежала к бане.
Свальду не спалось. И хоть время было позднее, в опочивальню он не торопился. Посидел в главном зале, слушая разговоры тех, кто засиделся там после ужина, вспоминая прежние походы.
После сходил к воротам, похохотал с Бъерном, который этой ночью приглядывал за крепостной стеной.
А затем решил пройтись по задам Йорингарда. Вдруг, на его удачу, попадется какая-нибудь баба? Если уж совсем повезет — то молодая девка.
С той самой ночи, когда он был с Ингрид, прошло уже больше месяца. И сны, которые к нему приходили, были в основном про баб.
Иногда Свальд даже ловил себя на том, что начал смотреть слишком пристально на жену Харальда, попадавшуюся ему в крепости.
Той девки, что он привез когда-то из Ладоги, больше не было. Была другая. Гибкая, как ива, даже в косматых медвежьих плащах. Синие глаза, дымка неяркого румянца — только на скулах, не во всю щеку…
И припухлые губы. Всегда темно-розовые, отливающие красным. Кричавшие о том, что Харальд их целует каждую ночь.
При виде этих губ перед глазами вставало и тело, которое он успел повидать. Пусть даже запачканное тогда сажей и обожженное — но все равно красивое. Тонкое, девичье. Холмики ягодиц, узкая в поясе спина, перечеркнутая в ту страшную ночь ожогом…