В глаза, как Рагнхильд, жена Харальда не бросалась. Не было у нее налитой спелости и безупречной белизны кожи, яркости губ, глаз, сияющих небесной голубизной.
Но отвести от нее взгляд было даже трудней.
И чем дальше, тем больше жена Харальда напоминала Свальду Ингрид. Та тоже была красива неярко, по-тихому.
Пару раз Свальд даже думал — знай он, что девка станет такой, оставил бы ее себе. Подарив Харальду только темноволосую.
Может, тогда в его жизни не появилась бы Ингрид. И не осталась бы в ней печальной тенью, воспоминанием, тянущим за собой сожаления.
Впрочем, тогда и Харальд не стал бы хозяином Йорингарда — если верить всему, что говорили о ночи, когда он штурмовал крепость. А после виденного на пожаре Свальд этим разговорам верил.
В любом случае, засматриваться на жену брата, да еще такого брата, да еще такую жену, не следовало. Да и бесчестно это по отношению к Харальду. Недостойно его самого.
Ему нужно было завалить какую-нибудь бабу. Просто чтобы успокоить тело. Потому что в последнем сне под ним лежала уже не Ингрид, как в первое время после пожара — а Кейлевсдоттир.
Хотя лежала почему-то ничком. И мягкие ягодицы под собой он чувствовал бедрами, как наяву…
Свальд тряхнул непокрытой головой, отгоняя непрошенные мысли о жене брата. Мысли и видения.
Потом он двинулся вперед мягким шагом, стараясь, чтобы снег не скрипел под подошвами. Бывало, что рабыни выскакивали наружу в такое время. Когда по нужде, когда крались в баню, чтобы ополоснуться, пока все спят.
Однако чаще всего выскакивали потому, что договорились с кем-то о встрече за сараями. Но тут уж как на охоте — кто первым поймал, тому и сытым быть.
Ноги почему-то сами собой привели его к бане, где он в первый и последний раз встретился с Ингрид. Свальд поморщился. Прошел уже месяц. Пора забыть об этом.
Пора забыть обо всем.
И тут впереди, обрывая его раздумья, тихо заскрипел под чьей-то ногой снег. Свальд замер, прижавшись к бревенчатой стене бани. Кажется, ему повезло.
Теперь следовало дождаться, пока рабыня подойдет поближе. Чтобы не сумела сбежать, когда он метнется вперед — и снег под его ногами тоже захрустит.
Снег скрипел все громче, баба шла прямо на него. Удачней не бывает. Еще б она оказалась помоложе, чтобы было по чему пройтись рукой…
Свальд дождался, пока рабыня приблизится. Дал ей миновать угол сруба, к которому он прижимался — и рванулся вперед. Обхватил бабу сзади, прижав ее руки к телу, чтобы не билась.
Теперь оставалось только притиснуть ее к стенке, отловить ладони, развернуть. Зажать рот, если посмеет крикнуть. Тело в его объятьях оказалось крепким, стройным. Повезло…
Идя к бане, Неждана вспоминала прошедший день. То, как косились на нее на кухне, когда она по приказу Красавы объявила, что пришла за едой для сестры жены самого ярла. Молча косились, с осторожным любопытством.
Как хмурился старший раб, надзиравший за стряпней, толстый мужик лет сорока, наполняя миску для Красавы — глубокую, широкую.
Как вкусно пахло от той миски. Так вкусно, что она не утерпела — и выгребла по дороге ложки три, пока никто не видел. Мясо с приправами, тушеная морковь с овсяной кашей, щедро приправленные маслом…
Сама она поела лишь вечером, когда отправилась за едой для Красавы во второй раз. Попросила — и на кухне тут же дали ей ячменной похлебки, в которой плавал рыбий хвостик. Сунули два жестких хлебца.
Похлебку Неждана съела там же, на кухне, а хлебцы припрятала на потом, засунув в полотняный мешочек, который сшила себе из лоскутов еще у Свенельда. Спрятала их под тонкое покрывало, брошенное на нары, где спала.
Как вернусь, сразу один съем, думала Неждана на ходу. По крошечке рассосу. В холодную пору, в такой одежонке, есть хочется все время. Вот и сейчас живот снова подвело. С утра у Свенельда ей даже куска хлеба не дали. Подняли затемно, велели одеваться, сказали, что поведут продавать…
И прямо посреди этих мыслей ее кто-то сзади схватил.
Через такое Неждана уже проходила, когда к Свенельду приезжали гости. Знала, что делать.
Она дернулась вперед, пытаясь вырваться — но ноги уже оторвались от земли.
И Неждана, одним махом пригнув голову к груди, выпрямилась, запрокидывая подбородок. Затылок с силой врезался во что-то.
Сзади влажно чвакнуло, схвативший ее мужик издал хриплый звук. Без слов, просто выдох на грани стона.
Зато хватка рук резко ослабла — и Неждана нащупала ногами землю. Рванулась, приседая и выкручиваясь из лап…
А потом, уже вырвавшись, пнула назад не глядя. Угодила пяткой в изношенном сапоге во что-то мягкое — мужик за спиной взвыл. Уже в голос, без хриплых вздохов.
Но у Нежданы не было времени слушать, что с ним. Она кинулась прочь от бани, к ближайшему сараю. Стрелой пролетела вдоль бревенчатой стены, завернула за один угол, другой — и выскочила на сторону, что смотрела на ту же баню. Затаилась там, перестав даже дышать.
Знала — нартвегу и в ум не придет, что она вернулась почти туда же, откуда убежала. Сейчас он кинется искать ее в той стороне, куда она метнулась поначалу.
Но темно, следов не видно, и снег под ее ногами уже не скрипит… так что поищет и уйдет.
А ей без стиранного возвращаться нельзя, Красава опять погонит в ночь.
И о случившемся ей рассказывать нельзя. Новая то ли хозяйка, то ли рабыня может во всем обвинить ее саму. Известное дело — у хозяев сами же рабыни всегда и виноваты.
Одно хорошо — нарвеги, когда чужую рабыню для потехи ловят, да неудачно, потом об этом молчат.
Особенно если при этом по морде съездила да отбилась. Никогда никому не рассказывают. И про синяки, если останутся, обязательно соврут. Позором у них считается, когда мужик с бабой совладать не смог.
Даже не мстят после всего. Низким полагают за собственную слабость бабе мстить.
А отбиваться Неждане было не в первой. И сила в руках у нее была. У Свенельда воды приходилось носить без счету каждый день. Да деревянными ведрами, которые от влаги разбухают, тяжеленными становятся. Для дома, для бани, для коров, для овец, для прочей живности.
Тот, кто на нее напал, похоже, задержался у бани надолго, потому что снег с той стороны неожиданно заскрипел.
Хорошо же она ему саданула, раз так нескоро оклемался…
Шел мужик не спеша. Сплевывал, выдыхал коротко, с присвистом. Еще побаливало?
Впредь наука будет, подумала Неждана. И ощутила злую радость.
Даже темная ночь словно посветлела. Хоть кому-то она сегодня за плохое плохим отплатила. Не все же ей лишь молчать да терпеть?
А что лучше всего, порки за это не будет. Даже если бы нартвег увидел ее лицо и узнал потом — все равно и слова не проронил бы, побоявшись насмешек от своих.
Неждана стояла неподвижно, пока хруст снега под чужими ногами не стих полностью. Шаги удалились в другую сторону крепости — мужик даже не пытался ее искать.
Она добежала до бани, собрала вещи, бегом вернулась в рабский дом. Скинула принесенное на пустые нары рядом со своим местом.
Красава уже спала. И ее позднего возвращения не заметила.
А под покрывалом ждали хлебцы…
Свальд шел, выхаркивая на снег кровь. Нос распух, дышать приходилось ртом.
Кровь бежала по лицу и щекотно затекала в рот. Приходилось сплевывать.
Проклятая девка саданула его по носу затылком. И пнула между ног. По тому самому месту, которое уже потяжелело, пока он прислушивался к ее шагам.
Я тебя найду, молча и зло пообещал он неведомой девке. Даже если ради этого придется перетискать всех рабынь Йорингарда. Ощущение от ее тела он запомнил, одежонка на ней оказалась тонкая.
Хорошее было тело, крепкое, молодое. И сильное — раз так врезала.
А когда он эту девку найдет, то выкупит ее у Харальда. Все равно ему нужна какая-нибудь баба — чтобы не видеть тех снов.
Забава и сама не заметила, как ее всхлипы перешли в частые вздохи.
Поцелуи Харальда оказались хозяйскими, требовательными. И останавливался он только для того, чтобы слизнуть у нее с виска или щеки очередную слезинку. Потом снова впивался в губы…
Горячая ладонь гладила грудь. Мозоли на ней проходились по соскам, шершаво их задевая — отчего в животе что-то сжималось.
И Забава понемногу успокаивалась.
А когда уже совсем перестала плакать, и задышала глубоко, прогибаясь под его рукой — Харальд наконец оставил в покое ее губы, уже начавшие ныть. Прижался щекой к щеке, уколов короткой щетиной. Прошептал на ухо:
— Я сын Ермунгарда, Сванхильд. Я не человек. Если ты будешь жить с родичами, я приду к тебе. Из моря. Поэтому береги себя. Защищай себя. Для меня. И все будет хорошо. Помнишь, сколько раз я тебе это говорил?
Много, молча согласилась Забава. И решила, что завтра же расспросит Гудню и Тюру об этом Ермунгарде. Вызнает у них, что за зверь такой…
То есть бог. Раз Харальд его сын, то, наверно, на него похож?
Потом она со вздохом бесстыже вскинула и согнула ногу — ту, что не была прижата его коленом. Обхватила Харальда, дернула изо всех сил к себе. Зазывно, опять-таки бесстыже…
Он почему-то коротко рассмеялся. И, не торопясь наваливаться сверху, медленно погладил ее ногу. Ту самую, вскинутую. От колена — и вниз.
Сванхильд вдруг заспешила, потянула на себя, откровенно приглашая.
Но Харальд не хотел торопиться.
И его тело, после того, как он обедал с ней сегодня в опочивальне — причем не только обедал — прямо сейчас своего удовольствия не требовало.
Помучить ее, что ли, подумал вдруг Харальд. Приласкать так, чтобы змеей закрутилась на покрывале, упрашивая, чтобы взял. А то затаскивает на себя не столько потому, что действительно хочет — а от страха, что может потерять. Боясь за него.
А еще жалея, по своей всегдашней привычке…
Он коротко хохотнул и потянулся к ее ноге. Той самой, что Сванхильд согнула и даже приглашающе отставила в сторону. Аж на целых две ладони от другой ноги отвела.