мбо раньше, чем они планировали. Ей нужно сделать кое-какие личные покупки, прежде чем она встретит Лоуренса в гавани. На самом деле, находясь в Коломбо, Верити надеялась посмотреть выставку работ Сави Равасингхе. Его с восторгом приняли ценители искусства в Нью-Йорке, так что он теперь редко появлялся на Цейлоне. Это означало, что она будет отсутствовать дней пять и надеется, что Гвен не против.
Гвен покачала головой. Обрадованная, что теперь ей реже придется встречаться с Сави, она тем не менее покрывалась мурашками при каждом новом упоминании о художнике.
– Поезжай. Только привези своего брата целым и невредимым.
– Говорят, в порту снова бастуют. Это еще одна причина приехать заранее.
Гвен вздохнула. Из-за резкого притока населения в Коломбо возник дефицит риса, отчего в этом году уже бастовали трамвайщики, забастовка в порту грозила быть более масштабной. Но, кроме того, Гвен понимала, что ранний отъезд Верити не даст ей возможности изменить свои планы насчет встречи Лоуренса, если, конечно, ей не захочется провести всю дорогу до Коломбо в машине наедине с Макгрегором.
– Так я поехала. – Верити встала, чмокнула Гвен в щеку, махнула Хью, игравшему на газоне с Джинджер, и ушла.
Гвен уже столько времени прожила, тая в сердце свой секрет, что первоначальная душевная мука из-за потери дочери превратилась в тупую, но неотступную тоску. Ей было легче наедине с собой, без Верити она могла дать хоть немного воли своим запертым в сердце переживаниям. Интересно, как сейчас выглядит ее дочь? Коренастая крепышка вроде Хью или хрупкая и миниатюрная, как мать?
Ей снова захотелось сходить в деревню, и она нервно зашагала по комнате, складывала на груди руки, расцепляла их, качала головой, замирала и прислушивалась к домашним звукам, взвешивая в голове свое решение. Воображение рисовало Гвен мирную жизнь в деревне под аккомпанемент собачьего лая и коровьего мычания, однако, хотя ее тянуло найти возможность сходить туда, воспоминание о последней неудачной попытке останавливало. Наконец она опустилась в кресло у окна, обхватила себя руками и закрыла глаза, представляя, как Лиони купается в озере. Потом вообразила, как маленькая девочка подбежала к ней, завернулась в мягкое полотенце и, улыбаясь матери, обняла ее.
Гвен заливалась слезами, пока боль не утихла, а потом, утерев глаза, сполоснула лицо. Может, в один прекрасный день, когда Хью станет старше и отправится в школу, она уговорит Навину, чтобы та отвезла ее.
Глава 26
Гвен послала двух мальчиков на чердак, велев притащить оттуда все, чем можно украсить вечеринку. Пока они выполняли поручение, она обшарила редко используемую и довольно облезлую комнату для гостей. Под кроватью нашла фейерверки, а в платяном шкафу – кучку пыльных бумажных фонариков. Один или два были порваны, а остальные нужно было только почистить пушистой щеткой.
Заглянув в старый комод, Гвен увидела большой плоский пакет, засунутый в самую глубину ящика. Она его вытащила и положила на кровать, развязала веревку, сняла бумагу. Внутри оказалось прекраснейшее красное шелковое сари, вытканное золотыми и серебряными нитями. Гвен поднесла его к свету и рассмотрела изысканный тонкий орнамент из птиц и цветов, тянувшийся вдоль всего края. Это было сари Кэролайн – то, в котором она изображена на портрете. Некоторое время Гвен любовалась им, думая о Кэролайн и Томасе, и слегка расчувствовалась, глаза защипало от слез, но ей не хотелось ни ворошить прошлое, ни усложнять настоящее, а потому она завернула сари в бумагу и убрала обратно в ящик.
Мальчики принесли с чердака флаг. Он был выцветший, но Гвен велела выстирать его и повесить сушиться. Садовник выкопал с боковых грядок в саду распустившиеся цветы и пересадил их в вазоны на задней террасе, а Навина принесла полные специй плошки из атласного дерева и курильницы для благовоний, которые расставили повсюду.
Гвен занялась составлением меню. Никакой экзотики, только традиционные цейлонские лепешки и хлебцы: цветочный, рисово-кокосовый, кири роти и другие простые блюда.
Как только все в доме было улажено, Гвен задумалась, что надеть. Ей хотелось выглядеть особенно милой к возвращению домой Лоуренса, и она выбрала платье, подходящее к ее глазам, приятного темно-фиолетового оттенка. Некоторое время назад она купила шелк в Коломбо, взяла с собой картинку из журнала «Вог» и попросила портного-сингала, который часто шил им одежду, скопировать ее. Готовое платье еще не доставили из Нувара-Элии, но если ей не представится случай забрать его самостоятельно, она все равно рассчитывала, что его привезут к нужному времени.
В суматохе подготовки несколько дней промелькнули быстро, наполненные переделками в последний момент, новыми решениями, мелкими проблемами и разбирательствами с поругавшимися слугами. Навина заботилась о Хью, пока Гвен распоряжалась, куда поставить цветы и сколько зажечь свечей. Она надеялась, что вечеринка поднимет всем настроение, в том числе Макгрегору.
Настал день приезда Лоуренса. Гвен провела его нервно – следила за последними приготовлениями и выбирала костюм для Хью: в чем же он будет встречать отца? Когда она посадила его у окна и попыталась подровнять ему челку портновскими ножницами, мальчик едва мог усидеть на месте.
– Не ерзай, – сказала Гвен, – или я выколю тебе глаз.
Хью захихикал и изобразил, как вынимает у себя глаз.
Гвен рассмеялась. Они еще ни разу не разлучались с Лоуренсом так надолго, и неудержимый восторг Хью перед встречей с отцом был заразителен.
Ближе к вечеру, всего за час до начала вечеринки, Навина вошла в спальню с большой плоской коробкой. Привезли платье. Гвен открыла коробку, сняла белую оберточную бумагу и задержала дыхание, осторожно извлекая наружу прекрасное творение портновского искусства. Оно было совершенно. Не слишком короткое, с расклешенной юбкой и лифом, расшитым оловянными жемчужинками. Она наденет подходящие к ним жемчужные серьги и бусы. К счастью, за работу было уплачено до того, как начались их финансовые проблемы, а значит, ее не упрекнут в неоправданной трате денег. Гвен приложила платье к себе и покружилась.
– Вы будете выглядеть очень красиво, леди, – улыбнулась Навина.
Гвен посидела рядом с Хью, пока тот играл с лодочками в ванне. Когда его наконец убедили, что пора вылезать, она обернула распаренного сынишку большим полотенцем и прижала к себе, но он вывернулся, заявив, что он уже не ребенок. Когда Хью был одет в белый костюмчик, как настоящий джентльмен, она с трепещущим сердцем села перед туалетным столиком.
Ровно в шесть, как только свет начал меняться, Гвен была готова, напоследок брызнула любимыми духами на убранные волосы. Флаг был поднят, свечи зажжены, пунш приготовлен, в воздухе носился нежный запах дымящихся коричных палочек. Начали прибывать гости, дворецкий провожал их на террасу, к уличному павильону сбоку от дома.
Вечеринка была не слишком многочисленной: несколько чайных плантаторов с женами, подруг Верити и приятелей Лоуренса из Горного клуба в Нувара-Элии. К семи часам большинство приглашенных собрались. Люди бродили вокруг дома, беседовали группками, прогуливались у озера. Хью прохаживался среди гостей, предлагая жареный кешью из серебряной чаши, и очаровал всех безупречными манерами и милой улыбкой. Не хватало только Лоуренса – и Верити, конечно. Они должны были появиться гораздо раньше шести вечера, и у Гвен начали зарождаться дурные предчувствия.
Она играла роль заботливой хозяйки, кивала гостям, помогала им находить темы для разговора, поинтересовалась здоровьем Флоранс, поболтала с Пру. Но время шло. Пробило восемь часов, потом девять. Сердце Гвен заколотилось, и ее стало подташнивать от беспокойства. Подали еду, а виновника торжества все не было. Гвен начала думать, что этот званый ужин был ужасной ошибкой, и боролась с обуревавшими ее противоречивыми чувствами: ей хотелось видеть Лоуренса; она боялась того, что могла наговорить ему Верити о гибели кули; беспокоилась, правильно ли поступила, устроив эту вечеринку.
Дороги были опасны, особенно по ночам, а Верити к тому же любила погонять. Гвен охватило беспокойство, не случилось ли с ними какой беды. Она уже видела лежащую в кювете или на дне ущелья перевернутую вверх дном машину. Охваченная паникой, она села на скамейку у озера – его вневременная красота подействовала на нее успокаивающе. А потом, когда она уже перестала надеяться, что Лоуренс и Верити приедут сегодня, услышала, что к дому подкатила машина. Это наверняка они! Больше некому.
Гвен побежала к дому, следом за ней поспешили несколько гостей, среди которых были доктор Партридж, Пру и Флоранс.
– Вот и они, – сказала последняя.
– Лучше поздно, чем никогда, – заметил доктор.
Гвен не могла говорить. Когда она увидела вылезавшего из машины мужа, по ее щекам заструились слезы. Он напряженно огляделся, и у нее замерло сердце. Она не двигалась, мгновения казались ей вечностью. Все молчали. Гвен задержала дыхание, а в голове у нее пронеслось: «Верити взвалила вину на меня. Лоуренс больше никогда и ничего мне не доверит». Казалось, вся жизнь вспышкой падающей звезды промелькнула у нее перед глазами – сотни воспоминаний, тысячи разных моментов. Гвен судорожно подыскивала оправдания, пыталась придумать, как ей объяснить свои поступки, но что поделаешь, когда все уже сказано: из-за нее погиб человек.
Лоуренс обошел вокруг машины, и она почувствовала себя совсем маленькой, ей захотелось развернуться и убежать или чтобы земля разверзлась под ногами и поглотила ее. Невыносимо, что Лоуренс так плохо думает о ней. Гвен смахнула слезы со щек и внимательно посмотрела на мужа. Лицо у него было мягкое, вокруг глаз собрались морщинки. Он широко улыбнулся, обхватил ее руками, оторвал от земли и закружил, шепнув в ухо:
– Я так соскучился по тебе. – (Она все еще не могла произнести ни слова.) – Вижу, ты устроила небольшую вечеринку в честь моего возвращения, – сказал Лоуренс и поставил ее на ноги. – Мне нужно переодеться. Поездка была нелегкая.