Домой на сендиллах они вернулись быстро и в полной тишине. Лорд Грижни, дожидаясь их возвращения, стоял на причале. С помощью Познания он уже знал о том, что миссия его слуг увенчалась успехом. Он поздоровался с Верран со всей радостью, на которую она уповала, и не задал ей никаких вопросов. Глаза мутантов горели ледяным пламенем, когда Фал-Грижни увидел свою жену: ее залитое слезами лицо было в кровоподтеках, на запястьях оставались следы кандалов, ужас и изнеможение еще не оставили ее; но разговаривать обо всем этом сейчас не было времени. Прежде всего Верран необходимо было выспаться — естественным сном, без каких бы то ни было снотворных. Совершенно изнуренная, она пребывала почти в беспамятстве, когда муж подхватил ее на руки внес во дворец и пронес по длинным коридорам до порога ее покоев — и лишь там препоручил ее заботам мутантов. А те сразу же отвели ее в спальню и уложили в постель.
Фал-Грижни оставался у постели жены, пока та не уснула, что, впрочем, произошло уже через несколько секунд. Затем он вернулся к себе и засиделся глубоко за полночь, предаваясь мрачным и зловещим раздумьям.
Верран проспала всю ночь и большую часть следующего дня. Солнце уже садилось, когда она наконец пробудилась окончательно. Все ее тело болело, и она испытывала слабость, однако голова у нее была ясной, а главное, Верран оказалась чудовищно голодна. Она поднялась, надела просторный халат, заказала себе обильный ужин и приказала слугам известить их господина о том, что она проснулась. Он сразу же к ней явился. Но за ужином он не притронулся к еде. Лишь смотрел не отрываясь на жену, пока ела она, и Верран видела, что он провел бессонную ночь. На лице у него было суровое, чуть ли не жестокое выражение, а его взгляд напомнил Верран о том, что перед ней чародей, которого многие считают сыном Эрты и называют царем демонов. Сейчас она поняла, почему его облик внушает людям суеверный страх. Верран и сама обнаружила, что не может выдержать этот взгляд. Опустив глаза, она занялась едой, однако почувствовала, что внезапно потеряла аппетит. Но голос мужа, когда он обратился к ней, прозвучал не слишком грозно:
— Расскажите мне обо всем, что случилось. Верран рассказала об анонимном письме, с помощью которого ее выманили из дворца, о своей поездке к пирсу Дестула, об убийстве Сприла и о своем собственном похищении.
Фал-Грижни особенно насупился, когда она поведала о верзиле с фонарем, от удара которого она лишилась чувств, однако спросил он лишь об одном:
— Вы его узнали?
— Нет, он был в маске, как и все остальные. Но его голос показался мне знакомым. И я уверена в том, что узнаю его, как только услышу снова. Хотя, надеюсь, этого никогда не случится.
— А вам не хочется отомстить, мадам?
— Мне хочется обрести покой.
— Такой вещи, как покой, не существует.
— Но это же не может быть правдой, Террз! И прошу вас, не говорите этого. Я не хочу рожать ребенка в мир, в котором идет вечный бой!
— С этим решением вы, пожалуй, несколько опоздали, — ответил он с легкой улыбкой, которая только подчеркнула общую мрачность его лица. — Однако мы отвлеклись. Расскажите мне побольше о людях, похитивших мою жену и убивших моего слугу.
— Я… я даже не знаю, что вам сказать. Верзила наверняка был у них самым главным. Он отдавал приказы, он разговаривал с остальными высокомерно, а они подчинялись ему, не задавая никаких вопросов. Строго говоря, обращаясь к нему, они говорили «ваша милость». Кем бы он ни был, этот человек ненавидит вас и радуется, когда может причинить вам боль. — Фал-Грижни кивнул. — Вы его знаете?
— Я подозреваю, кто это может быть, однако у меня еще нет доказательств.
Поглядев на него, она почувствовала, что от него исходит безграничное могущество.
— Сейчас, когда я вернулась домой, кажется просто невероятным, что кто-то осмелился на такое пойти.
— Во второй раз они не осмелятся. Что еще вы можете припомнить?
Она рассказала ему о корабле с его невероятной роскошью, таинственной музыкой и загадочными узниками, оплетенными живыми веревками.
Именно описание корабля развеяло последние сомнения Фал-Грижни и в то же время вызвало у него гнев, ничуть не менее опасный из-за того, что он решил до поры до времени не давать ему волю.
— «Великолепная», — сказал он.
— Не понимаю.
— Вас удерживали на борту венеризы «Великолепная», принадлежащей герцогу Повону. Все, о чем вы рассказываете, свидетельствует об этом: бессмысленная роскошь, музыка, истощенные узники, жизненная энергия которых служит этой яхте горючим. И именно на «Великолепной», спроектированной и построенной Глесс-Валледжем, он и смог образовать защитный экран, прибегнув к собственному могуществу в рамках Познания. На личной венеризе герцога!
Верран постаралась обдумать услышанное.
— Значит, вы предполагаете, что его высочество мог участвовать в моем похищении? — спросила она после некоторой паузы.
— Это более чем возможно.
— Но я не могу в это поверить. Тогда оказалось бы, что его высочество — уголовный преступник. А он ведь — государь всего Ланти-Юма! Нет, это не может быть правдой.
— Более того, я почти не сомневаюсь, что мужчина в маске, похитивший вас и поднявший на вас руку, — Хаик Ульф. Начальник герцогской гвардии!
— Но гвардейцы герцога подчиняются закону.
Верран по-прежнему не могла поверить собственным ушам.
— Гвардейцы герцога подчиняются только приказам герцога, мадам. Неужели вы еще не поняли этого?
— Я никогда не усматривала в этом никакой разницы. И не хочу ее видеть! Герцог властвует в Ланти-Юме, а Ланти-Юм — это мир, в котором мы живем. Если наш правитель никуда не годен, более того, преступен… — Она не закончила фразу, а затем продолжила, подбирая слова с особой тщательностью: — Если закон, под властью которого мы живем, не имеет никакого значения и такой вещи, как правосудие, просто не существует, тогда… тогда все вообще бессмысленно. Тогда… в мире нет ни порядка, ни разума. Нам не на что опереться. Тогда нет ничего, кроме… хаоса!
— Ваши слова звучат наивно, почти по-детски. Но тем не менее они исполнены правоты. Да и можно ли выразить это четче, яснее и справедливей? — Грижни, казалось, говорил это не только ей, но и самому себе. — Рев Беддеф написал бы на эту тему целый трактат, но вы, мадам, вкратце изложили суть.
— Лорд, а не может ли быть так, что вы все-таки ошибаетесь? Я знаю, что вы с герцогом враждуете, но разве это похищение не могло произойти без его ведома?
— Никакой ошибки тут быть не может. Наш правитель и его приспешники — уголовные преступники, лжецы и трусы. Они и друг другом-то править не достойны, не говоря уж обо всем городе-государстве. Но сейчас, напав на меня и моих ближних, они совершили ошибку, за которую им придется жестоко поплатиться. Насильственное похищение моей жены и не рожденного еще ребенка? Ее избили, ее напугали, ее заперли в кромешной тьме! Не в добрый час они пошли на такое — и вскоре сами смогут в этом убедиться!
Верран с удивлением смотрела на мужа. Никогда еще он в ее присутствии не рассуждал с такой откровенностью, да и своего темперамента никогда еще так не выражал. Конечно, он и сейчас безупречно владел собой, разве что был очень бледен и его лицо с застывшими чертами казалось скульптурной маской, темные глаза расширены и неестественно пусты. И когда он заговорил, его губы шевелились лишь едва заметно:
— Жизнью клянусь и всеми силами своего разума — это злодеяние не останется безнаказанным.
Глава 14
— Ваша светлость Валледж, я больше не могу! Мне жаль, что вы будете вынуждены пересмотреть свое доброе отношение ко мне, но тут уж ничего не поделаешь. Все кончено.
— Это вы и пришли объявить мне, Бренн? Да будет вам, будет! Не стойте с таким убитым видом, не то я и сам расстроюсь. А я меж тем не сомневаюсь, что нам с вами вдвоем удастся найти то или иное решение проблемы.
Глесс-Валледж и Уэйт-Базеф уселись в кресла в роскошной гостиной дома Валледжей. Все здесь производило художественно утонченное впечатление. Целая стена представляла собой сплошную прозрачную стеклянную панель гигантских размеров, которую ни за что нельзя было бы изготовить, не прибегая к помощи Познания. Сквозь стеклянную стену открывался вид на канал Лурейс и на все великолепие высящихся на его берегу дворцов. Другие, изогнутой формы, стены были искусно расписаны иноземными художниками, которые нанесли на них подлинный городской пейзаж Ланти-Юма, создав тем самым воистину непревзойденную иллюзию. Эта иллюзия приводила гостя — в данном случае, Бренна Уэйт-Базефа — в изрядное смущение, но именно такого эффекта и добивался хозяин дома.
Глесс-Валледж был в голубом бархате, потому что позже в этот же день ему предстояло пообедать с самим герцогом. Вид у него был, как всегда, безупречно элегантный, причем элегантность достигалась без видимых усилий. Бренн Уэйт-Базеф в мятом черном плаще и с нервным выражением беспомощности на лице особенно проигрывал в сравнении с ослепительным Валледжем.
— У этой проблемы не имеется решения, ваша светлость. Я не могу более шпионить ради вас за Фал-Грижни…
— Ради меня? Нет, Бренн. Ради всего Ланти-Юма. Мне казалось, что цели у нас с вами общие, а свобода и безопасность города-государства входят в их число.
— Поначалу и мне так казалось, но сейчас я уже не вполне уверен.
Валледж терпеливо вздохнул.
— Мы с вами все это уже обсуждали. И что же заставило вас снова переменить свое мнение? Или вы так трепещете перед всемогущим Грижни?
— Ничуть. Но выдав себя за его приверженца в ходе совещания Избранных и пристально пронаблюдав за ним на протяжении нескольких последних недель, я начинаю подозревать, что его характер и намерения являются куда менее злокозненными, чем вы мне это успели внушить.
— Значит, он, воспользовавшись вашей неискушенностью, просто-напросто обвел вас вокруг пальца.
— Мне так не кажется, — угрюмо заметил Бренн.
— Понятно. А как ваша тревога за судьбу леди Грижни? Или и эта женщина тоже стала вам теперь безразлична?