— Не гарпунами. Молниями, если к воде подойдёшь.
— Ага… — отступает она на шаг. — А напомни, зачем мне тебе помогать, говоришь?
— Ты же спасла мне жизнь… Мы связаны отныне. Но… проси что хочешь, — великодушно ведёт он рукой.
— «Но»? — переспрашивает Люба. — То есть в виде исключения? А помогать я тебе должна, потому что тебя же и спасла?
Русал кивает. Сосредоточенно так, обдумывая её слова, напряжённо.
— У вас принято иначе?
— Если ты кого-то спасаешь, то этот кто-то обычно не то чтобы должен… но хочет отблагодарить. Или хотя бы извиняется за риски!
— Если кто-то спасает кого-то, берёт ответственность. Это, как дать новую жизнь. А ты ещё и носитель священного имени. Думаю, — делает вывод он, — это судьба. А теперь иди к морю, — протягивает ей рыбку.
— Нет, звучит очень невыгодно… И надолго мне такое счастье?
— Пока я не вернусь домой, — он всё ещё протягивает ей рыбку.
В ладони его вода, и она даже умудряется плавать.
Люба подходит к нему.
— Чего? Я понимаю — спасать тебя. Рыбу зачем спасать? И когда ты вернёшься домой? Мне нужен точный ответ, у меня отпуск не резиновый!
— Что значит «отпуск»? А она… жаль её, — дует он на свою ладонь, и вода вместе с рыбкой поднимается в воздух. — Вот, неси так. Только смотри, чтобы она не выпрыгнула.
— Но ты ведь можешь о ней позаботиться. Ваше величество, — делает Люба упор на последние слова.
— Все человеческие женщины такие упрямые?
— Я не упрямая. Просто ты никак не аргументируешь. Я чувствую, что немного успела обгореть. У меня ужасно болит спина. Хотя я и не привыкла жаловаться… Я запыхалась, толком не поела и рискую жизнью ради незнакомца. Почему мне со всеми этим ещё и нужно сломя голову бежать к морю? Ради рыбки? Я вижу, ты сам не хочешь ей заниматься, она не важна для тебя, так к чему это всё? Солью в унитаз и забудем.
Но он вновь ловит её за руку и притягивает к себе, только на этот раз так, что Люба садится… прямо на его хвост, попадая в его объятия.
Рыбка «плавает» вокруг них и выглядит очень заинтересованной.
Русал приобнимает Любу, не давая ей высвободиться и подняться. И прохладная, гладкая, как вода, ладонь его проходится по её спине, забирая боль, усталость и солнечные ожоги.
— Прошу меня простить, я не подумал… Теперь лучше?
Она сдерживается, чтобы не закричать… С ним находится так близко бывает так же жутко, как было бы в одном резервуаре с акулой.
— Ммм, — тянет Люба, мысленно следуя за странным чувством и трепетом. — Да. Это магия?
— Для вас — магия… — он вдруг убирает упавшие на её шею пряди и легонько дует туда, окутывая шею Любы теплом и одновременно прохладой. Как если бы тёплыми пальцами повесил на неё ожерелье. — Вот, кажется, всё… Хорошо? Тебе хорошо?
Он уже её не держит, лишь осторожно приобнимает за талию, чтобы Любе удобнее было сидеть.
Она, напряжённая и оттого через раз позволяющая себе дышать, слегка тянет мышцы и кивает:
— Вроде бы… Почему тогда себя не залечишь?
— Себя нельзя. И кто-то другой, кто так умеет, не смог бы. Я ведь выше, я король. У кого столько же сил? А надо больше. Брат сводный мог бы, но он мне раны и оставил… — вздыхает он, и повисает тяжёлое молчание.
— Эм, ладно… Ты только отпусти меня.
Она боится, что на ней могут остаться синяки, если сильно дёрнуться.
— Так как тебя лечить тогда? Что ты планируешь делать?
— Не знаю, — честно отвечает он. — Мне бы отдохнуть и поесть… — и добавляет с улыбкой: — Я тебя уже не держу.
— Твои руки на мне, — напоминает она. — Я знаю, какая у тебя хватка.
Русал усмехается и отводит руку в сторону.
— Не бойся меня, человечка, я не наврежу тебе, — и собирается помочь ей подняться.
— Ага… — Люба вцепляется в стенки душевой, пытаясь встать.
И ладони русала уже смелее ложатся на её бёдра, чтобы придержать.
Люба вскрикивает и пулей выбирается из кабинки.
— Что ты делаешь?
— Подстраховываю. Скользко, должно быть, — и снова придирчиво рассматривает её ноги. — Неудобно…
— Никогда так не делай! — собирается объяснить ему она, но, переведя взгляд на хвост, усмехается. — Хотя ладно, что с тебя взять.
Он с непониманием прослеживает её взгляд.
— В каком смысле?
— Ну, мужчине неприлично было бы… А ты же так… Русал.
Она на всякий случай отходит подальше, к самой двери.
— Я мужчина. Русал ведь. Но всё ещё не совсем понимаю.
— Мужчина? — переспрашивает она. — Караси тоже бывают самцами и самками. Мне-то что? — она улыбается весьма… доброжелательно. — Ладно, схожу тебе за едой. Хорошо?
— Хорошо, — и вдруг усмехается остро. — Сказала бы ты это человеческим девам, которых в прошлом мы брали в жёны…
— Ээ, — тянет Люба, закрывая дверь. — Ничего не хочу об этом знать! Веди себя тихо.
Рыбка успевает проплыть за ней и теперь зависает в водяном шаре над головой Любы.
Она переживает, что её чудище морское голодное, а потому даже не смотрится в зеркало, прежде чем выйти из номера, только сумочку захватывает.
Анита, отвлёкшаяся от вальяжного разговора с кем-то по телефону, зависает у стойки и прожигает её взглядом.
— Всё нормально? — Люба обращает на это внимание.
— А у вас? Что-то над головой… Это что ли… рыба?
Люба поджимает губы, оглядывается и принимается смеяться, поймав заряженную магией мелочь в ладони.
— О, это игрушка такая. Она наэлектризовалась. От волос. Понимаете?
— Нет, — Анита хмурится.
— Ну и славненько! — едва ли не пропевает Люба и спешно выходит из отеля. Напоследок выдавая что-то вроде:
— Вот ведь гад!
***
Она возвращается спустя полчаса. Арктур уверен, что это Люба, успел выучить звук её шагов.
Но почему-то она всё никак не заходит к нему. А за дверью слышится будто громкое дыхание «фух-фух, фух».
Русал волнуется, но приблизиться к двери всё не решается. Воды мало, воду надо беречь. И без того дышать всё сложнее без влаги. Воздух слишком сухой. И раны болят сильнее.
«Фух-фух».
А вдруг Люба заболела?
Или все люди время от времени дышат именно так?
Когда она появляется, выглядит вполне нормально. В лёгком зелёном платье, с распущенными золотыми локонами с блеском в глазах за стёклами очков. Со шлангом в руке.
— Как ты? Так громко дышала… — приподнимается на руках русал.
Люба смеётся в ответ и присобачивает конец шланга к крану.
— У меня для тебя сюрприз. Угадай какой?
— Единорог? — усмехается он, правда, не обидно, так, по-доброму.
— Помнишь, что я говорила, да? Какая неожиданность.
Она включает воду и снова отходит. За пределами душа слышится шум открываемых пакетиков и плеск.
— Ну вроде нормально, — возвращается Люба, чтобы выключить воду и оглядеть русала придирчивым взглядом. — Теперь тебе нужно как-то добраться до другой комнаты. Там просторнее.
Она лила куда-то воду, обдумывает он, значит, можно не так опасаться расплескать эту.
И, собравшись с силами, он проворно… скользит по полу и оказывается у двери.
На полу остаются солёные лужи с разводами голубой крови.
— Нельзя было как-то поаккуратнее! — Люба хмурится, но при виде русалочьей крови быстро успокаивается.
Рядом с душем благодаря её усилиям теперь бассейн с дурацкой головой единорога, которую было сложнее всего надувать.
Места там больше, чем в любом джакузи.
Есть риски, что кто-то случайно заметит, но если не проходить в сам номер, на бассейн можно и не обратить внимание.
В любом случае от уборки Люба уже отказалась и она очень надеется, что никто не станет проверять — почему, пока её нет в отеле.
— Сможешь забраться? И… я, кажется, забыла спросить твоё имя, — уже не так уверенно тянет она.
— Арктур… — представляется он как-то рассеянно, осматривая бассейн. — Если… — ему неприятно признавать слабость, но... — Если немного поможешь мне, — подбирается ближе к бортику и пытается поудобнее зацепиться за край. — Милая Камбала, нужно было сначала впустить меня внутрь. Но сюрприз, — улыбается одобрительно, — удался.
— Любовь, — поправляет она машинально, не слишком довольная своей промашкой.
Но когда он касается её, кажется таким сильным и опасным…
— Давай… Как-нибудь запихаю тебя туда.
Арктур опирается на её плечо, случайно зацепляя бусы, и что-то трескается в их застёжке.
Он напрягает хвост, приподнимаясь на нём так, чтобы свеситься с мягкого бортика и, наконец, оказывается в воде.
А часть воды — на полу. И, возможно, даже будет в номере ниже, если не вытереть всё вовремя.
— Я начинаю к тебе привыкать…
Она достаёт из пакета целую запечённую курицу и подаёт ему, а сама принимается как можно быстрее доставать половые тряпки, которыми закупилась, и вытирать пол.
— Вот тебе единорог, вот еда, конечно… Но не привыкай, я здесь вообще-то на отдыхе! И всё ещё намереваюсь провести его, как хочется именно мне!
Он, опускаясь с курицей на дно под воду, на удивление чётко возражает, разве что с небольшим бульканьем:
— Тебя обманули, Любовь, это не единорог.
Она слишком занята уборкой, чтобы обращать внимание на его выкрутасы.
Есть что ли только под водой может?
— Бассейн ведь в виде единорога. И это смешно, потому что ты сам почти что единорог. Только без рога. Вообще.
— А, ты об этом… — он выныривает и опирается на бортик локтями, выбрасывая на пол пару обглоданных костей. — Единороги давным-давно вымерли.
Закончив с уборкой, Люба валится на кровать.
— Мужчины такие буквальные!
Она переводит на него взгляд, замечает кость на полу и вскрикивает:
— Это что ещё такое?
Он уходит под воду, и почти сразу же выбрасывает на пол оставшиеся кости.
— Остатки еды.
Она бы швырнула в него подушкой, если бы это имело смысл.
— Ты понимаешь, что на полу теперь мусор и кто-то его должен убирать, да? Это даже не мой дом!
— Почему мы в чужом доме? — вид у него становится озадаченным.