— Не устал, скорее спать устал. Поехали к маме, тёть Люба!
В ответ усталый вздох.
Но Люба быстро берёт себя в руки и улыбается.
— Давай позавтракаем для начала. Будешь английский завтрак?
— А это как?
Люба одаривает его улыбкой и пожимает плечом.
— Что-то вроде жареной сосиски, жареной картошки, яичницы и фасоли сверху.
Она запускает пальцы в его волосы.
— Еда для настоящих мужчин!
— Ого, — тянет он с предвкушением. — Звучит так, будто это очень много и сытно, и правда для мужчин. Для таких, как я, — кивает он. — Хорошо, давай. А потом к маме?
Люба заказывает завтрак и отводит Алёшку на террасу.
— Я же тебе объяснила, что она сама приедет через несколько часов. Понимаешь?
— Ага, — отзывается он расстроенно. — Но мне скучно. А когда кого-то ждёшь, время идёт медленно.
— А ты вообще не смотришь по сторонам?
Люба благородит официанта и пододвигает к Алёше тарелку с плотным завтраком.
— Мы ведь на курорте. Тут интересно. Приятного аппетита!
— Спасибо, — он принимается за еду, спешно и причмокивая, глядя вокруг таким взглядом, будто еду эту у него могут забрать. — Ну, — говорит Алёша, пытаясь прожевать очередной кусок, — идём?
— Куда? — приподнимает она бровь. — И ты бы это… жевал получше.
Сама она тоже ест, а то с такими приключениями начнутся обмороки.
Вот тебе и отпуск. Вот тебе и первоморье…
Алёша крутится на стуле, принимаясь жевать активнее, и вдруг с этого же стула плюхается на пол.
Ножка оказалась расшатанной.
— Ой… — ударяется он лбом о край стола. — Упал, — и с трудом проглатывает еду.
Любе самой больно становится при взгляде на него, но виду она не подаёт. А то испугает ещё, будет реветь…
— Дай посмотреть, — приподнимает его голову за подбородок.
Алёшка всхлипывает.
— Болит лоб. Страшно там? Что, сотрясение? — делает он большие глаза. — Что тут за стулья такие? Я не виноват, что такие стулья.
— Просто царапина. Пройдём мимо аптеки, куплю тебе спирта. Хорошо?
— Говорят, это вредно. Дядя Боря постоянно покупал. Ну, сосед наш, помнишь?
Люба ведёт его за руку к узким улочкам, где в одной стороне и аптека, и сувенирная лавка, и набережная.
— Ну что ж, тогда куплю перекись. Как ты проводил время с папой?
— Да так, — пожимает он плечами. — Катался с ним на машине, пазлы собирал и смотрел мультики. А ещё он мне порулить дал, но совсем чуть-чуть. Но вообще он не любит играть со мной. Мне каждый раз просить приходилось. Но зато он мне пообещал телефон купить. Круто, да?
Люба едва заметно качает головой, но ничего не говорит.
Спустя уже десять минут она обрабатывает ему царапинку и наклеивает на лоб пластырь с Человеком-Пауком.
— А теперь, вот тебе двести рублей, видишь ту тележку? Можешь купить мороженое. А я зайду в лавку, хорошо?
Ей бы попытаться как-то вернуть себе бусы, но так, чтобы Алёшка не видел. А то ещё подумает неизвестно что, в памяти это отложится и вырастит бандитом.
Он энергично кивает, так, словно задался целью проверить, не отвалится ли пластырь. Берёт деньги и бежит за мороженым.
— Я быстро, тёть Люб!
— Хорошо.
Лавка снова закрыта. Но, может, можно подёргать ручку, как Маринка делала?
Боже, сначала она пытается разделить русалий хвост и самого русала, потом кидается артефактами, а теперь ещё и ворует с риском навсегда испортить чужого ребёнка!
Где-то внутри она чувствует холодок. Словно кто-то дует на стержень, тот самый, который символизирует стойкий характер.
Русалки. Существуют.
— И они мужчины! — ужасается Люба.
У неё ведь не было времени как следует это обдумать, нужно было мчаться вперёд, спасать, рисковать собой…
— И, возможно, человечеством, — шепчет она, на мгновение усомнившись в том, что делает.
Но поцелуй всё ещё чувствуется на коже. Заколдовали её, что ли?
Лавка всё равно заброшенная, карлица действительно уехала, и судя по её реакции на непогоду и бусам — она как-то со всем связана.
Интересно.
Люба, воровато оглядываясь, дёргает за ручку двери.
Афина в чёрном балахоне замирает на углу. В этой спешке она забыла пару важных вещиц, которые нигде больше не достать, кроме как в её закромах. Да и погода проясняется. И если море взбаламутилось по её душу, то искать здесь уже перестали. Ложная тревога?
Тогда почему ей всё думается об Арктуре?
Она замечает ту самую девушку у двери и ухмыляется, но тут же сердце пропускает удар, когда в поле зрения попадает и пшеничноголовый мальчишка.
Просто идеальный для того, чтобы его съесть!
Будь неладна ведьминская натура, она давно с этим завязала и больше не собирается…
— Привет, — ноги сами ведут к нему, — мальчик.
Он держит в руках два мороженых, одно клубничное, другое шоколадное с орешками, и дико жалеет о своём выборе. Потому что какое именно отдать тёте Любе, не знает.
Алёша поднимает… нет, направляет взгляд на маленькую женщину и кивает ей.
Надо же, фея, что ли? Красивая, странноватая, миниатюрная. Только крыльев не хватает за спиной. Она ненамного выше Алёшки!
Ну ладно, выше, но он просто самый маленький среди детей в своей группе.
Однако незнакомка всё равно непохожа на взрослую. Или как сказать правильно?
Он настолько задумывается об этом, что шарик шоколадного мороженого падает на асфальт и разбивается в лепёшку.
И Алёша, понимая, что хотел съесть именно его, всхлипывает:
— Привет.
— Какой же ты неуклюжий! — Афина улыбается. — Хочешь, я отведу тебя в страну мороженого?! Где даже дома из мороженого? И мороженые реки и мороженые лодочки. Идём со мной, — она протягивает ему руку.
На небольшой ладони виднеется родимое пятно, похожее на звезду.
Алёшка замечает его, и только поэтому берёт её за руку. Чтобы повертеть ладонь странной незнакомки и так и сяк. И поднять на неё пытливый, строгий взгляд синих, как море, глаз.
— Татуировки, это нехорошо. Мама так говорит. И тётя Люба, тоже. Я Алёша. А ты? И вот, — кивает в сторону тележки с мороженым. — Можно здесь.
— Это не татуировки, это ключ к стране мороженого, милый мальчик, ты будешь просто мальчиком в моих глазах, волосы у тебя прекрасные… — она вздыхает мечтательно и тянет его за собой. — Здесь еда не та! Ты удивишься, какой она бывает… живой!
— Разве можно есть живую еду? — морщится он, и сам не замечает, как уходит за ней всё дальше. — Если бы со мной говорила булочка, например, — лижет он клубничный шарик мороженого, — я бы не смог её съесть. И это мороженое бы меня пугало. Знаешь почему? Потому что я его лизну, а оно меня за язык схватит. Жутко очень. Хочешь? — предлагает ей. — Оно тоже вкусное. А ты меня потом угостишь шоколадным. Угостишь же?
— Конечно, там, куда я тебя веду, будет всё, что захочешь. Вечно, вечно, вечно… — эхом отдаются её слова.
Дверь поддаётся со скрежетом. Странно, что никто ещё ничего не вынес, одна она такая что ли?
Такая… с русалом в единороге и курортным Романом напротив?
— ОПЯТЬ ТЫ, ЖРИЦА ЛЮБВИ! — громыхает голос.
Ей уже кажется, что это всё записанные фразы, но про любовь-то как совпало!
Она вскрикивает, но хватает бусы, что лежат нетронутые, на том же месте. И выбегает из лавки, словно ужаленная. Тяжело дышит, хватается за сердце, роется в… сумочке, достаёт последние три тысячи из тех, что можно было тратить, швыряет за порог и ищет глазами Алёшку.
Он оказывается на другом конце улицы с…
— Сссс, — срывается с места Люба. — Эй, куда!
Алёшка её не слышит, зато слегка замедляет шаг, сообразив, что его куда-то уводит незнакомка.
— А… надо тёте Любе сказать, — лепечет он, чувствуя подбирающийся к сердцу страх.
— Да, знаю я твою эту тётю! Не отдалась она морю в детстве, теперь бегает тут как сумасшедшая среди людей! Между мирами. Зачем её спрашивать, дурную? Идём, быстрее…
— Не отдалась, это как? — морщится он, пытаясь понять о чём речь. — Типа… не отдала… что?
Афина замечает предмет разговора. Да, именно что предмет, раз не уплыла из Саратова в своё время! И сворачивает с Алёшкой за угол.
На ходу продолжая заговаривать мальчишке зубы:
— Есть такой обряд, как дань морскому королю. Или царю. Или даже богу. По-разному называют, но не суть. Среди людей иногда рождаются дети, которые могут жить как на суше, так и в море. И метка у них морская обязательно будет. В виде родимого пятна необычной формы. По ней родители и должны понять, что их ребёнок — дань повиновения морям. Они обязаны оставить дитя у воды, чтобы верховная ведьма забрала и отдала королю. Такие дети всегда были на особом счету. Но ты, наверное, не слышал об этом ничего… Связь этого мира с миром, где есть место магии, с каждым годом становится всё слабее. Лишь единицы верят в русалок и ещё рассказывают о них сказки.
Несмотря на то, что они бегут быстро, речь её плавная и приятная уху, словно журчание воды.
Но Алёша вдруг упирается пятками и останавливается, поворачивая назад. А так как незнакомка руки его не отпускает, то он пытается тянуть её за собой.
— Мне нельзя уходить без спроса. Даже за сказками. И мороженое уже рас… таяло, — роняет он огорчённо, когда и клубничное плюхается об асфальт. — Ну вот…
Афина качает головой и тянет его за собой на крутую, неприметную тропку, ведущую от лавочек прямо к морскому берегу.
— Слушай сказку дальше, непослушник!
Люба едва продирается сквозь будто бы замедлившиеся время, бусы на её шее гремят змеями, хотя маленькие, возможно, и не настоящие вовсе жемчужинки, не должны издавать такой звук.
— Что здесь происходит? — кричит она. — Отпустите мальчика!
— Сама воровка! — прожигает карлица её взглядом синих глаз. — Бусы мои стащила, да как умудрилась, чтобы я не заметила!
— Да я и сама не заметила! — возражает Люба, которую эта тема очень сильно задевает. — Ребёнок здесь при чём?!
— Я здесь при чём? — вторит ей Алёша и… кусает со всей силы своих молочных зубов карлицу за руку.