— Но я хотела собаку, правда, Максим не позволял, а потом не до того было.
— Я сказал так для сравнения. Имел в виду, что ценим в них если не какую-то практичную пользу, то красоту. Цветы есть. Только они не пахнут. А как это, — гладит Любу по голове, нежно перебирая пряди её волос, — как не позволял? Почему?
— Не любил животных, мы жили вместе, так что нужно было считаться.
— Ты считалась с тем, что он не любит их, но он не считался с твоим интересом? Странно. Или вы договаривались об этом заранее?
— Нет, но одно дело жить без собаки. Другое — терпеть собаку. Тут мне нужно было уступить.
— Пожалуй, — тянет он после небольшой паузы, и вдруг встаёт и поднимает её на руки. — Но знай, что я бы уступил тебе, — улыбается, выходя с ней из номера. — Мне хочется видеть тебя довольной. И если захочешь завести собаку, кем бы эта тварь ни была… — он не совсем уверен. — В общем, я разрешаю.
— На Дне, да? — смеётся Люба. — Куда мы?
— Куда собирались, уже сумерки… На Дне. Не знаю, — задумывается, — может, и придумали бы что-то. Не скучать же тебе там по собакам.
— Благодарю покорно, но… ты забыл про сумки. И ещё насос, плед… Любимый, ты так торопишься…
Ну, нравится ей звать его так, что от одного отзвука начинает сладко биться сердце.
Арктур улыбается, обнимает её и возвращается за вещами, которые с лёгкостью подхватывает одной рукой, не отпуская при этом Любу.
И вскоре, уже подходя к выходу из отеля, Арктур произносит:
— Моя жемчужина… Я могу называть тебя так?
Арктура прерывает Анита за ресепшеном, она швыряет в них горстью конфет для гостей и напутствует:
— Чтобы вы там утонули!
В это время ещё и развесёлый Вова заходит.
— Ани, ты не видела…
Очередная порция сладкого, но не настолько, как эта парочка, летит и в него.
Горничная наблюдает за всем этим с возмущением:
— Ой, скорее бы осень…
— Утонуть, это вряд ли, — качает Арктур головой, — но спасибо, — и выходит на улицу.
А оттуда уже они добираются до пляжа и довольно быстро с уютом располагаются на надувной замене матраса, с пледом и вином.
— Твои глаза такие тёплые и живые, — произносит Арктур, легонько накрывая её ладонь своей. — На Дне у многих глаза, точно бездна или стекло. А в твоих сама жизнь.
— У тебя такие же, разве что в них есть что-то… пугающее.
Белое плещется в бокале, на широкой тарелке моллюски, фрукты и сыр. Пахнет солью и свежестью, море будто напивает тихую песню, ещё не колыбельную, но почти… Люба касается тёплой узкой ладонью его щеки и всматривается в красивое лицо.
— Я рад, — отчего-то произносит он беззвучно, одними губами, заворожённый её видом, прикосновениями, голосом… — Ты удивительна… — Арктур приближается, чтобы подарить ей лёгкий, но будоражащий поцелуй.
Она отвечает ему, вцепляется в плечо, едва не проливает вино.
— Люблю.
— И я тебя… — выдыхает он, и не в силах больше себя сдерживать, целует её жарче, и горячей ладонью ведёт по бедру.
А после опрокидывает Любу, нависая сверху. Мерцает его взгляд, будто плещется в нём вода, в которой дробится лунный свет. Сверкает улыбка, чарующая и опасная, а затем жаром проходятся поцелуи по шее и груди. И платье Любы неумолимо сползает вниз, будто на ней и не держится вовсе лёгкая, мягкая ткань.
Она стонет, запрокидывает голову, готовая пойти до конца, довериться ему, забыться в обаянии моря, но…
Бокал откатывается по гальке в сторону, нужно будет не забыть убрать его позже. Люба беспомощно шарит рукой по пледу и выдыхает:
— Защита…
— Мм? — он окончательно избавляет её от платья, одним рывком срывает с себя рубашку, будто бы и не прекращая поцелуя и ласк, но, наконец, чуть медлит. — Сейчас, хорошо… — однако звучит это не очень довольно. А спустя несколько секунд: — Всё правильно, так? А он… а это… не слетит? Ох, странно как… — и его коронное, с нотками мурчания на этот раз: — ЧуднО.
Люба смеётся, возбуждение, страх и веселье сливаются в гремучей смеси. Она обнимает Арктура за шею одной рукой, другой ведёт ниже… и только сейчас замечает его огромный, зелёный хвост.
— Боже…
Он ведёт плавником и тот, широкий и полупрозрачный, на мгновение нависает над ними парусом, а затем опускается и достаёт до кромки воды.
Чешуя гладкая, в этот момент настолько, что в какую сторону не поведёшь рукой, ощутишь лишь её шёлк да жар.
Арктур не даёт Любе задуматься, не даёт отвлечься, страсть захлёстывает их сильнее, чем любая волна, которую им когда-либо доводилось видеть.
Ей кажется, что она растворяется в нём, а он — чистое удовольствие, которое касается её тела постоянно, становясь то сильнее, то настолько сильным, что становится почти невыносимо замечать что-то ещё.
— Любимый… Арктур… Мой король… Моя… любовь… — слова звонкие, как монеты, срываются с губ, которых она уже не чувствует, вновь и вновь оборачиваясь в морскую пену, но неизменно возвращаясь к себе.
Люба касается его безупречной кожи и чешуи, жар, разливающийся вокруг них так приятен, он обволакивает, словно шёлк, не обжигая, но дразня…
В глазах тонут тысячи пылающих звёзд, что будто стали больше, капли солёной воды касаются лица, волны поют, покачивая матрас… Люба едва дыша роняет руку, и та оказывается в мягкой солёной пене.
Время теряет над ними власть, только всё темнеющее небо выдаёт его неизменный ход.
И вот Арктур легонько целует её в висок и прячет лицо в её шее.
— Мы почти над моим домом… — шёпот его щекочет ей кожу.
Он приподнимается, заглядывая в её глаза, а затем ложится на спину рядом, опасно качнув матрас. Который чудом ещё не перевернулся и плыл, будто плот, посреди моря. Так далеко от берега, что и вовсе не понять, в какой он был стороне.
У Любы нет сил, чтобы приподняться и оглядеться, но она догадывается, что они далеко от берега, а ведь даже не заметила, когда из-под жарких, сплетённых тел исчезла галька…
Она всё-таки не принцесса на горошине.
Или дело в Арктуре. Ей не хочется говорить, не хочется двигаться… Лишь бы он был рядом и грел своим теплом.
На глазах мерцают слёзы.
Так хорошо.
ГЛАВА 17. Падшая на Дно женщина
Арель заплетает последнюю из шести кос, и босой ногой ступает в воду. На нём лёгкая и длинная, непонятно откуда взявшаяся белая рубашка. Он выглядит утончённым и призрачным.
И даже не прощается с Вовой, который наблюдает за ним, стоя на берегу.
Но ор серого кота заставляет Ареля замереть на месте. По пояс в воде, которую он гладит ладонями.
Кот разрывается.
И мужчина спешит, всё ещё на своих двоих, на берег.
— Иди, иди сюда, — тянет руку к коту, и тот едва ли не лезет в воду. — Хороший, мягенький… — Арель берёт его и прижимает к себе. — Заберу с собой!
— Куда, обалдел? — встревает Вова, приближаясь к нему.
Сейчас раннее утро, через два часа ему на смену. Новый друг, его… лорд возвращается на Дно. Рассвет так красив. Он тоже красив. А вот кот…
— Он ведь захлебнётся, не мучь животное!
— Но он звал меня! — голос лорда приобретает капризные нотки. — Ты же видел. Он не боится.
— Перестань… Уплывай уже.
Вова подходит ещё ближе и протягивает руки, чтобы забрать кота.
Но Арель лишь крепче обнимает его и спешит отступить, поднимая в воздух шквал брызг.
— Я… как-нибудь всё устрою. Чтобы он мог дышать. Животное же… В пузырь его, что ли, поместить? В общем, — упрямо поджимает губы, — это мой кот! И коту позволено идти, куда кот хочет идти! Таков теперь закон у нас на Дне. Ясно? Имею право.
— Ты ведь не король, — Вова уже понял, что Ареля это задевает, несмотря на то, что правителем быть он не хочет. — Давай хотя бы… в другой раз? — спрашивает с затаённой надеждой. — Сейчас у вас там враг, Любу надо оберегать, не до кота…
— У… — то ли выдыхает стон, то ли теряется, что сказать, но всё же медленно бредёт к Вове и протягивает кота ему. — Береги его. Я потом заберу его. Но следи сейчас, чтобы кот не плакал. Иначе уйти не смогу… — и спешит обратно в воду.
Животное кричит, вцепляется в Вову и будто специально со смаком оставляет на его груди глубокие царапины. С которых тут же капают капли крови. Из-за соли, к тому же, хочется плакать уже ему.
— Чёрт…
Арель оборачивается. И глядя на его кровь, медленно и выразительно облизывает губы. И приказывает затем:
— Успокой котика, дай мне уйти с лёгким сердцем!
Вова сцепляет зубы, пытается заткнуть коту пасть и уходит не оборачиваясь…
***
Арктур набрасывает на плечи Любы плед и садится рядом на сдутый матрас.
Они на берегу, любуются рассветными лучами.
— Ты готова? Я чувствую, что Афина скоро будет здесь. Мы можем начинать.
— Не знаю… — отвечает она честно, поглаживая его великолепный хвост.
И Арктур подаётся ещё чуть ближе, жмурясь от удовольствия.
— Я активирую твою метку поцелуем. Но у тебя ненадолго закружится голова. И хвост появится, когда коснёшься солёной воды.
— Л-ладно.
Она улыбается. Несмело. Нежно. Светло.
— Тогда… иди сюда, — он запускает пальцы в её волосы и целует сначала нежно и едва ощутимо, затем всё горячее и глубже. Как то иначе, чем целовал до этого, и во рту чувствуется… соль.
Любовь дёргается, совсем немного, будто из упрямства, распахивает глаза и чувствует, будто где-то внутри что-то раскрывается. Дивный алый цветок или же ракушка с перламутровой жемчужиной. На грани слышимости начинает звучать тихая мелодия. Голубые радужки мерцают, сердце бешено колотится.
Арктур отстраняется и смотрит на неё с лёгким беспокойством, которое перекрывает жгучий интерес.
— Как ощущения?
И пальцами касается её метки под волосами.
— Она пульсирует… — сводит брови Люба, сейчас она выгляди совершенно беззащитной и хрупкой.
— Да, хорошо, так и должно быть… Подожди немного, с Афиной переговорю, и войдём в воду. Да? — спрашивает, словно боясь, что она успела передумать.