— Ну конечно! Я вообще-то от дома в другом конце страны! Что если я не могу принять этот подарок или вовсе не хочу? Что если мне будет неудобно? Это ведь не букет роз, чтобы поставить в вазу и забыть.
— Поиграешь здесь с ней тогда, а я заберу потом. Будешь, — подмигивает, — навещать её уже у меня дома.
— В номере? — она щурится.
— Не-а, ты правильно услышала. Я сразу, как тебя увидел, понял, что нас может многое связывать. Дружба или что-то другое, не столь важно, — спешит он добавить. — И я этому рад. Надеюсь, короче, что мы подружимся. Ну, так как, — кивком указывает на мышь, — назовёшь?
Люба закатывает глаза, но задумывается.
— Дурка.
— Я? — накрывает он мышку ладонями, будто защищая её, совсем ещё малышку, от бранного слова. — Почему дурак?
— Ты — не знаю почему, мало на улицу выходил, в школе не доучился? А она… Имя забавное.
Люба поднимает и протягивает ему нетронутый круассан на тарелке.
— Вот. Тоже подарок, я за ним аж из номера вышла и до ресепшена дошла. Представляешь?
Рома усмехается.
— Спасибо, — берёт круассан, снова едва не упуская мышь. — Сейчас заберёшь её или мне попозже подойти?
Люба не выдерживает…
Надо уже разобраться со всем этим Цирком Дю Солей.
Она садится на стол рядом с ним, касается его щеки, берёт за подбородок, заставляет посмотреть себе в глаза.
— Зачем это всё? Я не могу взять мышку, живое существо, такую большую ответственность. Да ещё и от такого сомнительного человека. И о каком общении может идти речь?
Вместо ответа Роман, непонятно как всё это восприняв, целует её в щёку, совсем близко от губ.
И получает оплеуху.
Боже мой, у неё уже были такие отношения, сколько можно?
Почему её никто не слушает?
Никто не хочет стараться, как будто достаточно подойти и сказать «идём со мной, детка», а если что-то не так — отделаться подарком и сказать — "я столько времени и сил потратил на то, чтобы найти что-то особенное".
И это вместо того, чтобы попытаться элементарно услышать?
Спросить о её вкусах. Может быть…
— Может, мне вообще блондины не нравятся!
Роман отшатывается и вылетает из-за стола.
— Мне перекраситься?! — выкрикивает он. — Говорю же, может, я просто общаться хотел. Что за стереотипы у тебя о мужчинах?
И, не дожидаясь ответа, уходит, оставляя её вместе с мышью, которая бегает у края стола и собирается спрыгнуть вниз.
— Ты не заберёшь свою чёртову мышь?! Какая безответственность! И как с тобой тогда детей растить?!
От волнения даже руки подрагивают.
Ужас какой. Почему она вообще обращает на него внимание и что-то выговаривает?
Им же не по пять лет. Ей бы может и хотелось прямо поговорить и даже дать ему шанс.
Но он ведь не слушает.
И мышь оставил…
Люба, хоть и побаивается их, но после сегодняшнего…
Видала вещи и пострашнее.
Оня мягко скидывает мышь в шляпу и соединяет её оборки.
— Что, Дурка, не наш сегодня день… Не плачь. Особенно по мне не плачь.
Мышь попискивает и скребётся внутри.
А Роман возвращается.
— Прости… Но ты мне мозги сворачиваешь. Всегда просто с девушками было, — признаётся он, — а ты… Не поговорить с тобой, ни подарок сделать. Я… Ай, — он машет рукой и ищет взглядом мышь. — Сбежала, что ли?
Люба прячет за спину шляпу.
— Да. Из-за тебя, — повышает она тон, даром что головой не качает и языком не прицокивает. — Живодёр.
— Ну… это же мышь, она теперь… на свободе, — выглядит Рома таким растерянным, что кажется смешным, и всё надеется отыскать мышку взглядом где-нибудь на земле. — Не расстраивайся только, ладно?
— Она же декоративная, она точно умрёт здесь! И у меня бы умерла, у меня есть… змея, — ей кажется, в русале есть что-то змеиное, в его позах, поведении, и даже хвост на мысли наводит, если не приглядываться и не замечать чешую. Что они там едят в своём океане? Едва ли у них есть полуфабрикаты.
— Ну хочешь, я тебе новую подарю? — выдаёт Рома первое, что приходит ему в голову. И сразу же понимает свою ошибку…
Он замирает, чувствуя себя невероятно глупо. Загнанным в угол. Причём самим же собой. И не находит, что сказать и как оправдаться.
Мимо пробегает полосатый серый кот.
Рома старается на него не смотреть.
— Вот о чём я и говорила, — улыбается Люба, но как-то даже грустно, — ты ужасный человек. Вот, держи…
Раскладывает она шляпу перед его лицом, где притаилась, должно быть, до смерти перепуганная мышь.
— Верни её, пожалуйста, туда, где взял. Тебе не стоит заводить животных. И вообще, подходить близко к нормальным людям.
Он забирает мышь. Молча. И просто замирает на месте. То ли расстроенный и смущённый, то ли трясущийся от злости и раздражения.
— Ты… Невыносима, — выдавливает наконец из себя. — Как хочешь. И шага в твою сторону теперь первым не сделаю.
— Отлично, — она улыбается и вправду как будто бы с облегчением, довольная. — Я очень рада, что теперь мы сможем провести отпуск без помех. Ты найдёшь себе кого-нибудь попроще. А я получше.
Выдохнув это, Люба собирается возвращаться к себе.
Роман ничего не отвечает, чтобы не сделать всё ещё хуже.
***
Арктур осматривается. Странное место. Оно кажется ему пустым и безжизненным. Зато он точно знает, что здесь его не найдут враги. Возможно, даже скорее всего, они считают, что он погиб. Что ж, тем лучше…
Он пытается переместиться к окну, но воды и без того мало, и лучше бы её не расплескать.
Без воды сейчас он может и правда погибнуть…
Раны на хвосте саднят. Затылок гудит. Живот сводит от голода.
Арктур не уверен, что от девушки со священным именем стоит ждать помощи. Она уверена, что приобрела для него единорога. Наивная…
Но тем не менее он её очень ждёт. И несмотря на своё состояние пытается понять, не обидел ли ничем человечку. Как-никак, они из разных миров. Возможно и он не в полной мере осведомлён об их правилах и этикете. И надо бы сказать, что и она не виновата ни в чём. Сказать заранее, до того как Любовь узнает, кто он, и устрашится.
Со смешанными чувствами после очередной встречи с Романом, Люба заглядывает в душевую и слабо улыбается.
— Живой?
— Видишь же… — он улыбается ей в ответ. На этот раз открыто и уверенно. И улыбка у него, словно высверк клинка. — Рад, что ты вернулась. Я… хотел спросить. Скажи… я нанёс тебе какую-либо обиду?
Она качает головой. Так же молча разводит воду и подливает ему, выплёскивая часть на пол.
— Я рискую очень многим, помогая тебе. В том числе и рассудком. И я считаю, что заслуживаю уважительного отношения и права знать, что происходит.
— Конечно, — с благодарностью наблюдает он за ней. — Разве я отказал тебе в ответах? Не очень хорошо помню, как и почему ты ушла… Мысли всё ещё путаются, — хмурится он, и при этом пытается собрать свои волосы в пучок.
Пара мокрых прядей спадает ему на лоб, под кожей на руках его перекатываются мышцы, на рёбрах, где чешуя перерастает в гладкую светлую кожу, открывается небольшой порез.
— У тебя нет ничего, чтобы?.. — как бы указывает на свои же волосы, которые, разожми он пальцы, рассыпятся по плечам неровными тяжёлыми прядями.
— Моя резинка… В мусорке.
Она морщит носик и решает не копаться в чёрном, не до конца отмытом целлофане.
Вместо этого вытаскивает ленточку из шляпы (с капельками клея в довесок) и наклоняется над ним с опаской, будто он дикий зверь, чтобы завязать волосы.
— Благодарю, — он ждёт напряжённо, будто и она способна ему навредить. — Не люблю бывать на воздухе из-за них. В воде они не мешают. А у вас, наверное, наоборот?
— Я не умею плавать, первый раз море увидела несколько дней назад, — легко отвечает Люба и отстраняется. — Так что ты предпочитаешь из еды? Сырую рыбу?
— Что ты… Водоросли. Моллюсков. Мидии особенно нравятся. Мясо птиц. Чайки вполне подойдут. Есть у тебя вяленая чайка? Это редкость и на моём столе, она сложна в приготовлении, а доставить на дно так, чтобы сохранились вкус и тепло, сложнее в разы. Но вы, наверное, питаетесь ими каждый день, — кивает он понимающе.
Люба смеётся.
— Курицу, значит, будешь есть? Только из кухни в номер нельзя, придётся в магазин идти и проносить контрабандой.
Отступая от него на шаг, она едва ли не давит трепыхающуюся рыбёшку.
— Сегодня слишком часто на глаза мне попадается всякая мелочь… — бормочет и поднимает её за хвост.
— О, о, — тянет русал растроганно, — бедняжка. Это она мне помочь хотела и выпала, видимо, из волос. О… Маленькие глупые создания.
— Как жива до сих пор? Разве нормально ей в твоей воде? — Люба морщится.
— Со мной нормально. Да и морская ведь она… Но ты, спаси её. Беги к морю! — машет он рукою так небрежно и снисходительно, будто Любе только и требовалось его разрешение.
Люба открывает рот, поправляет очки и плотно смыкает губы.
Обдумывает ситуацию.
— Нет, — решает она, — так не пойдёт совершенно. Я не буду сходить с ума и носиться с рыбкой, которую раньше выкинула бы в мусорку, только потому что рядом кто-то хвостатый. Она же неразумная?
Люба заносит руку над унитазом.
— Не совсем, — и весомо добавляет: — но это рыба.
— В таком случае, сам со своим ребёнком и возись.
Она кладёт рыбку на его хвост.
— А теперь рассказывай, как попал сюда. Как быстро уйдёшь. И какого чёрта вообще?
Он покачивает рыбку на хвосте.
— Она думает, ты мой ребёнок, — улыбается он с нежностью. — Её и на рынке обманули, сказали, что единорога продали… — и поднимает на Любу уставший взгляд. — Отнеси создание к морю, будь добра… И обо мне никому не говори. Всё из-за моего сводного брата, он решил свергнуть меня с трона и захватить власть. Я должен быть здесь, пока не восстановлю силы. Лучше будет, чтобы пока враги думали, что я мёртв. Верные же подданные, я уверен, верят в меня. Смуты не будет…
— Морской трон, значит? — хмурится она. — И если кто-то из твоих узнает, что ты здесь, меня, возможно, закидают гарпунами? С рыбой возится не буду, — добавляет следом, будто бы это так же важно.