– Мы с ними давно утеряли связь… – подала голос Амабель, но была перебита маркизом.
– А вы, дорогая, стало быть, рассказали об этом своему мужу?
Амабель чуть не сказала, что ей некогда было заниматься такой ерундой, поскольку налаживание отношений с мужем занимало все ее время, но сумела сдержаться. По всей видимости, Роберт подумал о том же. Их секундным замешательством эффективно воспользовался Нортгемптон, продолжив наступление.
– Я так и думал. Действительно, зачем утруждать себя разговорами о происхождении и родственниках, когда полно других дел, – намек прозвучал мерзко, и Амабель вся подобралась. – Однако, вернемся к родословной нашей милой графини. Связь с испанским королевским двором теперь осуждается в обществе. В свете начавшейся войны, это практически приговор. Вы оба обречены, если только не поступите мудро, разорвав отношения. Роберт, сын, ты лишишься милости двора, за твоей спиной будут шептаться, а возможно и строить каверзы. Амабель, ты готова видеть, как твой муж из-за тебя катится вниз и лишается всех благ?
– Отец, я требую, чтобы ты прекратил обвинять во всем мою жену. – Роберт подошел к жене и взял ее за руку. – Кого интересуют старые связи, тем более, что они уже давно прерваны? Я связан с Амабель телом и душой и не собираюсь что-то менять в своей жизни.
– Ну-ну… сколько пафоса, – фыркнул Нортгемптон, пройдясь по комнате и сев в кресло. – Однако, судя по тем сведениям, что я получил от виконта, Амабель так и не стала твоей женой в полном смысле этого слова.
Амабель почувствовала, как ее лицо моментально покраснело от стыда и унижения.
– Мерзавец! – гневно высказался Роберт и сжал кулаки. Весь его напряженный вид не сулил Моубрею ничего хорошего.
Тот равнодушно пожал плечами, продолжая демонстративно отряхиваться:
– Дорогой мой, ты слишком далеко зашел в последний раз. Все эти хватания за грудки и резкие слова… все это нанесло большой вред моему здоровью. Мне нужна была компенсация…
– Мы сейчас не об этом, – прервал его Нортгемптон.
– А мне кажется, об этом, – вмешался Роберт. – Ты поверил словам этого «порядочного» джентльмена и возводишь напраслину на мою жену! Почему бы тебе не поверить словам твоего сына? Амабель – моя жена перед богом и людьми, и я не собираюсь расставаться с ней.
Амабель почувствовала, как в ее груди что-то екнуло от этих слов, а теплая волна опалила грудь любовью и нежностью.
– Дело не в его порядочности, а в возможности для тебя добиться большего, – отчеканил маркиз. Он вскочил с кресла и взволнованно заходил по комнате. – Ты же мой сын! Продолжатель рода! Если наше имя будет смешано с грязью и если не будет наследников, то что станет с нашим состоянием и землями? Ты об этом думал?!
– Думал! Вот если я брошу свою жену из-за своенравной перемены политического ветра, то тогда мое имя точно станет равноценно бесчестью. И ты не вправе ожидать, что за полгода Амабель должна уже понести.
– Почему же не в праве? Если она вечером принимает мужа у себя и полностью здорова, то я вправе ожидать хотя бы намеков.
– Она здорова!
– Тогда я не вижу причин, чтобы…
– Насколько я знаю, моя мать родила меня только через два года после вашего брака? – не сдержавшись, бросил Роберт. – Или я ошибаюсь… отец…
Последнее слово прозвучало язвительно.
Розалинда и Моубрей, остававшиеся на обочине этой битвы титанов, напряженно ждали исхода. Амабель задержала дыхание.
Нортгемптон втянул воздух через сжатые зубы.
– Ты забываешься, сын, – прорычал он. – Наши отношения с леди Эсмерелдой – закрытая тема для обсуждения!
Наступившее тягучее молчание, казалось, мешало даже дышать. Отец и сын сверлили друг друга взглядом, не желая уступать обозначенные позиции. Роберт упрямо поднял подбородок и почти прошипел:
– Ну, почему же закрытая. Почему ты считаешь правомочным обсуждать мою личную жизнь, а я не могу? Ты нарушил сегодня все правила приличия, отец! Вломился ко мне в дом, обвинил мою жену во всех тяжких грехах, да еще и требуешь от меня развестись! Это просто неслыханно!
– Когда у тебя будут свои дети… если будут… ты меня поймешь, – надменно настаивал на своем маркиз.
– Вряд ли, – презрительно бросил его сын.
Глаза Нортгемптон сверкнули от гнева, и он процедил сквозь зубы:
– Я буду стоять на своем. И если я не найду у тебя поддержки, то пойду до конца, включая освидетельствование врача и обращение с нижайшей просьбой к его величеству…
Амабель похолодела от страха. Ее сердце забилось нервно и тревожно, осознав, чем именно угрожает маркиз. Мысли заметались в поисках выхода, но когда ей на глаза попалась Розалинда, решение пришло моментально. Краткая молитва помогла ей собраться с духом и придала мужества завершить задуманное до конца.
Тем временем Роберт продолжал обороняться от своего отца:
– Тогда я распродам все имущество и уеду в столь ненавистную тобой Испанию, – бросил он. – А ни в чем не повинные родственники моей жены приютят нас. Вот будет потеха.
– Потеха начнется, когда ты останешься без средств к существованию! Твоя супруга первая же будет тебя попрекать.
– Не будет! Она весьма добродетельна и умна.
– Если бы этого было достаточно для благополучной семейной жизни.
– Ты прав! Ее красота настоящее сокровище само по себе…
– Такое ощущение, что я разговариваю с пятнадцатилетним молокососом!
– Молодость духа еще никто не отменял!
– Боюсь, это не молодость духа, а незрелость ума!
Амабель подумалось, что она вот-вот завизжит. Эти два петуха не только не собирались останавливаться, а, похоже, сейчас перешли к оскорблениям.
– Незрелость – это когда ты разрушаешь жизнь своему сыну в угоду глупых предрассудков! – бросил окончательно рассвирепевший Роберт.
– Все, довольно! – вырвалось у Амабель. Четыре пары глаз обратились к ней, и она продолжила, – Считаю дальнейшие ваши препирательства бесполезными, вы так ничего не решите, а нам нужно прийти к какому-нибудь знаменателю.
Нортгемптон фыркнул:
– И что вы предлагаете?
– Я предлагаю вам пойти со мной, – невозмутимо продолжила его невестка. – Вы же хотите получить доказательство? Я вам его предоставлю.
– Интересное развитие событий, – развязно ухмыльнулся Моубрей. – Нам тоже любопытно взглянуть на эти «доказательства», не так ли, Розалинда.
У той хватило духу лишь маловразумительно шевельнуть губами.
– Оставьте ваше любопытство при себе, – отрезала Амабель. – Со мной пойдут только маркиз и мой муж. Остальных я прошу остаться здесь.
С этими словами она развернулась и направилась к двери, справедливо решив, что названные господа пойдут за ней сами.
***
Поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж, где располагалась ее спальня, Амабель поймала себя на том, что отсчитывает свои шаги так, как будто это оставшиеся секунды ее жизни. План, который она намеревалась воплотить в жизнь, был очень шатким и опасным. Как для нее, так и для Роберта. Им предстояло пройти по лезвию ножа, и Амабель было страшно. Очень страшно. Сейчас решалось все: любовь, семья, будущее… Вот почему ее сердце билось как сумасшедшее, а в горле застрял комок. Будь благословенен изобретатель корсетов – жесткие пластины не позволяли ей опустить плечи или ссутулиться, и это радовало ее: слабина привела бы к катастрофе. Прямая осанка, подбородок вверх – вот это испанская гордость!
Широко распахнув дверь спальни, она решительно зашла в комнату первая и предоставила джентльменам возможность войти следом. Покопавшись в бельевом шкафу, Амабель достала сверток и вытряхнула содержимое на кровать. Многострадальная юбка Розалинды, изобилующая разорванными краями и пятнами крови и страсти, заставила благородных господ заметно содрогнуться. И если Нортгемптон, брезгливо искривив губы, с отвращением рассматривал предмет, то Роберт напрягся и потрясенно посмотрел на Амабель. Она знаком попросила его не вмешиваться.
– И что это означает? – наконец, произнес Нортгемптон, посмотрев на невестку.
– Это означает, что ваш сын – страстный и нетерпеливый муж, – твердо проговорила Амабель, чувствуя, как на щеках выступил предательский румянец и спустился на шею.
Все, к чему ее готовило утонченное воспитание и библейские догмы, все принципы и убеждения летели в тартарары из-за безжалостных обстоятельств, которые загнали их с Робертом в угол.
Пусть она сейчас перешла все границы этикета и морали, пусть выглядит испорченной и вульгарной, но ее не тронут, и оставят в покое Роберта. А это самое главное.
О, тетя Элис, где же твои драгоценные советы на подобный случай?!
Маркиз изумленно перевел взгляд с Амабель на Роберта, а потом опять посмотрел на ошметки юбки. Он, было, уже отвел взгляд, но потом опять посмотрел на ткань, будто оценивая кружево или фасон. Амабель похолодела.
– И вы сохранили это как сувенир? – ехидно поинтересовался он, закончив осмотр и скептически приподняв бровь.
– Я попросил Амабель это сделать, – решительно вклинился Роберт, перенеся внимание отца на себя. – И так как это, на самом деле, касается только нас двоих, то дальнейшему обсуждению тема не подлежит.
Нортгемптон от столь прямого намека выпрямился и холодно взглянул на них:
– Теперь я понимаю, что вас двоих удерживает вместе.
Если брезгливостью можно было бы убить, то супруги были бы уже мертвы. Амабель опустила глаза и не смела поднять их. Непередаваемая интонация произносимых слов заставляла чувствовать себя будто оплеванной с головы до ног и, тем не менее, радовала тем, что, похоже, он поверил в правдивость их слов.
Роберт, сцепив руки за спиной, неприязненно процедил:
– Надеюсь, после столь значимых выводов и животрепещущих доказательств ты оставишь нас в покое, отец. Мы муж и жена, и что-либо менять в данном положении не собираемся.
Маркиз Нортгемптон надменно вскинул голову.
– Я забочусь о тебе, сын. Возможно, тебе не нравятся мои методы, но я всегда действую исключительно во благо своей семьи и страны.