Татьяна Павловна разволновалась. Ей и в голову не приходило, что у мальчиков бывают такие страхи в жизни. У нее у самой внук первоклассник. Школа недалеко, и он ходит туда один.
— Ты в каком классе?
— В шестом.
— А мальчиков из младших классов они тоже преследуют?
— Да. Но с малышами проще. У них просто отбирают деньги.
Как они в ту первую свою встречу расстались, Татьяна Павловна не помнит. Он здорово напугал ее, можно сказать, вогнал в панику. Деньги, бог с ними, надо будет специально выдавать Николаше копеек по тридцать для такого случая. И объяснить, чтобы не вступал в спор, а сразу отдавал, когда потребуют. Ужас какой-то: ребенок должен жить под таким дамокловым мечом, в каждом старшекласснике подозревать своего грабителя. Хорошо, что встретился этот мальчик, открыл ей глаза на опасность, которая подстерегает Николашу. Хорошо также, что она дала ему свой телефон, назвала номер квартиры. Может быть, этот шестиклассник подружится с Николашей. Такой друг сможет постоять не только за себя, но защитит и слабого. Об этом она думала до самого вечера, не решаясь рассказать отцу о своем новом знакомом. Отец не был вздорным стариком, но в последние годы редко удавалось с ним сговориться даже в чем-нибудь малом, если это касалось Николаши. Вдруг, чуть ли не в один день, изобрел он свою теорию воспитания и никого уже не признавал. По этой теории мальчиков должны были воспитывать мужчины, а женщины всего лишь обслуживать, и не больше. Татьяна Павловна сначала ссорилась с отцом, доказывала, что детей должны воспитывать и матери, и бабушки, и сама жизнь, а потом махнула рукой.
Утром следующего дня — это было воскресенье — в прихожей раздался звонок.
— Привет! Это я.
Это был он, недолго они скучали друг без друга.
— Очень рада. Послушай, ведь мы с тобой так и не познакомились. Я — Татьяна Павловна. А тебя как зовут?
— А я — Юра. И еще одно есть имя — Змей.
— В честь чего же Змей? Коварен, что ли, и мудр?
— Фамилия Змеевский.
В коридор вышли отец и Николаша. Татьяна Павловна не видела их лиц, но чувствовала, что отец не собирается делить Николашу с этим Юрой. «И не надо, — подумала она, — я сама буду дружить с Юрой Змеевским, это мой гость, и если он вам не нравится, то это всего лишь ваши огорчения, ко мне это никакого отношения не имеет».
— Пошли, Змей, ко мне, — сказала она мальчику, — ты пришел ко мне, и ты мой гость.
До того как стать декоратором, специалистом по оформлению витрин, выставок и всевозможных интерьеров, Татьяна Павловна работала художником в театре. С того времени у нее на полках за стеклом стояли макеты к разным спектаклям и кое-какая бутафория. Но Змея это не заинтересовало.
— Я признаю в жизни только книги и разговоры о жизни, — ответил он, когда она попробовала с ним заговорить об искусстве, — а всякие картинки и штуковины меня не интересуют.
— Может, мы для первого знакомства будем задавать друг другу вопросы?
Он не сразу согласился, подумал и потом только сказал:
— Но если кто-нибудь из нас не захочет отвечать на вопрос, то поднимет вверх руку.
Она приняла условие. И первая спросила:
— Откуда у тебя такие часы?
Он сразу поднял руку. Ага. Об этом спрашивать почему-то нельзя. Теперь спрашивал он.
— Тот мальчик, что был в коридоре, ваш сын?
— Внук Николаша.
— А старик ваш отец?
— Отец.
— А чего они от вас отдельно?
— Они от тебя отдельно. Ты пришел, и они стали отдельно.
— Я им не понравился?
— Они к новым людям привыкают постепенно. Тебе не кажется, что ты один задаешь вопросы?
— Ваши вопросы неинтересные. А где родители Николаши?
— Далеко. А твои родители, они кто? Отец есть?
— Я пошел, — сказал Змей и поднял вверх обе руки.
Николашу они с отцом растили с пеленок. Дочь и зять развелись накануне его рождения. Потом, чтобы «не дрогнуть», не простить Николашиного отца, этого «последнего негодяя», дочь уехала на работу в дальневосточный театр, туда вскоре прибыл и «последний негодяй». Дочь дрогнула, простила, они еще раз сходили в загс и даже сыграли свадьбу. В отпуск к матери и деду дочь тогда приехала одна, это был декретный отпуск. Опять родился мальчик, он и жил теперь с родителями, а Николаша продолжал жить у бабушки и прадеда.
Не могла Татьяна Павловна рассказать все это Змею, хоть и понравился ей мальчик, и даже задумала она с ним дружить. Она и отцу в тот вечер не все сказала, что хотела сказать: «Напрасно ты Николашу отгораживаешь от людей. Ребенок одинок, и это неправильно». А сказала:
— Знаешь, почему появился мальчик? Потому что ты отнял у меня Николашу. Теперь у тебя Николаша, а у меня Змей.
На это отец ей ответил:
— Пользуешься ситуацией, что ты моя дочь? Но это не снимает с тебя ответственности. В этой жизни ты отвечаешь за своего внука, а не за какого-то неизвестного мальчика.
Она хотела объяснить ему, что он не дает ей отвечать за внука, заграбастал ребенка, подмял, а от нее только требует, чтобы стирала, убирала, готовила еду. Впрочем, в последнее время отец стал сам готовить. Читает книги Амосова и морит себя и Николашу безвкусной, малокалорийной едой. Она, конечно, за спиной отца подкармливает Николашу, а также намекает ему, что дед хороший человек, добрый, но, как все хорошие и добрые, — деспот и с этим надо мириться. Николаша не все понимает в ее речах, но главную суть усваивает. Съедает бабушкин творожок со сметаной с базара и помалкивает. «Таким образом, — Татьяна Павловна говорит об этом своим подругам, — мы с папой выращиваем замечательного двурушника». Она говорит это ради красного словца, не веря в сказанное — какой Николаша двурушник, такое золотко, такой милый и наивный, — но на душе все-таки остается осадок.
— Николаша, — говорит она внуку, — а ты бы хотел дружить с тем мальчиком, который приходил к нам в воскресенье?
— Хотел.
Николашины слова ничего не значат. Он всегда говорит старшим то, чего от него ждут.
— Николаша, а чем тебе понравился тот мальчик?
— Всем.
Татьяна Павловна недовольна.
— Что значит «всем»? Ты уж, пожалуйста, отвечай конкретно.
Николаша учится в первом классе и такие слова, как «конкретно», уже верно угадывает.
— Мне нравится, что он большой, — отвечает Николаша, — и часы у него на руке большие, черного цвета.
— Ты бы хотел с ним дружить?
Николаша умолкает. Татьяна Павловна ждет, а он молчит, наконец поднимает на нее глаза, прозрачные от своей ясности и бесстрашия, и говорит:
— Я давно у тебя хотел спросить, что такое «дружить»?
Татьяна Павловна теряется.
— Ты никогда не слышал этого слова?
— Слышал. А что это такое?
— Не прикидывайся, ты обязан это знать.
— Я знаю, — говорит Николаша, — это чтобы помогать друг другу. Когда дружат, тогда помогают. И всё?
— Почему «всё»? Дружба — это… — Она хотела сказать: самое высокое, самое благородное чувство на свете. Но разве Николаша поймет? И разве дружба чувство? Эти дети не могут без того, чтобы не загонять взрослых в тупик. — Я могла бы подумать, что-то вспомнить и объяснить тебе, Николаша, что такое «дружить», — говорит Татьяна Павловна, — но дело в том, что это объяснение тебе не нужно. Объяснять такие слова человек должен себе сам. Ты подрастешь немножко и сам ответишь на свой вопрос.
Николаша разочарован, а она довольна собой. Это и в самом деле так. На такие вопросы человеку отвечает жизнь, и тут не надо торопиться, надо ждать.
Змей прислал письмо. Скрутил конверт с посланием в трубочку и воткнул в скважину дверного замка. Татьяна Павловна обрадовалась, что отец и Николаша первыми не обнаружили эту депешу. И не зря обрадовалась.
«Привет, мадам!
Я плохо вел себя и приношу извинения. А также благодарность за вашу щедрость и доверие. Не могли бы вы еще раз прийти мне на помощь? Мне не угрожает ничего смертельного, но все-таки я бы не отказался от вашего участия. Ответ положите под резиновый коврик у дверей 14-й квартиры.
Вляпалась все-таки, вклеилась в историю. Мальчик забавляется, играет в какую-то свою игру, а она должна подыгрывать. Но и деваться уже некуда. Он был жертвой. Теперь выместит на ней тот страх, какой пережил от своих врагов. Кажется, он так называл своих преследователей. И что писать в ответ? И почему под резиновый коврик четырнадцатой квартиры? Там живет хмурая старушенция, охраняет имущество хозяев квартиры, уехавших на работу в Африку. Она немедленно обнаружит послание под ковриком и вызовет милицию. Но человек ведь просит о помощи! Татьяна Павловна написала ответ.
«Юра!
У тебя есть мой телефон. Не понимаю, что за нужда в переписке. Но ты, видимо, в беде, и я не могу не ответить. Можешь рассчитывать на мою помощь, если она, конечно, в пределах моих возможностей. Звони.
Она положила записку под резиновый коврик возле чужой двери и назавтра со страхом, что вдруг откроется эта дверь, приподняла этот коврик. Записка лежала как лежала. Юра не приходил. И тогда на душе у нее стало муторно: не успела, что-то случилось, он просил помощи у нее, но получить не успел. Еще три раза в этот день приподнимала она резиновый коврик. Записка лежала на месте.
А вечером раздался звонок.
— Татьяна Павловна, это я, Юра! Как поживаете?
— Не бросай трубку, — в растерянности закричала она, — куда ты пропал? Я получила твое письмо. Что случилось?
— События еще все впереди, — ответил он, — вы не могли бы сейчас выйти из дома?
Она замялась. Выходить из дома не хотелось: во-первых, поздно, во-вторых, мальчишка все-таки странный: «Привет, мадам!» Вспомнилось, что он так начал свое письмо.
— А почему ты не можешь прийти ко мне?
— Потому что у вас там народ, всякие папы, внуки, а мне надо доверить вам тайну.