– А убийство Какики? Разве это не приоритетное дело?
Его губы дрогнули, взгляд изменился.
– Да, с убийством надо разобраться скорее, – выдавил министр.
– Мне кажется, мамины похитители имеют к этому отношение. И нападавшие на Сарсанну. Их допросили?
– Нет. – Министр перевел взгляд на спасательную химеру, натужно тащившую стазис-камеру мамы.
– Почему?
– Они исчезли из больницы. Или вовсе туда не доехали. До сих пор разобраться не можем.
– А полицейский, который должен был сообщить о том, что мы идем по следу похитителей?
– Только что спрашивал. Никто ни о чем подобном не предупреждал. Я велел допросить тех, кто остался у твоего дома.
– А второй полицейский? Он же ехал с нами. – Я огляделся по сторонам. – Это ведь он рассказал, что с нами случилось?
– Его завалило. Не насмерть, но, когда его отправляли в госпиталь, он был без сознания. И прогнозы не слишком благоприятные. О твоем участии в этом деле полицейские узнали от свидетелей и сообщили мне.
Стазис-камера мамы со скрежетом проехалась по раме и кирпичам. Магический узор проступал на хрустале красными линиями, сигнализируя о критическом состоянии. Штатно вывести маму из стазиса не получится. И вероятность сохранения последних перед засыпанием воспоминаний ничтожно мала.
– Вот ведь… – Министр вздохнул.
– Надеюсь, у других дела обстоят лучше, – тихо произнес я.
– Не думаю. Нам в этом деле катастрофически не везет. Какая-то беспросветная черная полоса.
– Прорвемся.
Министр неопределенно хмыкнул. Камеру мамы спускали к подводе, на которой ждала пробуждения жена. Я обернулся к министру:
– Новые камеры уже привезли?
– Скоро будут.
Передернув плечами, он покосился в сторону. Я взглянул туда же: Хлайкери пробрался на оцепленную территорию и наблюдал за нами из-за палатки.
– И как ему это удается? – раздраженно произнес министр. – Везде пролезает. Не удивлюсь, если однажды во время секретного совещания обнаружу его под столом.
– У вас там магическая защита, а он магией принципиально не пользуется.
– Это он так говорит. Но, судя по «Горячим новостям», Хлайкери любитель приукрасить действительность.
– Может быть. Но у вас надежная защита на кабинетах для секретных совещаний, я и старую-то три недели взломать не мог, а он…
– Лавентин!
На нас уставились солдаты и офицеры, даже спасательная химера. Схватив меня за покрывало, министр полушепотом процедил:
– Зачем ты взламывал кабинет для секретных совещаний?
Язык мой – враг мой. Когда я это запомню?
– Из любопытства, – честно признался я.
Кажется, у министра начинается нервный тик. Попробовал успокоить:
– Мне было одиннадцать, дворцовые приемы казались страшно скучными, вот я и… Ты не думай, император об этом узнал и велел усилить защиту, я в нее кое-что добавил, так что не переживай: Хлайкери под столом ты не найдешь.
– Спасибо, утешил, – без малейшего намека на благодарность отозвался министр.
В глубине завалов что-то противно заскрипело, спасательная химера застыла. Военные растерянно смотрели под ноги и на деревянную раму. Но звук не повторился, и извлечение камер из-под завала продолжалось.
Склад бакалейной лавки, расположенной через дом от взорванного особняка, оцепили военные. Туда доставили новые стазис-камеры и те четыре, что успели извлечь из-под обломков.
Силовые линии у всех, кроме камеры жены, горели красным. Злоумышленники не уничтожили этих людей, но как свидетелей дискредитировали. Даже если кто-то вспомнит похитителей, суд показания о произошедшем перед усыплением не примет.
Обработавшие меня хирург и медсестры считывали показатели камер, заполненных темнотой благодаря повторно наложенному заклинанию министра. А он силен: мало кто может два раза подряд активировать одно и то же особое заклятие рода.
Сам он бродил между складом и завалом, отчаянно пытаясь все держать если не под контролем, то хотя бы под присмотром. Интересно, а он через свою магию знает, кто находится внутри камер, или для него это такая же загадка, как для остальных?
– Начнем с этой. – Хирург указал на стазис-камеру жены.
Морщась от боли в ноге, я встал с табуретки и положил ладонь на хрустальное изголовье.
Медсестра взяла с подноса круглый камень экстренного дестазис-ключа и приложила к уплотнению на боку камеры. Хрусталь озарился голубоватым светом силовых линий, крышка щелкнула, но линии продолжали гореть, не выпуская жену из сетей стазиса.
Ближайшим к нам солдатам хирург приказал:
– Вы и вы: снимайте.
Они медленно приподняли крышку. Исходившие из нее голубоватые нити стазис-заклятия утопали в окутавшей жену тьме. Хирург осмотрел нити, внутреннюю сторону бортов нижней части камеры и недовольно цокнул:
– Придется перекладывать.
Одним движением астрального лезвия он рассек нити заклятия, и они остались торчать над темным коконом с женой, словно стеклянные травинки. Пока солдаты отставляли крышку, хирург подвез каталку с новой камерой.
– Я сам, – сказал я.
Хирург сжал мое плечо:
– Постельный режим и покой.
Надавил лишь чуть-чуть, а боль хлестнула огненной плетью, и я весь сжался.
Солдаты подхватили жену за ноги и под руки, вмиг переложили на хрустальное ложе.
Обрезанные нити заклятия затрепыхались, пытаясь дотянуться до крышки. Пока солдаты осторожно ее закрывали, мы с хирургом следили, как нити соединяются с силовым узором. Соединились все.
– Отлично, – констатировал хирург. – Самое легкое позади.
Он мрачно посмотрел на сиявшие алым камеры.
– Продолжите, пожалуйста, с нее. – Я указал на ту, в которой лежала мама.
Дождавшись кивка хирурга, посмотрел на камеру с женой. Тьма министра сползала с рыжих прядей и лица.
Глава 33
Настойчиво пищали комары.
А нет, это в ушах звенело… Мышцы превратились в желе.
– Все неприятные ощущения скоро пройдут, – нежно пообещал Лавентин.
С десятой попытки веки разомкнулись. Выглядел он неважно: на скуле цвел лиловый синяк, на лбу белела повязка. Вместо одежды – тряпка серая.
Огляделась – какой-то склад.
Лежала я в ящике, полупрозрачные стенки которого мешали толком осмотреться.
Точнее, в гробу.
Хрустальном.
Может, и не хрустальном, но очень похожем на такой. Ну просто Спящая красавица. Или Белоснежка без гномов.
А надо мной – лохматый принц с розовой шестилапой хренью вместо коня.
– Ты меня поцелуем разбудил? – сипло поинтересовалась я.
– А надо было? – И взгляд такой виноватый.
Улыбнулась:
– В нашем мире девушек, спящих в хрустальных гробах, будят исключительно поцелуями.
– О… Прости, не знал. – Лавентин наклонился.
Я хотела возразить, но его губы прижались к щеке.
Чмок.
– Ведите себя пристойно, – проворчал Раввер.
Лавентин выпрямился:
– Она моя жена, я имею право целовать ее в щеку на людях.
– При встрече и прощании, – сурово уточнил Раввер и положил ладонь на борт моего гроба.
Лавентин деловито заявил:
– Мы, можно сказать, только что встретились. И это традиция Сашиного мира – будить в стазис-камере поцелуем.
– Разбудил – свободен. Мне надо ее допросить.
– Только повежливее, Саша моя жена.
– Об этом невероятно трудно забыть, – нависая надо мной, еще мрачнее произнес Раввер.
Сбежать бы подальше, но мышцы не повиновались. Совсем! Надвигалась паника, сердцебиение учащалось. Что со мной? Наконец шевельнув пальцами, я облегченно выдохнула: не парализована.
Раввер сверлил меня угрюмейшим взглядом. Директор и завуч в одном флаконе, только перед теми я стояла, а перед ним лежала, отчего ощущение беззащитности просто зашкаливало. Закопаться бы поглубже, вон я даже в гробу уже, дело осталось за малым…
– Что произошло? Расскажи подробно.
Только после его приказа поняла, что с памятью неладно. Морщась от рожденной мысленным напряжением боли в висках, я пыталась сложить из обрывков воспоминаний цельный узор.
Раввер терпеливо ждал. Присевший возле соседнего гроба Лавентин ободряюще мне улыбался. Постепенно я расслабилась и воспоминания прояснились. Начала рассказывать:
– Лавентин придумал заклятие, чтобы отыскать маму. Его к ней тянуло. – Перед глазами встали расцветавшие на его коже звездочки. – Даже сосуды лопались.
– Кровь тянуло, – вставил Лавентин.
– Мы обратились к полицейским, к нам присоединились двое. Один отправился за подкреплением, а второй поехал с нами.
– Я же говорил.
– Лавентин, помолчи. – Раввер пристально смотрел на меня. – Твою версию я уже слышал.
– Нас заметили в окно, Лавентин ворвался в дом. Полицейский взломал дверь. А потом… – Воспоминания снова рассыпались, сердце забилось чаще. Вдруг ярко-ярко, до одури реалистично я пережила бег по дому, падение с лестницы, удар выбитых пулей щепок по ноге. – На меня напали полицейские.
– Полицейские? – подался вперед Раввер.
– Да. Они скакали ко мне, стрелять начали издалека. Я забежала в дом, нашла Лавентина… На нас напали люди в масках и с пропеллерами на спинах. А потом… – Виски прострелила боль, руки взметнулись к ним, сдавили, пытаясь защитить от нараставшей мерзкой вибрации. – Этот гроб…
Во рту пересохло. Хмурый Раввер отступил, сложил руки на груди.
– Воды, – прошептала я.
– Нельзя, – отозвался высокий худощавый мужчина и положил руки на соседний гроб. – После выхода из стазиса пить нельзя полчаса, есть – минимум час. Для возвращения к нормальной работе органам требуется время, не стоит увеличивать нагрузку.
– Не буду. – Я попыталась приподняться, но голова закружилась, и я улеглась обратно. Ну и что, что этот хрустальный ящик на гроб похож, лежать-то удобно.
Мужчина провел по соседней крышке пальцами, будто наиграл мелодию на клавишных, и приподнял ее. Лавентин просунулся внутрь. Высокий полупрозрачный борт не давал рассмотреть содержимое, но встревоженное, нежное выражение лица Лавентина не оставляло сомнений: он смотрел на маму.