Почему я вообще всерьез обдумываю его предложение?
Потому что Лавентин слишком понравился, зацепил…
Глава 50
Бывшие зерновые хранилища посерели от времени, на покатых крышах зияли дыры. Наш кеб остановился на границе складской зоны. Министр открыл осоловелые с полудремы глаза, высунулся в окошко.
Солдаты и офицеры особого отдела рассредотачивались между ветхих строений и куч мусора. Команды передавались знаками. И все так тихо, спокойно, что закралось подозрение: а не обманул ли нас таинственный информатор?
Бах! Бах! Бах! В небо взвились огонь и земля, трескуче заполыхал мусор, магия всколыхнула воздух, выпуская в него водяных хлестких змей.
Меня отшвырнуло на стенку, министр выскочил наружу, его крик утонул в воплях раненых. Темная магия наполнила все вокруг леденящим дыханием. Мне сдавило грудь, сердце бешено колотилось.
В сумраке кеба, в рыжих отблесках пожиравшего мусор огня я видел свои руки с зеленеющими венами. Стальные кольца на груди будто кто-то отомкнул. Глубоко дыша, я выскочил наружу.
Черные щупальца сцепились с водяными потоками, словно ветви двух тесно стоявших деревьев.
«Он сошел с ума, – пронеслась лихорадочная мысль. – Кто же так открывается?»
Я побежал к министру. А из хлипких стен хранилищ выбивали доски и просовывали в проломы дула ружей.
Сидя на лавочке среди кустиков, я держалась за голову.
Недели здесь не провела, а уже думаю о браке с аборигеном!
Шесть дней назад единственным мужчиной, с которым я мыслила провести свою жизнь и встретить старость, был Павел. И что сегодня? Меня ломает от мысли остаться без Лавентина. А ведь при первой встрече он не впечатлил, я просто хотела домой.
Может, заболела? Или меня околдовали?
Но я отмела эти предположения: никакого колдовства не надо, чтобы оценить Лавентина. Он хорош по самое не могу. К нему еще чуткая, терпеливая и далеко живущая свекровь прилагается.
А если я здесь не приживусь? Так и бегать всю жизнь от визитов во дворец?
«Не о том думаю, не о том думаю», – твердила я себе, не вполне понимая, зачем и почему, в каком смысле «не о том».
Если сейчас так пугает перспектива расставания, то что будет через год?
Если переживем все их заговоры.
Мы будем жить вместе.
Иногда просыпаться в одной постели.
Лавентин будет меня умопомрачительно целовать.
Еще сны какие-нибудь тематические начнутся.
А еще Лавентин будет весь такой милый, очаровательный и добрый.
Ну и какие у меня шансы устоять против него?
Никаких.
Будь Лавентин подлецом или мистером «директор школы» вроде Раввера, я бы продержалась, а этот взглянет серо-зелеными глазами – и все, я даже сердиться за похищение на него не могу.
Попала. Кажется, я действительно попала.
Надо срочно обдумать, что я теряю в случае согласия остаться здесь навсегда.
Следом за мной выскочила из засады химера.
– Пригнись! – Я бежал к министру.
Застрелят ведь! И его и меня.
Министр провалился во тьму теней у себя под ногами. Химера прыгнула на меня, притиснула к земле. Громыхнул нестройный залп. Над нашими головами вились, хлестали друг друга водяные змеи-плети, яростно шипели.
Солдаты и офицеры, пригибаясь, лавируя между постройками, воронками от химико-магических бомб, полыхающими сарайчиками и мусором, помчались к хранилищам.
Я лежал под химерой. Она опять вошла в режим защиты и наотрез отказывалась слушать мои приказы идти в атаку.
В общем-то, она права. С боевыми заклятиями у меня слабовато. А еще я стал понимать план министра.
Встав под пули и выпустив магию, он заставил врагов показаться, прощупал их и прошел через тень к кому-то из самых опасных. Судя по опадающим водяным змеям, министр оказался рядом с магом. С Хлайкери? Надеюсь.
И чего я беспокоился? Министр опытный боец, он в Черундии и сам в атаку ходил, и нападениям подвергался. Умеет вести себя на поле боя. Умеет планировать. Выманивать.
Хрюкнув, химера приподнялась. Я высунулся из-под бронированного брюха. Из щелей в стенах ружья больше не торчали. Солдаты открыли широкие ворота.
На захват ушло меньше десяти минут. Не верится, что за это время можно справиться с серьезным противником. На тех ли мы напали?
Бег помогает думать. Я бежала шестнадцатый раз вокруг дома, но с мыслями было туго. Зато развивалась паранойя: казалось, лежащее в кустах бревно переползает с места на место. Оно не делало этого у меня на глазах, но положение с каждым заходом меняло.
Подойти проверить я не решалась – вдруг оно хищное?
И зачем думаю о бревне, когда надо думать о предложении Лавентина?
Если брак с ним – осознанный выбор обоих, ситуация воспринимается иначе. Ведь одно дело жить с человеком, который тебя вынужден терпеть, потому что случайно призвал, и совсем другое, когда тебя оценили и хотят вместе прожить жизнь.
За кустами впереди взвился сигаретный дымок, блеснули драгоценности на платье. Это же дух, который гигантского червяка одним ударом приложил! Я остановилась. Из-за кустов послышался смех, блеснула кожа сумеречного вампира и показалась корона короля эльфов. Лицо этого мутанта моей фантазии закрыл алый букет.
То есть там, за кустиками, стояла родовая магия в женской форме.
А перед ней – привратный дух (форма мужская) с букетом цветов.
Они времени зря не теряли.
Я попятилась. Развернулась и побежала в обратную сторону.
Передо мной возникла сощурившаяся Бабонтия. Еле успев затормозить, я вскинула руки:
– Я не подглядывала!
– Знаю. Без моего согласия ты бы не смогла.
И взгляд насмешливый. Не злой. Но все равно страшно – она с ходу такое чудище уложила. Я снова попятилась.
– Можно мне дальше бежать?
– Выслушаешь, и можно будет. – Бабонтия затянулась сигаретой.
Угрозы в ее голосе не было, просто уверенность, что я останусь. Ну как же не послушать того, кто тебя прихлопнуть может?
– Слушаю.
Внимательно глядя мне в глаза, Бабонтия спросила:
– Что в жизни важнее: вещи или люди?
– Люди конечно же.
– Почему?
Несколько опешив, я объяснила:
– Потому что вещи – это просто вещи. А люди… они незаменимы. – Поморщилась. – Нет, конечно, и люди в какой-то мере заменимы, но они все такие индивидуальные. И они просто важнее вещей.
– Вот именно. – Бабонтия указала на меня мундштуком. – А теперь подумай и скажи себе честно, есть тебе к кому возвращаться или нет. Не к вещам и привычным удобствам, а именно к людям. Все, можешь дальше бежать.
Она провалилась сквозь землю.
– Ну Бабонтия! – вздохнул в кустах привратный дух.
И все стихло. Я осталась одна, а в груди холодело от слов Бабонтии.
Она задала страшный вопрос.
Едва оказавшись в помещении старого хранилища, я заметил металлический блеск деталей, проглядывающих за шторками на перегородках.
Со всех сторон доносился звон изымаемого у женщин и редких мужчин оружия, охи и вздохи, ругань, звон защелкиваемых наручников. Хлайкери среди этих людей не было.
– Даже не пытайся! – Грозный возглас министра перекрыл прочие звуки, заставив меня остановиться на полпути к цели.
Здоровой рукой министр заламывал запястье женщины. Ее растрепанные темные волосы стелились по грязному полу, но свободной рукой она пыталась оцарапать полицейского, а он норовил захватить руку в браслет наручника.
Темная магия министра не выразилась визуально, но удар я ощутил, по коже побежали мурашки. Застонав, женщина сжалась.
Все преступники разом заорали. В гвалте слышалось:
– Ублюдок!
– Длор проклятый!
– Тварь!
– Отпусти ее!
– Сволочь!
– Будь проклят!
– Бей длоров!
Девицы колотили полицейских кулаками, пинались, хватали доски, камни и лупили ими, кричали. Полицейские пытались унять их, но тут и мужчины включились в потасовку. Кто-то страшно заорал. Над моей головой просвистел брошенный кем-то стул. Я присел.
Знакомые металлические детали манили, но вокруг бегали, кричали и дрались люди.
– Тихо!
Хранилище содрогнулось от темной магии министра, его волосы взвились от невидимого ветра, скулы заострились, глаза провалились, точно у мумии, и голос приобрел потустороннее звучание:
– Прекратить сопротивление!
– Иди ты! – взревел один из арестантов, треснул лбом полицейского и потянулся к валявшемуся на полу ружью.
Черное пламя охватило мужчину, плоть истлела, осыпалась с сероватого скелета. Лишившиеся связок кости повалились на пол, череп отскочил в сторону и уставился на остальных пустыми глазницами.
– Клеар, – всхлипнула и заплакала одна из растрепанных женщин, выпуская из рук кирпич.
Остальные, пряча глаза, протянули руки. Защелкали наручники. Некоторых связывали веревками.
Невидимый ветер больше не колыхал волосы министра, но выглядел тот бледновато и мертвовато. И вообще вел себя так, словно ему и впрямь главой рода оставаться только до вечера.
Механизмы на столах в отгороженных каморках снова привлекли внимание, и я бросился туда.
Среди вещей преступников были современные измерительные приборы, пара микроскопов, лупы и прочие инструменты, даже для химических манипуляций, но сразу заняться неизвестными механизмами министр не дал, а со всеми сокровищами и арестованными повез в особый отдел.
Сеть темной магии опутывала клетки и даже конвоиров. Меня слегка мутило от прикосновения столь чужеродной силы. И когда мы, невредимые, въехали на территорию министерства, я вздохнул с облегчением и чуть не бегом отправился в лабораторию, сопровождаемый несколькими офицерами и полицейскими с ящиками конфискованных приборов и оружия.
– Да быстрее же! – Я готов был тащить их за руки.
Покрасневший от натуги полицейский крепче сжал ящик с медными приборами.
– Ох! – Я отнял ящик и помчался дальше.
Ведь надо еще в лабораторию спуститься, все запротоколировать…
Ведя под локоть скованную шатенку с презрительно изогнутыми губами, министр шел за мной. Она была бледна, а во взгляде – бешеная ненависть, от которой мурашки по спине бежали. Надеюсь, министр вел ее не в ту лабораторию, куда собирался определить меня. Несколько встревоженный, я вошел в холл. Охранники пропустили нас без единого вопроса.