У соседнего прилавка за деревом слободские кумушки обсуждали дела... Та-а-ак, интересно. Не зря Катька сердито, по-кошачьи зафыркала. Григорий же подобрался и весь обратился во слух. Обсуждали кумушки как раз Катьку и его самого, господина пристава, сплетая узлы в истории воображением, цветистым и ярким.ю как узорные платки на плечах. Одна из них как раз увлечённо рассказывала…
«Как Григорий, только-только, якобы освободившийся из царёвой каторги на Лаллабыланги»...
Гришка нахмурился было, зато Катька ехидно захохотала призрачным голосом. Ну а разрумянившаяся то ли от лёгкого морозу, то ли от своих выдумок женщина даже явись пред ней призрак под ручку с Григорием, вообще бы ничего не заметила. Настолько увлечённо расписывала, подбирала и разукрашивала в рассказ детали, долженствующие если не убедить, то поразить «обчество» до глубины души. Детали получались цветистые, яркие, вроде статьи, по которой Григорий якобы на Лаллабыланги томился. Тяжёлой, но уважаемой в народе пятьдесят восемь с хвостом: «Кидание царёвых должностных лиц с колоколен и башен призывных». Собеседницы впечатлялись, Гришка тоже немножко загордился украдкой, довольно задрал в небо нос. Катька фыркнула, тихим звоном колокольчиков растёкся её голос прямо между ушей. Мигом сменившийся на набатный, давящий трезвон, когда кумушка продолжила свой рассказ, улыбаясь и сверкая глазами: «Про то, как вернувшийся из морозного Лаллабыланги Гришка нашёл полюбовницу в объятьях финского чёрного колдуна...»
На этом моменте, к чести зареченских – суровое: «Ты ври, да не завирайся», – прозвучало не от одной лишь Катьки. Собеседниц кумушки продолжение тоже не привело в восторг. Над прилавками полился буйный обмен репликами, который Григорий заслушал внимательно под коричнево-рыжий, тягучий чай и хруст румяной маковой булки. Дескать, Катерина-покойница, она была правильная и не из таковских. И даже Сеньку Дурова, целовальника и первого на слободе кобеля пару раз отоваривала при всём честном народе поленом.
– Было дело? – спросил Гришка чуть слышно.
В ответ услышал короткий вздох меж ушей.
Ну а рассказчица тем временем настаивала, дескать, финский колдун – он всем чернокнижникам чернокнижник и всем колдунам колдун. Может кому хошь глаза отвести и кем захошь прикинутся... Вот и прикинулся Гришкой так, что и не отличить стало, а когда настоящий Гришка обман увидел – в оборотня обратился, по слободам волком бегает, колдуна того ищет и как найдёт...
«Так земля на небесную ось налетит и конец света безуказно случится, – прокомментировал – ехидно, Григорию прямо между ушей – чуть успокоившийся призрачный голос. – Одного не могу понять. Откуда местные бабы Гомера читали?»
«Они ему в своё время и рассказывали», – также ехидно подумал в ответ Григорий. Потом резко, сказал Катьке:
– Погодь.
Сделал шаг вперёд, откашлялся, привлекая к себе внимание. Поймал взгляд охнувших при виде «героя-оборотня» кумушек. Дружелюбно, да самым что ни на есть волчьим образом ощерился и спросил:
– Простите, бабоньки, милые, великодушно. А почему колдун – финский? Я вот лично за яхудом лохматым бегал, искал...
Рассказчица охнула было, увидев Гришку. Потом оправилась, заговорила, сверкая алым, раскрасневшимися от накала страстей щеками:
– Пренепременно, финский, это я тебе, соколик, прямо скажу. Мой старый в ту ночь на затоне с самопалом сторожил – я ему поесть носила. Гляжу – туман плывёт на реке. Плотный, густой и против ветра идёт, по Суре-реке вверх поднимается. Не иначе как колдовской. Университетским ни в жисть такое не наколдовать, а финн на воде тебе и ветер, и бурю, и туман бесовский сложит запросто. Недаром их всех сослали да за Урал, указ ещё царь старый издал, старый, правильный.
И так далее и тому подобное – тут Григорий уже не слушал уже. Аккуратно, бочком выкрутился из толпы, свернул за угол, выдохнул. Услышал снова голос в ушах:
«Ну и драму тебе сочинили. Прямо Шекспир. Откуда только местные его читали?»
– Они и рассказывали, а он лишь записывал... – ответил Григорий машинально.
Потом обернулся, улыбнулся навстречу рыжей солнечной улыбки Варваре Колычевой. Тяжёлую боярскую шубу она скинула, оставшись в серой, с рыжим воротом, душегрее и кожанке. Ещё алые сапоги и вечные для бронемамонтовых полков шаровары. Платок на голове, концы переплетены с рыжими огненными волосами. Улыбнулась – осеннее солнце пробежало неярко у неё по лицу. Григорий улыбнулся ей в ответ. Потом улучил момент и вежливо, по обычаю поклонился:
– Здоровы будьте, боярышня.
– Так, без мест и чинов. Будем по обычаю величаться – провеличаемся до Джабраиловой трубы. Показывайте дорогу.
Григорий кивнул. Они пошли – через улицу, потом за угол и к повороту на слободу речников. Птицы метались, кричали над головой. Призрачный голос в ушах – затих, затаился. У слободской церкви вдруг ожил вновь, забился испуганно:
«Гриш, не ходи, не надо, пожалуйста».
К удивлению Григория, Варвара тоже его остановила, легонько придержав рукой за плечо. Сказала, почти эхом с Катькой:
– Не ходите, Григорий, вам, как мужчине оно будет неприлично. Я потом расскажу.
– При моей пайцзе... Ну ладно, раз так, – ответил Григорий, пожал плечами.
Свернул за угол, пару мгновений пялился, изучая царапины на белёной стене. Три идеально прямые, глубокие, будто ножом прорезанные бороды. А стену, между прочим, белили недавно, не забывают станичники храм. Потом встряхнулся, спросил тихо призрачный голос:
– Эй, Кать, ты чего? Что случилась?
«Не знаю. Просто я там страшная...»
Захотелось сказать сразу и много, но в итоге и подумать-то лишнего стало жаль. И так обидели, сволочи, человека. Вместо этого – прошёлся по слободе ещё раз, то и дело подпирая заборы да цепляясь языками с работающими на огородах стариками и бабами. Страшная сказочка про финского колдуна успела разбежаться по слободе, почему-то наполнив местных большух и кумушек душевным сочувствием и прихотливой, хотя и неровной несколько, разговорчивостью. Григорий не заметил, как прошёл вниз по улице до самой реки. У крайнего дома почти столкнулся плечами с целовальником Сенькой Дуровым. Тот шёл куда-то, как всегда – высокий, прямой, в щегольском вышитом золотой нитью кафтане. Григорий смерил его взглядом, с изумлением заметил вдруг, как блестят его волосы на солнце.
– Чего, Катька, правда поленом гоняла? – сказал себе под нос оскалившись.
Услышал звон меж ушей. Тяжёлый, рвущийся звон, будто призрак хотел сказать что-то и не решался. Целовальник на миг замер, смерил его с ног до головы тяжёлым взглядом, сплюнул под ноги в пыль... Тут их окликнули сердито из-за забора, Сенька развернулся на месте, пошёл куда-то к реке.
«Куда это он, интересно?» – подумал Гришка.
С чего-то насторожило то, как Сенька на случайно встреченного пристава глядел. Подобрался, скользнул за ним следом. Потерял Сеньку из виду на склоне в кустах, потом долго смотрел вслед ныряющей по волнам лёгкой двухвесельной лодке. Косая лента дождя на мгновенье скрыла беглеца из виду – это над заречным концом и на этом берегу светило солнце, а со стороны Университета клубились тучи. Впрочем, словно опасаясь далеко оторваться от «альма-матер» и перебраться через середину реки. Дальше баржа проплыла, закрыв собой лодку. А когда баржа ушла, сколько Григорий ни вертел головой вверх и вниз по течению, лодку уже не увидел. На громовой башне университета сверкнула молния, раздвинув на миг облака.
Со спины послышался голос:
– А, вот вы где. Подайте руку, пожалуйста.
Григорий повернулся – рыжее солнце на миг кольнуло глаза. Запнулось на косогоре. Григорий подал руку, Варвара спустилась к нему. Замерла на миг, любуясь россыпью солнечных зайчиков, которые бегали сегодня по серовато-голубой, а не свинцово-серой воде. Дёрнулась, украдкой потянулась к колену.
– Нога болит?
– Да. Левая, задняя... Нету её, а болит. Ладно, это ещё ничего, а вот когда Лихо хвост себе прищемил – вот тогда ощущения действительно были... незабываемыми.
Григорий вздохнул участливо, на миг отматерил про себя хвостатого раздолбая по имени Лихо, но вслух спросил уже ближе к делу:
– Как осмотр, что-то заметили?
– Из важного – ничего. Знак лилии, как вы и говорили. Но в таком виде он не значит ничего...
Варвара вновь дёрнулась, её лицо затянуло как серым туманом.
«Ой ли? Что-то вы темните, боярышня», – подумал Григорий.
– Ещё был сведённый знак «той-что-жаждет»... Поверьте, Григорий, вы не хотите знать, что это и чего она жаждет. Не сейчас, во всяком случае. Но сведён кирпичом, наскоро, и православный крест выжжен поверх. Рана всего одна, очень узкая, как вы заметили.
– Выводы?
– Боевой маг, однозначно. Коллега, так сказать. Жаль, что не удалось пообщаться. Специализацию определить не могу, единственно – вижу, что начинающий маг. Новик, если по-нашему. Главное – татуировок бесовских нет. Не знаю, что за бесы в аду разрядным приказом заведуют, но работают они из рук вон плохо, раз их поклонникам приходится свои достижения иглой на коже для верности повторять. Тут таких не видно, так что...
– Морену вызвать могла?
– Да кто её знает? Без заклинательного круга и крови – точно нет. Что думаете?
– Думаю, думаю... Думаю, что тут бродить дальше – чёрта лысого набродим. Скорее, дождёмся, что народ местный в самом деле финна отловит, да под видом колдуна сдаст.
– Какого финна? – Варвара растеряла настолько забавно, что Григорий еле удержался погладить её по волосам.
Очень уж девушка на мгновение стала похожа не на взрослого боевого мага, а на Гришкину младшую сестру, которая в книжке чего-то прочитала, а потом пытается это с жизнью вокруг соотнести.
– Того самого финна, который по местным сплетням чёрный колдун и за которым я, обернувшись волком, уже две ночи по слободе бегаю. Не надо на меня так смотреть это не я. В смысле не я бегаю и не я сказки сказываю. И хорошо, если этого финна нам отдадут да донос напишут, а не сразу в реку. Катька – маг была, говорите? И работала в университете... Есть смысл зайти туда?