«У тебя мысли прямо на лице написаны! Чины, награды… На моих родственниках зарабатывать будешь?..» – разъярённой кошкой прошипел голос призрака.
Вслух Григорий отвечать не стал. «На врагах божьих и Ай-кайзерин. Да – и твоих, Катенька. Э-эх», – подумал тихо и про себя. Выругал сам себя – глупо было хвастаться и распускать хвост перед боярышней. Тем более, и так почти нечем. У Варвариного рода, у Колычевых – таких записей наберётся на целый отдельный том.
Тем временем лекция кончилась, ученики прошли мимо толпой. Григорий, пропуская молоденьких парней и девчонок, свернул в проулок меж стеллажами. Снял с полки и пролистал первую попавшуюся книгу:
«Увидал он на этом острове змей, подобных верблюдам или пальмам, и они поминали Господа, велик он и славен! И молились, крича: «Нет бога, кроме Аллаха!..»
В ушах прозвенел Катькин голос:
«Ничего себе... А я и не догадывалась при жизни здесь поискать. У нас она вообще запрещённая».
Григорий недоумённо пожал плечами, повертел том в руках. Глянул на заглавие: «Тысяча и одна ночь». Подумал: «Они там, за линией совсем обезумели, еретики. Зачем им потребовалось запрещать сказки?»
Ладно, главное – дорога наверх очистилась. Григорий двинулся дальше, зашагал по винтовой лестнице. Второй этаж, третий, тихие разговоры, полутьма и шелест пыльных страниц. Алые и золотые стёкла на окнах, изысканные, мерцающие фигуры витражного стекла. Жёлтые лучи масляных ламп, золотые буквы на корешках сверкающие колдовским, призрачным светом. Третий этаж, узкий коридор, поворот. Дверь. Тяжёлая дубовая дверь, окованная железными полосами.
Запертая, Григорий даже удивился этому слегка. А как же «принадлежит народу»?
Наклонился, посмотрел, подцепил язык замка засапожником, откинул. Распахнул дверь...
«Вообще-то, ключ под ковром должен был быть», – уточнил со смешком Катькин призрачный голос.
Григорий проверил – нету. Вошёл. Снова полки с книгами, длинные, сквозь круглое, розеткой, окно – течёт неяркий свет, мерцающий алый и жёлтый. Густая и плотная тишина, голоса студентов сюда не долетали, тонули в мягкой полутьме. Ряды книг, на дальнем краю, под окном – два стола напротив друг друга.
«Гришенька, принюхайся» – тревожно прозвенел голос Катерины в ушах.
Григорий честно вытянул носом воздух. Книжная пыль, чернила и краска. Знакомый, мягкий и кружащий голову дух, вроде – ничего особенного. Снял с полки одну из книг, пролистал. Запах усилился, стал едким и незнакомым. Да и книга была странной на вид. С тонким, гнущимся переплётом, раскрашенной яркой – но аляповатой и режущей глаз картинкой. Что нарисовали – непонятно, половину обложки закрывала большая, василькового с лазурью цвета печать: «проверено, колдовства нет». Махбарат...
«Что за хрень?» – удивился Григорий. Перелистнул страницы.
Книга была напечатана, но не на бумаге – какой-то тонкий, выскребенный и очень белый пергамент. Буквы – шрифт незнакомый, наполовину выцветший, краска крошилась уже, кое-где сходила, оставляя чистые, без следа, проплешины. Слова – непонятные, на первый взгляд. Вчитавшись, заметил знакомые корни и окончания, слова, смешанные разом из всех языков. В царстве на таком говорили полузнайки и базарные жулики, делающие вид, что закончили университет. А тут:
«С чувственным поворотом бёдер принцесса Изабелла поднялась со своего трона и спустилась с возвышения, её платье шепталось по каменному полу. «В самом деле, сэры рыцари, вы вызваны для самой... не скучной цели». Когда она проходила между ними, её духи были опьяняющей смесью розы и мускуса, коллективный голод разгорелся внутри трио...»
«Что за хрень?»
«Это – действительно хрень. Но тут и хорошие есть. Это наши... то есть трофейные книги, по-вашему – книги еретиков. Вот тут я и работала, Гришь. Переписывала, переводила, правила под ваш канон, готовила к печати»...
Ну да: «У хорошей книги в соавторах сам господь Бог, грех выкидывать только потому, что второй соавтор в муртады подался». Григорий почесал в затылке, пытаясь вспомнить, кто сказал эту цитату – то ли усад Алауддинов, нынешний ректор, то ли его предшественник, а может, и вовсе сам Фёдор, царь, прозванный Васильевичем за доброту. Пожал плечами, сообразив, что занимается чем-то глубоко не тем, но не удержался. Взял посмотреть ещё одну книгу с полки. Подцепил ногтем мухбаратову васильковую печать, посмотрел на обложку, хмыкнул, глядя на сильно непропорционального мужика – в две краски, страшного, без бороды, зато с мечом не по росту. Пролистал страницы, хмыкнул снова – здоровенный хмырь там довольно однообразно рубил кого-то, почему-то регулярно забывая сдавать порубленное в разрядный приказ.
«Тетеря... – подумал Григорий, заметил, что в книге с мясом вырвано с десяток страниц. – Что за хрень? Мухбарат бдительностью балуется?»
– Тут чёрной магии не было, Кать?
– Откуда? Ваши проверили все...
Ладно, не было, так не было. Григорий поставил книгу на место, прошёл дальше, в конец книжного ряда. У круглого готического окна-розетки, под неярким светом цветных витражей – чистое место, возвышение, на нём два стола, оба заваленные бумагой и книгами...
– Твой – левый был, правда? – подумал Григорий, уверенно подходя к столу.
– Да. Как догадался?
– А там порядок, как у тебя дома. А вот сосед твой – неряха, да. Посмотри, ничего не пропало?
Подумал, и сам тоже осмотрел стол. Ровные ряды бумаги и перьев, стопками – чистые и исписанные листы, книга на резной деревянной подставке.
– Еретическая?
«Интересная. В тот день задержалась до ночи, хотелось закончить переводить главу».
– Про что, хоть?
«Любовный роман. Про академию магическую, там адептка юная, ректор и так далее. Под ваш канон переделывать – жуть. Бога Единого похвали на первой странице, сиятельную Ай-Кайзерин – на третьей, перед боевой сценой обязательно вставить: «Господь велик». После эротической – тоже, а то читателям про многобожников не интересно. Хотя... Вот у вас по канону и про моря получается, и про путешествия, и про страны дальние, и вообще... А у нас...»
Призрак печально вздохнул. Григорий – тоже, скосившись вдоль рядов книг в однообразно-аляповатых обложках. Потом прибрал со стола исписанные рукой Катерины листы, аккуратно сложил их, завернул в тряпочку. Подумал, подобрал и книгу с подставки. Посмотрел, пролистал, попробовал разобрать текст. Снова – заметил дыры в кое-как сшитых листах. Несколько страниц были аккуратно вырезаны или вырваны с мясом.
– Дела... Кать, так было?
«Нет. Странно...» – в голосе призрака прозвучала растерянность.
«Хорошо», – подумал Григорий и аккуратно убрал книгу с листами за пазуху.
Пошёл дальше, к соседнему столу. Оглядел – каша из бумаги и перьев, карандашные огрызки, каллиграфические записи разом на всех языках, какие-то схемы, вычерченные по линейке, карандашом. Лист бумаги, кривые, неровные строки: «Любезное моё солнышко»...
Колокольным звоном – призрачный голос Катерины в ушах:
«Сюда идут».
Звук шагов разорвал тишину. Жёлтый, яркий луч света скользнул по книжным корешкам, задрожал, лёг на пол, отразившись на мутном стекле окна-розы.
Шаги. Тихий, уверенный голос:
– Странно, я думал, что запирал дверь. Это вы, Катерина?
– Я за неё... – сказал Григорий, выходя навстречу из темноты.
Смерил с ног до головы Павла Колычева тяжёлым, немигающим взглядом. Тот замер, его трость глухо стукнула в пол. Серые внимательные глаза сверкнули искрами в полутьме. Потом узнал Григория, двинул губы в улыбке. Поднял вопросительно бровь. Открыл было рот – спросить Григорий не дал, задал свой вопрос первым:
– В прошлый раз вы сказали, что не знали её. Какого лешего? И что это значит, вообще?
– Это значит, что расследование вести вы не умеете. Вам бы саблю, а лучше кистень, а тут – сами видите, сплошные разговоры и размышления. Нужна система, метод, порядок и логика, причём получше той, что учат у философов на факультете. Вы, молодой человек, сами себя и запутали – назвали мне только фамилию в прошлый раз. Только фамилию, под которой её записали в ведомость приказные дьяки и которую, наверно, она не знала и сама.
«Чего он несёт? – прозвенел меж ушей рассерженный Катькин голос. – Ему же в ректорате называли, когда устраивали меня. И по имени меня знает, и кто такая».
– Вам в ректорате её называли, когда устраивали. И имя. И фамилию, – непроизвольно повторил за Катькой Григорий. – И из какой слободы.
Нахмурился подвигаясь. Выставил плечо, с трудом, но сдержал поднявшиеся было руки, голос призрака забился колокольчиком в голове: тише, мол, тише, не надо боярича бить. Испуганным – хлестнуло, как холодным дождём по башке.
Колычев лишь поднял руки – снова, глухо бухнула об пол трость. Улыбнулся:
– Тише, тише, молодой человек. Ректорат большой, кто там что кому называл – можно искать до бесконечности. В любом случае – обустройством Катерины занимался мой помощник, вам имеет смысл поговорить с ним, – Павел сделал шаг назад, оглядел Григория, улыбнулся, увидев вывернутый наизнанку жилецкий кафтан: – Изобретательно. Похоже, есть смысл дать вам шанс. Только, ради бога, расскажите – как вы вообще сюда вышли, не имея подсказки?
– Всё просто. Катерина занималась переводами, значит – либо языковая кафедра, либо ваша. Но восточных языков она не знала, а без них в хозяйстве профессора Чжи никуда. А вот вам зато – люди подсказали – завезли кучу интересных книг с печатями махбарата на обложке.
– Вот как? – Колычев улыбнулся, остро – видно было, как дёрнулась его борода. Боярин взлохматил её, сказал задумчиво: – Языков, говорите, не знала. Изобретательно. Определённо стоит дать вам шанс. Держите меня в курсе, пожалуйста, это же такой сюжет – прямо как во франкском романе.
Григорий аж руки за спину убрал, стиснул их там покрепче – почему-то сильно захотелось расписать боярину Колычеву весь сюжет будущего романа в лицах, то есть на лице. Сдержался, выдохнул, сказал только: