– Сначала – вы. Чем вы вообще тут занимаетесь? Книги я местные посмотрел – благодать Божья там и не ночевала... почти, – поправился Григорий тут же, после негодующего – по счастью неслышного – крика Катьки между ушей.
Павел Колычев поднял руки и улыбнулся:
– Аллах подверг страданиям стадо курфа, – сказал он с улыбкой, дёрнул голосом, подражая проповеднику у минбара. – Но тут не одни книги, тут... Вам знакомо слово «культура» молодой человек?
– «Когда умрём, то всё до одного. Познаем, что не знали ничего» – отец на такфиритов ходил, трофеил что-то подобное...
– Ха... – проговорил Павел Колычев, улыбнулся, – Забавно... пойдёмте, покажу.
Махнул Григорию рукой, проводил до ранее незамеченной двери в подсобку. Или даже снова, как там по аллемански говорят «кабинет». Снова с мягким диваном и пушистым ковром на полу. Григорий невольно поёжился – накрыло тем, что табибы из школы святого Асклепия называли на франкский манер «дежа вю». Как три дня назад. Снова душистый плиточный чай, снова тонкие чашки в оправе тёмного кубачинского серебра. Снова вечерняя хмарь за окном, осенний ветер снова гудит в плохо пригнанной раме. И радушный хозяин снова манипулирует странной колбой из цветного стекла на подставке. Наливает воду, ставит на подставку, смотрит внимательно, улыбается одними губами – видно, как дёргается его острая, аккуратная борода:
– Но там, за линией, в «дар-аль-куфре», представьте себе целый мир, странный и непредставимый нашему воображению. Вот посмотрите... – Павел щёлкнул пальцами, внутри подставки мелькнула искра, заплясала, забилась крича.
Похоже, у Григория заломило уши на миг, рвануло диким беззвучным криком. Вода вскипела мгновенно, пар клубами рванулся ввысь. Что-то щёлкнуло вновь, искра погасла, мигом, будто где-то внутри дёрнули шторку.
– Там, внутри, демон из ада, вызванный колдовством. Заклинание неверных освобождает его на миг, он вырывается, попадает в воду своим огненным телом. Потом второе заклинание снова запирает его. Остроумно, правда? А сколько ещё таких находок может пропасть за войну...
– А ему не больно?
– Простите? – Павел даже моргнул на миг, бородка его – дёрнулась вверх в изумлении. Григорий развёл руками и пояснил:
– Демон огненный, адский, там жарко, как говорят. А вода холодная...
– Ну вы даёте... Думал, будете ругаться, звать священников или махбарат. Насчёт демона не волнуйтесь, в нём разума примерно, как в хомяке. Насчёт махбарата – тоже. Да, Катерина и вправду работала здесь. Её помощь могла... была бесценной. И не только при переводе – она была человек, видевший многое, понимающий скрытые смыслы. И способная это скрытое объяснить. Только…
– Что только?
– Обратившиеся неофиты часто валятся в крайности, видят ересь там, где её нет. Мой помощник ругался порой с ней, назвал это такфиритским уклоном.
«Чего»? – негодующий вопль Катерины прозвенел набатным звоном в ушах. Сильно.
Григорий невольно поморщился – заломило, пошло крутить в голове. Павел Колычев смотрел на него, внимательно, сощурив холодные, серые глаза. Край его бороды дёрнулся, поднялся в улыбке:
– В любом случае – вам сейчас лучше говорить с моим помощником, а не со мной. Его зовут Фёдор. Это если по-нашему, но он предпочитает звать себя Теодоро, на его родном языке. Он тоже беженец, откуда- то из южных краёв. Весьма почтенный молодой человек, из очень, по слухам, древнего рода.
Показалось? Или и на самом деле аккуратная бородка Павла Колычева вновь дёрнулась в улыбке на этих словах.
За окном на башне прозвонили часы. От башен призыва, издалека долетел протяжный, приглушённый голос глашатая. Павел Колычев вскочил на ноги – мягко, уверенно, снова подхватил трость. Сказал, кивнув Григорию:
– Простите, пора идти. Правоверным пора на молитву, а мне – на лекцию, крайнюю на сегодня. Рекомендую найти моего помощника, правда, боюсь, он уже ушёл.
– Вряд ли. У вас разве принято уходить, не наведя на столе порядок?
– Учитесь, гляжу, молодой человек. Но на этом столе неделю порядок не наводили. Впрочем, попробуйте, подождите, но не здесь. Кафедру я запру с вашего позволения. Павел Колычев откашлялся, коротким, но вежливым жестом показал Григорию на дверь. Они вышли. Павел Колычев на мгновение задержался у стола. Стукнул тростью, улыбнулся, переворошил раскиданные листы.
– Да, точно, уже неделю порядок не наводили, – проговорил он и ушёл, под шелест бумаги.
Запер кафедру, вежливо попрощался и зашагал вниз по лестнице. Григорий проводил взглядом его. Свернул за угол, в нишу под лестницей.
Катькин голос звенел меж ушей. Тихий: «Эй, что за такфириты такие?»
– Любители кидать «такфир» – запрещение без обоснования. Есть у нас такие, замотаются в чёрное и режут всех подряд. Отец ещё ходил на них промыслом. Но это точно не к тебе, Катенька... Хотя погоди: может, всё было наоборот? Ты Павла Колычева или этого Теодоро, помощника его, за ересью какой не ловила?
В ответ – эхо мысли, задумчивый, непередаваемый в словах звон... Григорий почесал в затылке, оглянулся. День шёл к вечеру, голоса затихли, весь третий этаж библиотеки тёмен и пуст.
– Кать, скажи, что я дурак... – негромко себе под нос сказал Григорий, сам ёжась от собственных мыслей.
«Ты дурак, – весело, хорошо хоть неслышно откликнулась призрак. – А что такое?»
– Да ничего. Была у меня как-то знакомая. А у знакомой был хомяк. В клетке сидел. Симпатичный был зверик.
Протянул по голове мысль, снова – подступил с засапожником к запертой двери. Язык замка заскрипел и упёрся, но потом не выдержал – поддался с сухим коротким щелчком, разлетевшимся эхом по гулкой тишине коридора. Григорий снова – толкнул дверь, вошёл.
«Эй, ты же не собираешься...»
– Жалко тварь в чайнике, хоть демон, а тварь же, Божией волей созданная.
«У нас говорили, что оно неживое. Правда, когда я такое уже у вас в плену брякнула – ваш зверомаг пыталась мне морду набить. Ладно, чего-нибудь горючее с собой возьми – он из чайника голодным и злым вылезет».
– Ладно, – согласился Григорий.
Сгрёб не глядя кучу бумаг со стола. Проскочил дальше, в каморку – кабинет боряича Колычева. Зажёг лампу, потом достал чайник, повертел в руках, вылил воду, поставил на стол. Нагрёб бумаги – потом сообразил, что делает глупость, вдруг нужные? Убрал листы в карман от греха подальше, сунулся в угол, заметил у печки мешок с углем. Вытащил пару кусков.
Снова звоном в ушах подсказка:
«Достаточно».
Поискал образа – перекреститься – не нашёл. Аккуратно ножом вскрыл подставку. Звон в ушах – пенье, Катерина завела какой-то странный, ритмичный мотив. В проделанной ножом щели мелькнула искра огня. Она и вправду была похожа на хомяка. Или на мышь, тонкую, с острой мордочкой. Беззвучно вылезла, закрутила носом, дрожа. Григорий улыбнулся, толкнул ему уголёк. Создание фыркнуло – беззвучно, только яркая искорка замерцала, заиграла огнём в полутьме. На глазах у Григория чёрный уголёк пошёл таять, пока не исчез без следа. Потом другой, потом тварь-демон фыркнула снова, внезапно – уткнувшись носом Гришке в ладонь. Она не обжигала, просто – на миг закололо пальцы, по телу прокатилось сухое, приятное тепло. Пение Катерины между ушей стало чуть отчётливей, громче. Григорий на всякий случай перекрестил странную тварь, та фыркнула, встала на задние лапы. Смешной.
Ага... Давай домой, малыш, я тебя ещё покормлю, позже.
Мышь-демон снова фыркнула, услышав команду. Скосилась назад, на вскрытую ножом Григория банку с рунами. Весьма выразительно – а может, Григорий уже навострился шестым чувством понимать её. При слове «назад» от зверя явно пахнуло ужасом...
– Ладно, – шепнул Григорий.
Вновь коснулся пальцем волшебную зверушку. Катерина беззвучно хихикнула, зверь-демон доверчиво залез на ладонь. Фыркнул ещё раз, смешно махнул лапами, выпрашивая новый уголёк. Захапал его тонкими лапами, сожрал, беззвучно, пуская искры. Потом скользнул под рукав, растаял, обдав тело сухим и приятным тёплом.
Боярич Колычев рассердится – и леший с ним. Загонять малыша назад в тюрьму всё едино рука не поднималась.
Масляная лампа замигала, огонёк её задрожал и погас. Григорий выругался было – искать на ощупь топливо в глухой полутьме было глупо. Искорка завозилась, вспыхнула у него на плече. Мышь-демон поймал его мысль, вылез на плечо, сияя тёплым, но ярким светом.
«Ничесе…»
«Мокшанский медведь – повелитель демонов, – хихикнула Катерина тонко, сразу между ушей. – Только не перекармливай его».
– Ладно, не буду, – беззвучно хохотнул в ответ Григорий.
И раз подвернулся случай и освещение – ещё раз, аккуратно осмотрел комнаты. Вроде ничего. Листы бумаги, записи, карты и схемы – незнакомые, они могли быть чем угодно, от еретических заклинаний до чертежей самогонного аппарата. Вспомнил Варварины наставления, поискал что-то похожее на «хрень на восемь лучей» и «знак куфра». Нашёл фляжку коньяка в нише под окном-розеткой. Ухмыльнулся: хорошо, мол, живёт научная братия. Хлопнул пробкой, понюхал терпкий выдержанный аромат. Поднял глаза, увидел, как по витражным стёклам заплясали радужные огни. Призрачные, холодные огни всех цветов, дрожащие и тонкие как крылья бабочки. Голос Катерины, тонкий призрачный звон по ушам. Григорий хмыкнув, прикинул – что могли наколдовать такого в коллегиуме аль-физис. Ничего не сообразил, закрыл флягу пробкой – огни исчезли.
Ладно, по уму здесь было больше нечего ловить. Вышел с кафедры, спустился. В библиотеке стояла мёртвая тишина, и ночь за окном плескалась электрическим, волшебным сиянием.
Лунные шары трещали, заливая университет потоками призрачного света, он плескался, вязнул в тумане, не касаясь земли. Туча зацепилась, укутала верхушку громовой башни – ангелы на её вершине погасли, решётчатая стальная громада стояла тёмной, лишь у основания – лазоревые огоньки конденсаторов мерцали, отдавая лунным шарами накопленные за день энергии. Где-то в окнах ещё горели жёлтым светом огни. Певчая птица упала Григорию на плечо. Голосом Варвары пропела, что поздно, мол. Жду завтра, и вообще – Григорий, плохой кавалер, мог бы заодно и накормить голодную даму. Раскатистый звонкий смешок на два голоса – чирикающий и тонкий птицы в уши, Катькин звенящий – прямо между ушей. Григорий усмехнулся, помотал уставшей за день головой.