– А теперь вторая новость, от меня. Вчера вечером меня пытались убить с помощью цветочков, которые вырастали из противных лиловых огоньков. Тонкие такие ножки, мясистые, горящие огнём лепестки. И кривой, острый клык-кинжал вместо соцветия. Бегают не быстро, зато тянутся, кидаются на все, что увидят. Мерзкая тварь. Причём, похоже, что тварь, а не растение.
– Роза Азура! Здесь? – ахнула Варвара.
Видно было, что сейчас ей очень хочется повторить все те словечки матерные, которыми щеголяли студенты. И были бы эти слова очень к месту. А Григорию с чего-то стало приятно, что Варвара за него действительно переживала.
– Здесь. Ждали именно меня. Напали сразу, как я на наш берег с Университета вернулся, да чуть оплошали. Поторопились, вот и смог отбиться. И сразу скажу, что в мухбарат я пока не говорил.
Дальше принесли цыплёнка, и разговор пришлось ненадолго приостановить. Очень уж тот аппетитно пах, кусочки мяса отделялись, будто и не мясо вовсе – а из пшеничного хлеба всё пекли. И во рту мясо буквально таяло. Так что остановиться смогли, лишь когда от цыплёнка едва половина осталась.
– В мухбарат не сказал, сначала меня решил предупредить. Понятно. А ещё почему? Я смотрю, ты просто так мало чего делаешь.
– Не верю, что они кого-то действительно серьёзного поймают. Им быстрее наверх доложить да награду за это получить. Было так уже… недавно. Да и с чем идти? Я там рядом одного заметил, Сенька Дуров. Тот самый, которого мы в Университете видели. Целовальник из Заречной слободы. Он-то и навёл на меня, точно он. А кто еретическую волшбу наводил? Сенька к магии не способен, это в Университете проверяли, и раз у себя не оставили…
– То это ничего не значит, – вздохнула Варвара. – Демоны у еретиков на этом глупые души и ловят часто. Магия демонов любому даётся, точнее – они любого могут наделить. Только от Единого – это дар, а уж как человек им воспользуется… А вот демоны всегда берут плату, и какую – ты слишком поздно поймёшь. Некоторые всё равно как понимают, продолжают. В общем, вызвать лозу Азура мог и этот Сенька. Вот кто его научил – это вопрос. При этом, если продался Сенька ещё недавно, отметок на теле пока ещё нет. От всего отопрётся, навет, поклёп.
– Я поставил присмотреть за ним. Есть пара мыслей – поймаем, не уйдёт. Но это не раньше ночи, а пока?
– Что пока?
Вопрос прозвучал… игриво как-то? Отсюда Григорий решил, что, даже если ему послышалось – всё равно:
– Пока раз ты же не торопишься? Вот и предлагаю по городу пройтись. На ходу и думается лучше, и может ещё в голову придёт мысль. Не просто так же в Заречной слободе и про финского колдуна слухи ходят, и с розой тоже именно там напали. В самой слободе точно ничего нет, иначе бы местные сами его выловили. Они очень искали эти дни, после убийства-то. Но может, придёт в голову по дороге, где его поискать можно?
– А пошли.
И они пошли. Как раз пока сидели за едой, тучи разогнало. Солнце светило бледным и жёлтым осенним светом, небо голубело, прозрачное и высокое. Сначала просто ходили просто по городу. Дальше ноги занесли их на Зареченский рынок. Громко кричали вокруг торговки, слободские кумушки в цветастых пуховых платочках с продавцами степенно переговаривались или пронзительно ругались скрипучими уверенными голосами. Пела шарманка, раешник у деревянного райка сыпал прибаутками, зазывая «обчество». И Варвару потянуло посмотреть на «Честного таможенника из Гуаньчжоу». Сюжет детский, конечно и рисовка грубая, но Григорий тоже неожиданно для себя увлёкся, глядя в окошко на лихое мельтешение подсвеченных фонарями картин. Под речитатив и весёлые прибаутки раешника, смеясь, засмотрели и «Аль-вахид в небесех», и еле сбежали от его совсем уж развесёлого продолжения.
За угол, на площадь, под тень раскидистого и могучего тёмного дуба. Златая цепь висела на нем и черный, лохматый кот ходил там, заклятый чарами древней «благодатной» царицы. Глухо мявкал, потом встряхнулся, оскалив пасть, закричал по волшебному, человеческим – но дурным до ужаса голосом:
«В последний час. Во славу божию и пресветлой Ай-Кайзерин полк индрик-датка Мамаджан совместно с ополчением Вольных городов одержали победу над форпостостом еретиков, овладев селением Большие Камни».
– Вчера Камни, сегодня Камни – тьфу. Вот при Федоре-то царе – мамонтов в Рейне купали, – выругался глухо какой-то смутный, потрёпанного вида мужик.
Григорий внезапно поймал в пальцах тяжёлую, тоскливую дрожь. Протолкался, стукнул мужика по шее, сверкнул в морду – свирепо – царской золочёной пайцзой. Прошипел:
– Ты, парень, хоть малые, для начала, возьми.
Варвара дёрнула его за рукав. Мужик, охнув, растворился в толпе, пока его не прихватили за хулу на войско Ай-Кайзерин, а то и на царицу. Григорий лишь хмыкнул вслед, сам встряхнулся и взял Варвару под руку, повёл прочь. По набережной, мимо аккуратных, весёлых и ярких фахтверковых домиков аллеманской слободы. Толпа крутилась, перекликаясь разом на сто голосов. Григорий стряхнул с рук дрожь, шепнул Варваре тихое:
– Извини.
– Спасибо, наоборот. Чёртовы Камни, их там, на том направлении в самом деле десяток штук. Хоть один еле-еле разгрызли.
Повисло неловкое молчание было, но музыка разогнала и его. Шум толпы взвихрился, пропела под ухом скрипка, унося дурные воспоминания прочь. Григорий кинул монету, длинноволосый скрипач-ромей кивнул с достоинством, принимая плату. Заиграл снова что-то весёлое, быстрое – прекрасной даме, как он сказал. Варвара подняла ветер музыке в такт, закрутила в танце жёлтые листья и расплылась в улыбке.
Посреди буйной толпы расположилась толстая торговка с ручной тележкой, нагруженной пузатым, медноблестящим и уютно дымящимся самоваром, стопкой чашек, подносами с румяной и яркой выпечкой и превращённой в прилавок резной дубовой доской. Григорий улыбнулся, проходя мимо. Как бы воспользовался суетой и тем, что тётка вроде бы смотрит в другую сторону, утянул для Варвары ароматный пирожок – на самом деле специально делал это медленно, предварительно подмигнув хозяйке и сунув той в руку монетку в оплату. Тётка смотрела укоризненно, мол, «все вы молодые одинаковы». Но подыграла, «не мешая перед девушкой показать удаль». Варвара за это Григория легонько поругала, но пирожок взяла и съела, заодно взяв у тётки ещё и чаю. Причём, судя по тому, как она переглядывалась с тёткой, хитрость раскусила сразу. Но выдавать, что заметила – не стала.
А дальше пошли на берег реки. Осенний перелёт уже кончился, и на заливах, реках и отмелях уже не стало огромных стай водяных птиц. Зато пестрели на воде жёлтые и красные осенние листья, сверкая яркими пятнами среди тёмной воды Суры-реки. Вздохнёшь полною грудью сырой, но душистый осенний воздух и сразу на душе благодать. И можно просто молча сидеть рядом на обрубке кем-то срубленной берёзы, невесть с чего брошенной. И хорошо. И не надо никаких слов.
На церквах зазвонили к вечере, и глашатаи с башен прокричали протяжно, вплетая свой голос в звон колоколов. Холодный ветер хлестнул их обоих, взвыл в ушах горькое – пора домой. И в догорающем закате листья срывались им вслед и догоняли ветер, кружились, не касаясь земли. Большие алые звёзды поднимались уже, вспыхивали одна за другой – яркие над тёмной, зубчатой линией горизонта.
Вернувшись домой и уже ложась спать, Григорий подумал, что сегодня вышел замечательный день. Горчила разве что самую капельку мысль: было ведь что-то задумано важное, о чём он хотел сегодня Варвару спросить. Катькин голос прозвенел нежно между ушей. Посоветовал в следующий раз брать сразу и целовать, ну или хотя бы потом, на прощание.
Глава 13
Выспаться получилось не очень. Случилась домашняя трёхцветная падла по кличке кот. То есть, разумеется, домашний трёхцветный, очень пушистый и наглый кот по кличке Падла. Ему не сказали, что огненная мышь – демон и адская тварь, и он всю ночь гонял её по дому как самую обычную полёвку. Получил в процессе пару раз искрой в нос, обиженно мявкнул, проскочил зигзагом по потолку, и в свой черёд извернулся, накрыл мышь-демона сверху отчаянно гремящим чугунным тазом. Тут проснулась мать, надавала всем, включая Григория, веником, загнала кота в чулан, а мышь-демона в печку и ушла досыпать. Утром проснулась и надавала ещё раз Григорию по шее за ночной погром. Ещё поворчала чутка, правда признала потом, что с демоном печь по утрам разжигать сподручнее. А ещё вчера огненному мышу нашлось неожиданное применение – тесто для хлеба греть. Демон оказался понятливый, быстро сообразил, какую надо температуру, и сколько ему надо для этого щепок. Лежал под ёмкостью с тестом, грыз щепки, а тесто вышло – давно так хорошо не подходило. Попробовав ломоть, Григорий не мог не согласиться – тесто после огненного мыша и впрямь поднялось на славу.
Потом за завтраком свою полушку вставила Тайка-Таисия, Гришкина средняя, пришедшая на побывку из университета сестра. Огненный мышь-демон вёл себя как самый настоящий хомяк, про которого Григорий тогда рассказывал Катерине. То есть лежал спиной на лавке между Тайкой и младшей сестрёнкой, забавно и довольно дрыгал лапками, когда сёстры ему чесали пузико. И как самый настоящий хомяк клянчил у них кусочек щепки.
– А этот огненный мышонок, – сказала Тайка, – тварь, конечно, дикая и адская, но говорят, их уже много живёт на юге, в Вольных городах. Как война началась – они туда бегут из дар-аль-куфра. Много. Демоны их, говорят, обижают, вот они и сообразили, что в Вольных городах их обратно не выдадут.
Григорий сложил в голове весёлую Тайкину улыбку, далёкие Вольные города и хорошо знакомые ему свободные университетские порядки, сурово нахмурился и спросил:
– Кому надо заранее морду бить? И скоро ли к нам приедут сваты на боевом носороге?..
Сёстры улыбнулись, Таисия фыркнула и сказала Григорию:
– Дурак ты, братец. Чуть что так сразу и бить…
Договорить не успела. На церкви забили колокола – мерно, гулко, тревожно...
– Что, война? – спросила мать, тихо, чуть слышно охнув.