Горбоносое, большелобое и очень – даже сейчас – удивлённое лицо. Григорий сморгнул дважды, проверил – нет, точно, знакомое.
«За прекрасных зверей и прекрасную даму».
Татарская башня, утро, горбоносый, безбородый, бритый наголо зверомаг. Вчерашний новик, пивший из свежеполученной кружки свой первый законно изъятый «на государево и земское дело» портвейн. За здоровье проходящих мимо Варвары и Лихо…
– Точно уверен? – спрашивал махбаратчик у Григория.
Уже потом, после того как комнату осмотрели, наскоро поставили на место выбитую дверь, кое-как успокоили маму Розу и всё порывавшуюся усилить бдительность Мэй. Спустились в атриум – поговорить. Григорий пытался набить трубку, табак крошился в пальцах, летел мимо чашки, сыпался под ноги на мягкий ковёр. Черноволосая девочка погрозила ему пальцем, другая аккуратно взяла трубку и кисет из рук. Вернула через минуту, уже набитую. Григорий щёлкнул огнивом, успокоился, закурил.
– Ты уверен, что видел? – повторил свой вопрос махбаратчик.
Григорий, по-птичьи взъерошился в ответ, огрызнулся:
– У нас в столице безбородых да бритых наголо много? Аллеманы с франками и то отращивают, «мода» какая-то говорят. У тебя вон тоже... Кстати, почему такфиритская?
– Не твоё дело. Получается… К лешему, а он нас опять провёл! Почти. Если бы Господь не наградил нас с тобой даром – тебя главным образом, я только вижу тени и смутно, а слышать совсем не могу – бежал бы я счас обратно в «дом известий», выяснял, кто из моих товарищей умом двинулся...
Тут Григорий задумался на мгновенье, соображая, где в столице стоит такой дом. Потом вспомнил, как переводится «махбарат», выдохнул, стал слушать дальше:
– Пока пересчитали бы, пока убедились, что все люди на местах... Но, всё равно, на хрена? Портвейна нажраться задарма из украденной кружки?
– Щас... Дай подумать... Слушай, вспомнил – парень тот вчера хвастался, что его распределили на воздушный флот. Ой, мамо, воспрети Единый...
– Чего?
– Того... Кружки, как мы видели – нет. Спорим, бумаг приказных там в комнате тоже нет. На входе в гавань кружку предъявит, муаллиму – командиру корабля бумаги покажет, стажёром представится и улетит, прежде чем мы спохватимся.
– И далеко улетит? Раскроют на борту его самозванство...
– Может, и не раскроют, что-то вроде таланта у него есть, люди в слободе сказывали. Может, и сойдёт. А не сойдёт – так раскроют, зуб даю, уже в воздухе.
Они вышли, и осень хлестнула ветром по лицам, рванула, пытаясь сорвать с плеч одного лазоревый плащ. Григорий поёжился вдруг – привычный жилецкий кафтан показался таким обманчиво-тонким.
– Ага, – проговорил он, ловя сквозь ночь глазами взгляд махбаратчика. – Уложит экипаж своей лозой, наберёт высоту, движки вырубит и полетит, куда ветер вынесет, на удачу. А все ветры сейчас волшебные, дуют строго на запад и юг. Война. Перемахнёт через линию к своим еретикам – и поминай как звали...
Махбаратчик выругался, смерил глазами расстояние – от галереи поющего дома, через хлипкий на вид забор у воздушной гавани. Чёрная, сейчас, вблизи – огромная махина громовой башни, озеро под ним, широкое, заросшее дикой травой поле. Приземистые сараи, все под линию, безликие и одинаковые на вид. Угловатая церковная колокольня, над ней очень яркий, рыжий, сверкающий крест.
– Так, сиди здесь, – сказал махбаратчик решившись. – Тебе в гавань воздушную допуска нет, мне есть. Поставлю там всех на уши сейчас, если ты прав – возьмём прямо на трапе, голубчика...
Рванулся, не дожидаясь ответа, вихрем слетел по лестнице вниз. Григорий выругался – оставаться в стороне было немного обидно. Чтобы успокоиться, прошёлся туда-сюда по галерее, слушая пенье ветра и поглядывая то взад, то вперёд. Над воздушной гаванью загорелся свет, цепочка электрических лунных огней вспыхнули кольцом вокруг башни.
Осторожный стук за спиной. Григорий развернулся – по-волчьи, всем телом, запоздало сообразив, что не слышал шагов за спиной. Ветер прошелестел в ушах, тихо, как лисий хвост по камням. Алым пятном – изящное восточное кимоно. Всего лишь Мэй, местная привратница, Григорий узнал её. Она слегка улыбнулась ему, вежливо поклонилась, сказала:
– Зайдите в дом, господин. Опасно, я должна закрыть двери.
– Понимаю, но лучше постою здесь. Галерея вокруг дома широкая и тёмная по ночам. Охрана снаружи тоже будет не лишней.
Вообще-то, опасности не было. Катерина как-то уболтала призрак убитой ненадолго задержаться: под торжественное обещание дать посмотреть, как Гришка отрывает все излишние в организме места отдельным нехорошим любителям натравливать лозу Азура на красивых и совсем ничего не понимающих девушек. Доверие, конечно, почётное, только вот незаслуженное пока. Зато оба призрака, вдвоём уже много раз незримо облетели окрестности, да и весь дом. Подняли бы тревогу... Странно, что Катерина не заметила приближения Мэй. Но и возвращаться, размякать в тепле не хотелось. Глупо сидеть истуканом, когда дело уже явно к развязке идёт.
– Спасибо. Вы стучитесь, дважды подряд, если что. Мы бы сварили вам кофе, – сказала Мэй, в голосе её тенью прокралась улыбка: лукаво на мягких лапах.
Девушка развернулась, совсем неслышно – и пропала в тенях. В песне ветра растаял шелест шагов, мягкий, как шуршание рыжего меха.
«Ну и зря... – прозвенел меж ушей тихий голосок Катерины. – Хотя, конечно, ты гад. Хоть бы понюхать дал, к нам в Трехзамковый до плена кофе не завозили...»
– Господь подверг страданиям стадо куфра... – ответил Григорий, шутливо, подражая проповеднику у мимбара.
Обернулся, заметив движение на поле вдали. Молния ударила, расчертив яркой вспышкой небеса. Забилась, засияла огнями на вершине громовой башни. На землю пал лиловый, холодный, призрачный свет. За ангарами, на поле глухо завыла труба.
«Ой, Гришенька, а что это там?!»
Григорий пригляделся, увидел, как распахиваются двери ангара, как рабочие вывезли на салазках корпус воздушного корабля. Ещё пока один корпус – гондолу, прихотливо выгнутый киль, шпангоуты, тонкие фермы на месте пустых баллонов.
– Смотри, сейчас будут в воздух поднимать.
Григорий сказал, заметив муаллима – мага, высокого человека в зелёной, украшенный алмазным пером чалме, он шагал через поле наискось, от ангаров, к кораблю и махине громовой башни. Вот он поднял руки, и перо на его чалме вспыхнуло, заискрилось ледяным, алмазным сиянием...
«Смотри...»
Новая молния ударила, башня вспыхнула, осветив поле электрическим холодным огнём. Он стёк по решётчатым балкам, ударил в озеро, и вода в там забилась, начала кипеть и наливаться, ворчащими большими пузырями. Они лопались, и туман начал подниматься, встал столбом у подножия башни. Маг взмахнул рукой, белая кисея закрутился, свиваясь в торнадо.
«Ой, мама. Что он делает, Гришь?»
– Делит воду на газы, один – горючий, другой – лёгкий...
Туманный вихрь изогнулся, втягиваясь в баллоны воздушного корабля. Они раздувались, налитые летучим газом, распрямлялись, заполняя объём корабля. Тот обретал форму на глазах – остроносый, вытянутый, подобный хищной воздушной рыбе. Вот он вздрогнул, качнулся, отрываясь на глазах от земли. Рванулся в небо, канаты удержали его. Заскрипел, повис в воздухе. Муаллим взмахнул ладонью, искра света перелетела от башни, забилась на медном шарах накопителей на носу воздушного судна. Корабль ожил – загорелись алые и зелёные бортовые огни, толкающие винты по бортам провернулись, гудя протяжно. Потом – искрами, цепочкой жёлтых, тёплых и домашних огней заиграли круглые окна в борту гондолы.
– Красавец... Кать, имя, пожалуйста, посмотри – отсюда не видно.
«Аметист»... Интересно, куда полетит?»
«Куда-куда, на войну конечно», – подумал было Григорий, но Катьке вслух не сказал.
Может, и не на войну, может – к царице Савской, за кофе...
Подобрался – внезапно, сообразив, что совершает дурь. Сейчас начнётся погрузка. «Аметист» взлетит самое малое часа через три. Сеньке – если он действительно собрался бежать на нём – время и появиться. Шагнул к лестнице соображая. Мысли прыгали, метались как в лихорадке. Успеть раньше махбаратчика, перехватить Сеньку на поле, между людской толчеёй яма и воздушной гаванью – заманчиво. Надежды мало, но есть. Увы, приметный золотой кафтан давно плавает в Суре-реке, и один всевышний Господь лишь знает теперь, на что может быть похож беглый варнак Сенька Дуров...
Он успел спуститься до половины, когда – внезапно, звук хлестнул ударом молнии по ушам – забил в набат большой колокол воздушной гавани. Протяжно, глухим долгим звуком завыла труба, люди на поле, вокруг «Аметиста» – забегали, натягивая канаты. Корабль вздёрнул носом, сердито, негодующе заскрипел. Григорий, ахнул, увидев, как его тащат обратно, в ангары. Муаллим взмахнул руками – молния погасла, взлётное поле погрузилось во тьму. По ушам – молотом – ударила тишина. Полная, непривычная тишина, ветер стих, оборвав музыку поющего дома на полутакте. Потом ударил вновь, сильно, выбив воздух из лёгких. Уже другой, западный, пропитанный резким, дерущим горло духом электрической магии. Облака в небе лопнули, разошлись, как ветхая рубаха по шву. Во тьме сверкнули россыпью звёзды – и яркие, двумя косматыми шарами света – огни. Бортовые огни, зелёный на левом крыле и кроваво-красный, свирепый – на правом...
«Гришка, берегись! Ложись, падай, прячься!» – забился, заорал меж ушей испуганный голос Катерины.
С усилием, стиснув перила до боли в пальцах – но Григорий всё-таки остался стоять. Уговаривая себя, что Катька судит по старой, военной памяти, прилетевший корабль был явно свой и выполняет не боевой разворот, а внезапную, вне сроков, посадку.
Вот пятна света легли на поле, вот тень с неба накрыла их. Корабль вырос, на глазах стал огромным, закачался, цепляясь за землю нитками посадочных тросов и якорей. Люди на поле забегали, притягивая его к земле. Григорий резко, сквозь зубы, выдохнул, на миг замер, любуясь величественной картиной. Воздушный корабль, на нём причудливой каллиграфической надписью вдоль килей выведено название: «Ракш». Его царского величества корабль – тяжёлый, дальнего лёта. Видавший виды – на баллонах следы разрывов и латок, одна из гондол распорота и починена, похоже, прямо в воздухе и без посадки, кое-как. Там на поле – спустили трап.