«Ну, да, – подумал Григорий, не к месту и вдруг, – троеперстие такой лапой хрен сложишь».
Встряхнулся, укладывая в голове безумную мысль. Свистнул, показав морене тот же, у заречного отца Акакия подсмотренный жест – ладонь сжата, один палец вытянут вертикально вверх. Тот же «Господь един», только южным, в халифате принятым манером.
– Так, давай, создание Божье, лети сюда. Говорить будем. Да не тушуйся ты, все мы созданы волей единого Бога.
Дело в итоге затянулось на четверть часа, но по результатам Григорий остался доволен. Морена повернулась, откликнувшись, и попытка общаться с маху била по темечку, скручивала, обжигая то холодом, то свирепой адской жарой, такой это был обугленный и перекрученный разум. Григорий поёжился вдруг, сообразив, кого ему напомнила: каторжника, сдёрнувшего на белый свет из мрака темницы. И судорожно вспоминающего, на что похожа свобода и как на ней жить. Но, с Божьей и Катькиной помощью разговор как-то сподобился. Если вежливо и по-доброму подойти, да вдобавок не дёргаться и не нервничать, а как ребёнку всё объяснить, простыми словами, иногда повторяя по три-четыре раза, то вполне можно достучаться. И даже придумали, как без Катькиной помощи морене показывать в ответ, когда она поняла – а когда ещё нет. Дальше всё пошло как по маслу. Уяснив задачу, морена как маяк полетела перед лодкой, обходя баржи, препятствия и опасные места. Так что вскоре Григорий уже стоял на твёрдой земле и задумчиво смотрел на лодку, лежавшую на песке, и размышлял вслух:
– И чего мне с тобой делать? Топить – она, наверно ворованная, ну их к лешему, ещё как пристава, дернут на кражу потом. Так дно пробить нечем. Сжечь?
Огненный мышь на слове «сжечь» встрепенулся. Прыгнул на лодку, и та мгновенно вспыхнула, а огненный зверёк довольно нырнул в пламя.
– Ты чего творишь, негодник?! – растерялся Григорий. – Сейчас вся округа сбежится.
Морена сообразила мгновенно. Лодку тут же окутал пар и холод. Мышь недовольно взвизгнул, выскочил из ледяного облака, громко принялся свистеть-ругаться как самая настоящая мышь-пищуха. Потом осоловевший и толстый, похожий на обычную обожравшуюся мышь – лапки из-за округлившегося пузика еле до земли достают – огненный демон-зверь забрался на плечо Григорию. Морена же тем временем не только затушила огонь, но и разрубила обгорелую лодку на куски, причём деревяшки наколоты были любо-дорого смотреть, словно свежезаточенным топором. Дальше обломки Григорий скинул в воду. Вынесет куски на берег в разных местах, вдобавок всё сильно обгорело – лодку Сеньки Дурова никто не опознает.
А вот дальше Григорий задумался, что делать с мореной. Домой вести, мол, ещё одну зверушку подобрал? Не оценят, мать к огненному мышу-то с трудом привыкла. Да и репутация у морен плохая. Поди объясни, что эта – хорошая, и вообще с ними тоже можно договориться? «С Варварой надо посоветоваться»… – И тут же ехидный внутренний голос добавил, что на самом деле Григорий просто ищет повод с ней увидеться. – «Ну и хочу», – согласился Григорий. – «Ну и иди», – подначивал внутренний голос. – «И пойду».
И пошёл. Взбаламученный странным прилетом «Ракша» ветер выл в крышах, метался, срывал флаги джихада на площади, вертел во все стороны медные петухи флюгеров. Издеваясь, гулко, протяжно выл в печных трубах страшное: «Царёв граду быть пусту!..»
– А хрен тебе! – рявкнул Григорий, по-волчьи, всем корпусом развернувшись куда-то к небу.
Бешено, до звона в ушах, наливаясь дикой и алой яростью. Где-то хлопнули ставни, кто-то невидимый сверху обматерил ночного гуляку, послал по дальнему адресу тяжёлым, заспанным голосом. Григорий встряхнулся, кошачьим скоком – отпрыгнул в тень. Потёр в затылке, стряхивая с себя непонятный, ниоткуда пришедший морок.
«С ума я что-ли уже сошёл? С ночным ветром уже ругаюсь. Или это как его, тело и голова так шуткуют, после встречи с Сенькиным демоном? – растерянно подумал, с чего-то на слове «демон» вспомнилось загадочно улыбавшаяся при расставании Мэй.
Огляделся вокруг, заметил, что ноги уже донесли его за площадь, в великий боярский квартал. Над башней Лесли горел жёлтый трепещущий огонь, под деревьями где-то далеко, в глубине серебристой неверной тенью мелькнуло как будто облако.
«Опять что ли морена шалит?» – подумал Григорий, тут же немного удивившись с себя. Всего несколько дней назад бродящий по ночному городу демон ещё не был таким привычным.
Точно, морена, видно, как она замерцала в ночи и исчезла, чёрные липы закрыли её ветвями. Табачок ей что ли так понравился, решила не отставать? Или беспокоится за Григория? Дожил… еретический демон ходит и охраняет, как рында знатного княжича.
«Кстати, надо будет ей спасибо как-то сказать. Ведь она тогда навела меня к Варваре, на дом Колычевых. И хорошо, что Варвара её тогда не добила, а морена сбежать успела».
Пока добирался – распогодилось, вышла луна, а облака и дождь сдуло куда-то вниз по реке. Боярский терем, дом Колычевых, ноги вынесли Григория к нему точно. Освещённый на этот раз, лунная лампа, треща, горела над входом, по галереям первого этажа мелькали огоньки свечей, за закрытыми ставнями шла суета, на вид непонятная.
«Холопам и дворовым дали по шее, чтобы усилить бдительность? Украли что ли чего-то?» – Григорий осматривал подворье, сам невидимый, укрытый как пологом ночной тьмою, и густыми ветвями садовых яблонь и лип. – Или...
По спине холодом пробила мысль, что он всё-таки не успел и вести, что привёз «Рахш» успели к дому Варвары раньше.
Неизвестно какие, но явно страшные, за ради добрых никто не стал бы тяжёлый корабль впустую гонять. Утром кот на дубу мявкнет, объявит… Дальше мысль заткнулась, потеряв ход... Повернулась вхолостую в дурной голове, как колесо на колдобине, зацепилась – зайти и поговорить всё равно надо... Ага, в прошлый раз он зашёл в дом, махая царёвой пайцзой, а теперь… А теперь карман пуст, сам же и отдал её Варваре потехи ради. Почему нельзя вернуться, повинится боярину Зубову с утра, да спокойно в приказе взять новую? От одной мысли с чего-то стало неуютно, зато в крови чем дальше, тем сильнее вскипел дурной, словно пьяный азарт.
Впереди, в луче света мелькнула серебристая лента, пробежали искры, сияние лампы оборвалось, она замигала и погасла. Морена на дальнем конце подворья сделала вид, что кто-то туда пытается влезть – но при этом оставалась незаметна, пошумит, пошевелит куст или оставит след. Невидимый в темноте человек в доме хрипло, тяжёлым голосом обматерил непонятного лиходея многоэтажным загибом. И пока растерянные холопы громко ругались на чертовщину, пытаясь понять – Дворовый с Овинником зло шутят или в самом деле кто лезть пытался – Григорий, уже не думая – перемахнул через забор и пригнувшись, рванул вперёд, через сад. От тени к тени, зигзагом добежал до дома, запрыгнул с маху, зацепился за резную балясину на галерее первого этажа.
Весь подобрался, замер, услышав скрип дерева под сапогом. На крыльце мелькнул неяркий свет обычного масляного фонаря, голос – Григорий узнал его. Тот самый старый, как из морёного дуба рубленный дядька, в прошлый визит сам приставу кланялся, но и заставил держать пайцзу наотлёт. Похоже, дядька был опытный – замер, чего-то услышав или просто почувствовал? Развернулся и начал осматриваться, внимательно шаря лучом фонаря по тёмным углам. Втянул воздух – угол дома пока прятал его в тени, но Григорий видел, как рука старика упала на рукоять кривой сабли. Лунная лампа щёлкнула и загорелась, её лучи выхватили неясную тень во дворе. И шевеление веток, словно кто-то пытается от испуга вылезти со двора через забор обратно. Старик ругнулся, перекрестившись, и опрометью бросился туда. Григорию оставалось сказать морене спасибо, донельзя она вовремя.
Дорога через первый этаж оказалась свободной. Ещё один рывок по балясинам, вверх. Галерея второго, боярского этажа. Здесь всё тихо, только витражное окно в кабинете Павла Колычева дрожит, мерцает странным радужным светом. Не утерпев, подобрался, заглянул одним глазом туда – в знакомом кабинете горел свет, боярич сидел за столом, то ли писал, то ли вычерчивал какую-то схему.
«И леший с ним», – подумал Григорий, залезая ещё на этаж наверх.
Вот мезонин, узкая девичья светлица под самой крышей, знакомое окошко, ставни с милыми фениксами. Дёрнул – само собой заперто, осторожно, тихо постучал. Раз и другой. Замер, на миг сомневаясь – собственная отвага показалась на миг нелепой и сумасшедшей дуростью. Наслушался ветра... а ведь Варвара уже давно спит. Но тут в глубине комнаты раздался еле слышный, но такой милый голос. И Григорий, не сомневаясь уже, выхватил из-за сапога нож, одним движением подцепил щеколду замка, откинул и залез внутрь.
Варвара уже явно собиралась ложиться спать, переоделась в ночную рубаху. Но она точно ждала его, верила – он придёт! Потому что задремала, сидя за столом, накинув на плечи платок для тепла и уронив голову на руки, а рядом оплыла догоревшая свеча. Григорий осторожно поцеловал девушку в висок. Ещё в полусне она радостно пробормотала:
– Всё-таки пришёл… – дальше проснулась, вскочила, упёрла руки в бока и попыталась было грозно продолжить: – Явился!..
Вышло так мило, что Григорий скинул холодный кафтан, чтобы уличным холодом не застудить, сгрёб милую в охапку, намотал прядь её волос на палец и прошептал прямо в ухо:
– Ага, явился. Больше нам никто не помешает, и я весь только твой.
Варвара попыталась высвободить свои волосы, но Григорий не дал, склонился, коснулся легонько её пока ещё сомкнутым губ... с нежной и мягкой настойчивостью они сводили его с ума. Платок сполз с плеч под ноги, а ладонь погладила девушку по рыжей гриве, скользнула ниже, бережно провела по лопаткам и замерла на пояснице. Варвара встряхнулась, по-кошачьи ловко – вывернулась из его рук. Но не отстранилась, качнувшись – сама его схватила за плечи. Притянула к себе. Лунный свет пробежал, вспыхнул на волосах огненной, рыжей короной, глаза сверкнули, став голубыми и, вдруг бездонными. «Эй, ты чего...» – хотел шепнуть было оторопевший Григорий – и не смог… Или не захотел? Да и поздно уже стало. Варвара крепко притянула его, прижала к