себе. Держать вот так в руках любимую девушку, обнимая через тонкую ткань ночной рубахи пьянило не хуже доброго сурожского вина. И не понять, что первое полетело на пол – ночная рубашка Варвары или рубаха и штаны. И сколько оба стояли обнявшись, глядя друг другу в глаза. Григорий накрыл её губы своими, поцеловал, крепко, оторвавшись лишь на короткий, показавшийся вечностью миг. Поднял на руки, качая, бережно положил на кровать.
– Просто не останавливайся, – Варвара сказала очень тихо, её голос задрожал.
За окном орали холопы – бегали, ловили морену. Варвара с Гришкой не слышали их. Кроме друг друга – вообще ничего, даже если бы архангел Джабраил сейчас затрубил над миром в свой рог – здесь, в комнате на третьем этаже, спрятавшейся за резными фениксами его бы не услышали.
Некоторое время после всего оба лежали неподвижно, разгорячённые и полные приятной истомы. Григорий залюбовался, как девушка раскраснелась, её мокрые от пота волосы прилипли ко лбу. Вроде бы ещё недавно прохладная, сейчас комната казалась раскалённой и душной. Варвара чуть поёрзала головой, поудобнее остаться лежать головой у него на груди. И как-то мгновенно провалилась в сон, счастливо посапывая, уткнувшись в плечо. А Григорий лежал, обнимал и улыбался, сам не понимая чему, так было хорошо…
Сколько они так пролежали, кто считает? Затих шум во дворе, спряталась за облако луна. Внезапно к девушке пришёл другой сон, и нехороший. Варвара задрожала, что-то дикое, страшное её посетило, тело дрожало, губы шевелились, невнятно выкрикивая сквозь сон:
– Юлька, картинку дай... Картинку, быстро, во имя Единого. Нет... Стой, это же... Нарина, стой, рви танец, пожалуйста...
Григорий подобрался, повернулся, склоняясь над Варварой, по наитию легонько встряхнул её за плечо и поцеловал. Варвара проснулась, села на кровати дрожа. Cверкнули её глаза: жутко распахнутые, большие глаза, как на иконах в церкви – зрачок точно посреди, все видят насквозь и ничего в то же время.
– Что с тобой, солнце моё? – осторожно прошептал Григорий, сел рядом.
Обнял, до того страшно её била крупная дрожь. Варвара ойкнула, всем телом прижалась, уткнулась ему в грудь, замерла, отогреваясь.
– Прости, – встряхнувшись, сказала она наконец. – Просто старые дела. Старые, страшные... нет уже ничего из этого, быльём поросло.
Она проморгалась милым, забавным жестом, по-детски протёрла глаза. Легла головой на колени и посмотрела снизу вверх, улыбнулась – и Григорий улыбнулся в ответ, увидев, что глаза у неё оттаяли, став нормальными уже, человеческими.
– Прости, – тихо повторила она. – Помнишь знак лилии у убитой девочки на плече? Я уже видела такой... На линии, где-то... а не помню, сколько месяцев уже прошло... Дети, ни хрена не умеющие, ускоренный выпуск этой ихней долбанной школум адептус майор. Они так гордо отказались сдаться, мы ударили, не разобравшись, с маха. Их ученический щит треснул и разлетелся, как скорлупа. Осталась каша. Чёрная каша на последнем, очень белом снегу... И эта долбанная лилия поверх. Эх...
– Ну, не ты же их послала туда...
– Да... только вот... Не хочу. Не хочу с тобой расставаться. Но Лихо уже здоров и…
«И «Ракш» уже привёз смерть, и царёв зверь Песец принял её на спину. Сейчас она провернётся, примет облик приказной бумаги и... И хрен ей, а не Варвара, пока. Во всяком случае не сегодня».
Мысль хлестнула по голове, холодная и злая, как коготь морены. Провернулась, проскрежетав железом по черепу, бухнула в сердце, вышла, обернувшись в беззаботное:
– И не надо расставаться. Ещё день и ночь я тебе подарю.
– А как? – хихикнула Варвара, так как он легонько пощекотал ей грудь. – Сгребёшь в охапку и устроишь, как это ты там рассказывал этим, в Рогожкино? Умыкание? Ага, тебе потом…
– Вот ещё глупости, – Григорий не удержался, чмокнул в ухо, потом в шею и ключицу, так что Варвара замурлыкала как большая кошка. – Не умыкание, а похищение невесты, как горцы наши говорят.
– И в чём разница?
– В том, что на похищение невеста обычно согласная. Ты же согласна, да? Тогда сейчас собираешься и отправляешься на последнюю проверку твоего Лихо. Как он, совсем здоров уж или ещё нет? На пару дней, учебный марш-бросок…
– В сопровождении, и который закончится… Ага, – Она в ответ поцеловала в губы. – Рано или поздно, а закончится ведь всё равно. Но, Гришенька, ты у меня умница. И ещё надо сообразить, какими словами предупредить дядьку Кондрата. Чтобы если что срочное придёт, меня в нети не записали. Спорить он не посмеет и не станет, но понимаешь… Это доверенный человек отца, ещё на такфиритов с ним ходил, спина к спине рубились. А в этот раз рана старая дала о себе знать, ходить тяжело, вот и оставил отец его за домом присматривать.
Григорий заулыбался и понял, что сердце вдруг радостно забухало. Не только потому, что Варвара согласилась отправиться с ним. Вслух пока не сказано, рано ещё, но свататься придёт – Варвара уже сказала: «Да». Иначе сейчас не думала бы, как сейчас произвести хорошее впечатление на человека, чьё мнение для её отца много весит.
– А у меня... – протянул, улыбнувшись, Григорий. На мгновение даже с себя удивившись, почему вместо естественного «есть чем в морду дать» вырвалось ласковое: – Для него подарок будет.
Не удержался, встал со спины, положив руки девушке на груди, и поцеловал сначала в шею, потом между лопаток.
– М-р-р, Гриша, ты что делаешь? Ещё немного и ещё раз так сделаешь – и мы же никуда не уедем… А что за подарок?
– А сейчас.
Григорий с неохотой, но отстранился, подошёл к окну. Достал из кафтана трубку с табаком, хотел было найти огниво, но тихо сидевший всё время огненный мышь выбрался и пыхнул искрой. А дальше немедленно оказался в руках Варвары, которая умело, как хомячку, начала чесать тому пузико.
– Ой откуда эта прелесть? Я в Вольных городах их видела, от еретиков бегут из их боевых амулетов. А в Кременьгарде у нас первый раз.
– Да так… Трофей. Прибился ко мне и прижился.
Рассказывать про Павла и как попала к нему зверушка, Григорий пока точно не собирался. Вместо этого как к призраку – потянулся, подзывая морену, и дохнул в сторону окна табачным дымом. А дальше еле успел перехватить руки Варвары раньше, чем девушка схватила дудку. Показал знак Единого и морена ответила, подняв ледяной коготь вверх.
– Не надо, она хорошая. Она мне два раза от Сенькиной лозы отбиться помогла. И вообще, считай тоже как трофей.
– Она? Тебе? Помогла? – Варвара посмотрела такими большими от удивления глазами, сразу ставшими в пол лица, что упади сейчас небо на землю – не заметит. – Ты знаешь, чего они на линии творят?
– Слышал, – вздохнул Григорий. – Но вот ты представь, что какая бы ни была собака добрая, ласковая, если её не кормить неделю и на цепи держать, а потом спустить… Да она кого хочешь загрызёт. А ту не собака вовсе, а тварь Божья и вполне разумная. Потому, думаю, как получилось, она к нам и сбежала. Тут её не морят, не бьют, ни на кого не натравливают. Вот, думаю твоему Кондрату её предложить на довольствие, какое-нибудь загородное подворие охранять.
В этот момент морена осторожно вплыла в окно, причём Григорий ощущал одновременно любопытство и опаску, Варвара демона беспокоила, но Григорию она доверяла. Хороший знак. Девушка же растерянно, но и внимательно осмотрела морену со всех сторон и со вздохом сказала:
– Первый раз так близко вижу. Эх. Нам бы так на ленте. Пусть не за нас воевать, пусть убедить просто уйти да где-то в наших лесах жить, как та же чудь зауральская… Столько жизней спасло бы… Ладно, помоги одеться.
За окном прозвенели копыта, обернувшись – Григорий увидел, как рыжим пламенем встаёт за окном рассвет. Звон копыт, какая-то возня у ворот, голоса – по голове молотом ударила мысль «опоздали»... Инстинкты столкнулись, по волчьи рыча друг на друга, один в голос требовал хватать Варвару в охапку и уходить крышами в сторону конюшни Лихо, другой так же свирепо спрашивал, какого лешего великой боярыне надо уходить по-воровски из собственного дома...
– И пошли к дядьке Кондрату, поставим её на довольствие, – договорила Варвара, по счастью не заметив его смятения.
Улыбнулась, и первый луч солнца скользнул по её лицу. Красиво -так, что все инстинкты дружно оскалились вмиг. Ну уж нет, великой боярыне уходить из дому по-воровски невместно.
Повезло, что было раннее утро, а слуги и холопы умаялись ночью, выискивая «непонятного татя, пытавшегося забраться на подворье». Вокруг была тишина и пустота. А вот в комнатке, где проживал старый Кондрат, горела свеча. Видно, старикам, как это часто бывает у пожилых, всё равно под утро не спалось. Первой вошла Варвара, статью и видом – настоящая боярышня сейчас, Григорий даже заробел немного. Он за ней… и заготовленные слова разом как-то пропали из головы. За столом действительно расположился тот самый старик, который встречал его в первый визит к Колычевым, а вчера чуть не поймал на крыльце. Вот только вместе с ним на соседнем месте сидел отец Акакий из Зареченской слободы! Хотя мог бы догадаться. Священник говорил, что на такфиритов ходил, а Варвара упоминала – дядько Кондратий с её отцом там начинал. И не так много в столице ветеранов той войны живёт.
– Говори, Григорий, – нет, всё-таки сейчас рядом стояла не милая Варвара, а боярышня Колычева.
Собравшись с духом, он вежливо поклонился и сказал:
– Доброго вам здравия, уважаемый Кондрат, отец Акакий. Я к вам с просьбой, уважаемый Кондрат. Вот, привёл тварь Божию, – и чуть сдвинулся, чтобы стало видно парящего в коридоре демона. – Мореной зовётся. От еретиков к нам сбежала. Они там с ними хуже, чем с собаками обращаются. Помыкалась она у нас, да ко мне прибилась. А поскольку каждому в царстве дом и место нужно, хочу вас попросить. Может, отыщите ей место на каком дальнем подвории? – и по наитию добавил: – А вы окрестите её, отец Акакий?
Неожиданно первым ответил священник:
– Знаю, знаю её. У вдовы Тулунбековой жила, помогала ей по хозяйству. Ко мне заглядывала, я ей понемногу слово Божие объяснял, а то новички вечно в такфиритский уклон слоняется...