– Добро, – кивнул старик Кондрат. – Что-то ещё, боярышня? Слушаю.
– Да. Уеду на сегодня, завтра или послезавтра вернусь. Надо проверить, как там Лихо. Вроде здоров, но одно дело, что целители наговорят, и другое – на деле проверить по лесу.
Судя по тому, как с усмешками переглянулись старик Кондрат и отец Акакий, оба всё поняли. У Григория же на сердце отлегло: старик, судя по всему, отнёсся хорошо.
– Добро, понял, боярышня. Приказные искать будут – так и передам, боярышня Варвара по служебной надобности мамонта здоровье проверять отправилась.
И снова неожиданно заговорил отец Акакий:
– Григорий, не в службу, а в дружбу. Ты, смотрю, с этой, как ты сказал мореной, хорошо поладил?
– Да. Она не говорит, но отвечать может.
– Вот и хорошо. Я тут смотрю, она больше к правоверным тяготеет. Есть тут недалеко село одно, Кудеснеры. Как из города выходишь, оно по Южному шляху, вёрст пятнадцать. Там живёт друг мой старый, имам Мухаммад-хаджи Гали ибн Мирхуджа. Он за Уралом долгое время слово Божие нёс, потом вернулся. В Университет звали. Да отказался, сказал – к тишине привык, будет в Кудеснерах жить, труды по увиденному да услышанному писать. Но и возраст уже, помощь не помешает, и места глухие, хотя и большое село, а всяко может случиться. Проводи эту морену к Мухаммад-хаджи, он хорошо умеет объяснять тем, кто к слову Божию приобщиться хочет. И приют найдёт. Пойдёшь к нему жить? Я ему записку напишу. Не в службу, а в дружбу помогите туда морену эту доставить. А имам Мухаммад-хаджи человек добрый, добро не забывает.
Морена взмахнула крыльями, снова – подняла прямой коготь вверх. Ветераны такфиритских войн узнали знак, переглянулись и дружно кивнули.
– Да, она согласна, – перевёл Григорий.
А у самого сердце опять ухнуло непонятно куда. Потому что вот уж точно та лисица хитрая, Мэй из поющего дома чего-то нагадала. Это что же, доверенный человек боярина, и священник чуть ли не открыто ему устраивают «умыкание» Варвары, да ещё не только покрывают, но и чуть ли не сами участвуют? Судя по растерянности, мелькнувшей на лице Варвары, девушка тоже была удивлена. Старый Кондрат смерил их глазами – на мгновение, его взгляд дрогнул, задержавшись у Варвары на счастливом лице. Загородился от неё, украдкой показал Григорию клок бумаги из-под рукава. Лиловую с алым печать. Разрядный приказ. Показал пальцами – два дня и не больше – и тут же быстро, мол, валите отсюда.
Варвара встрепенулась было, увидев край их безмолвного обмена жестами. Взглянула в глаза Григорию и тут же выбросила из головы. Переглянувшись, оба увидели в глазах друг друга мысль: что бы там ни было, а грех удачей не пользоваться.
Глава 23
Стук клюва о деревянный подоконник: дробный, громкий, противный до омерзения звук. Большая птица, алый хохолок на голове – дятел – скосился, сердито взмахнул крыльями в ответ на Гришкино сердитое: «Кыш». Нахохлился и деловито застучал снова... Ничего, мол, не знаю, велено разбудить. До чего же противный звук.
«Впрочем, – подумал Григорий, – сегодня мне и пенье ангелов противным покажется».
В окно избы робко заглянуло сумрачное осеннее утро. Из тех, которые приходят перед самым началом зимы. Хмурое, серое, неприветливое, придавленное низкой крышей облаков. Порывы холодного ветра стучали по ставням крупными дождевыми каплями. С подворья раздался резкий, но всё равно какой-то отсыревший звук, дальше негромкое басовитое «у-у-у». Охотничья избушка-заимка, которую имам Мухаммад-хаджи Гали ибн Мирхуджа им так удачно подсказал и договорился насчёт позаимствовать на пару дней, находилась в глубине леса и в стороне от деревни. Поэтому мамонт с удовольствием располагался в окрестностях там, где удобно. Ночевал в гуще ельника, тепло, ветра нет и крыша в виде густого лапника над головой. Но, видимо, сегодня ночью дождь ударил рано и сильно, ёлки отсырели, за ними и Лихо – вот и пришёл с намёком, что пора, мол, выдвигаться в более цивилизованные края.
Чёрный ворон спланировал, сел на ветку напротив окна, скосил большой круглый глаз, сердито, негодующе каркнул: пора, мол, вставайте, нети... И вот от того, что снова просыпаешься, держа в объятиях Варвару, но обещанные два дня закончились – мрачные мысли, тоскливые и злые, кружились в голове как вороньё.
Девушка вроде бы ещё спала, но когда Григорий для проверки скользнул своими пальцами меж её и чуть сжал ладонь, в любой момент готовый выпустить, коли Варвара ещё не проснулась... Но напротив, она сама в ответ сжала ладонь. Крепко, словно давая понять, что проснулась и боится его потерять. От прикосновения жарких губ из уст в уста вылетел протяжный стон, шея выгнулась назад, узкие ладони с тонкими, изящными пальцами влезли в густую чёрную шевелюру и прижали голову Григория к себе. И он утонул в её глазах. Было в них всегда что-то такое, что заставляло Гришку раз за разом терять рассудок, лишь бы вот так держать в руках Варвару, ощущать бархат её кожи и смотреть, смотреть в эти глаза…
Лихо поначалу не настаивал, пускай и слышал шум внутри избы: люди проснулись, но чем-то заняты, не выходят. Какое-то время вежливо ждал, прохаживаясь по подворью. Наконец, ему надоело, тем более шум закончился, а люди так и не вышли – завтракать время пришло и собираться, между прочим – снова затрубил, вдобавок постучав хоботом по двери. Легонько, но дверь всё равно задрожала.
– Пора… – выдохнула Варвара.
– Пора, – со вздохом согласился Григорий.
Ворон каркнул снова, нахохлился, перелетел с ветки на ветку – эх, шугануть бы его. Да ведь не простая птица, наверняка – призванная. Шугануть – так человека пришлют. «А его тоже шуганём» – подумал Григорий было, но понял, что это будет плохая идея.
Пока собирались, пасмурное осеннее утро стало ещё противнее, смывшая вчерашний сухой снежок ночная морось прекратилась, зато опять пошёл снег, в этот раз перемешанный с дождём и скорее похожий на крупинки града, хлестал не переставая. В такую погоду добрый хозяин собаки на двор не выгонит, на печи сидеть, а не о прогулках думать. Увы, ходят всё равно те, кого заставила нужда да крайняя необходимость. Так что наскоро собравшись и заглянув из вежливости в Кудеснеры к старому Мухаммад-хаджи предупредить – заимка отныне свободна – направили Лихо по тракту в сторону города. Непрекращающийся осенний дождь совершенно испортил дорогу. К тому же как в насмешку солнце выглянуло из-за туч, ненадолго разукрасило всё в золотисто-мягкие цвета, а дальше погасло, снова нырнув за облака, погрузив в холодный сумрак осени леса, поля и петлявшую через них дорогу. Через несколько дней ударят первые серьёзные морозы, дохнут зимой и накрепко скуют пути-дороги, твёрдые каменные кочки угловатыми глыбами застынут вдоль дорожных колей, а снег уровняет рытвины и ухабы. Но это всё потом. Пока же хорошо ещё, что они ехали на мамонте, да Варвара держала воздушный щит от ветра: лошади у немногочисленных на тракте телег по распутной осенней дороге везли плохо, вязли. А на озябших возниц холодно было просто смотреть.
Зато думы в голове у Григория бежали поспешно, скакали испуганными зайцами во все стороны. Всё то, что отступило, что смыло счастье этих вот двух дней – и странный прилёт «Ракша», и слова махбаратчика про «кот на дубу мявкнет». И странное поведение старика Кондрата. Не только с тем, как он намудрил с приказными бумагами, спрятав от Варвары. Сейчас, пока размеренно шагал Лихо, покачивая спиной с пассажирами, все несуразности припомнились как-то разом. Ладно, в первый день, когда Григорий с пайцзой вломился – и то не Павел или Варвара решали царёва человека в терем пустить или на крыльце осадить, мол, жди, пока боярич тебя примет. Дальше Варвара, уходя гулять по городу – тоже Кондрата предупреждала, не Павла. И оговорка, мол, во время такфиритских походов спина к спине с отцом рубились. Не кровные ли братья они со старым Колычевым? Во время военных походов бывало, когда воины друг друга от смерти спасали, а кровь от ран смешивалась – и такое вот братство посильнее временами становилось, чем по отцу и наплевав на чины. Смерть она боярина и холопа не различает. Неладно чего-то в доме, если, уходя на войну, боярин присмотреть не младшего сына оставляет, а такого вот названого брата. И у Варвары не спросишь, даже если нелады какие-то у них с Павлом, всё равно он брат, а братьев не выбирают. Что тогда говорил Павел про отношения с отцом и сестрой? Интересные, похоже, творятся дела в боярском высоком доме.
Из размышлений вырвал голос Варвары:
– Странно. На нас смотрят как-то странно. На нас с Лихо с удивлением смотрели, с восторгом, с завистью. Некоторые боялись. А тут… С надеждой? Никогда такого не было.
Ответить Григорий не успел, Лихо повернул, и навстречу показалась почтовая станция, а при ней застава дорожной стражи. Такие поставили ещё при царе Фёдоре вдоль главных трактов, ямщикам лошадей менять, да и помощи получить, если ямщика лихие людишки догоняют. Десятник посмотрел на мамонта тоже с восторгом и с какой-то надеждой, зацепился за душегрею Варвары в цветах её полка, за зелёный жилецкий кафтан Григория:
– В столицу, служивые? Давно не были?
Варвара могла и не отвечать, но явно растерялась:
– В столицу. Несколько дней вот не были, мамонта смотрели. Ранило нас на ленте, вот и смотрели – здоров и можно уже обратно, или не пустят нас пока.
Про Григория вопрос уже не прозвучал, и так понятно. Хотя и мамонт у неё, но одну без охраны магичку не пустят.
– Добро. Удачи вам, и с Богом.
Отъехав от станции и заставы, Варвара и Григорий переглянулись, дальше он сказал:
– Там сразу на въезде с тракта на Рыночной площади дуб с котом, давай туда заглянем.
– Согласна. Надо понять, чего тут творится.
Раскидистый и могучий заклятый дуб, один из трёх на столицу, как раз высился посреди площади, которой заканчивался тракт и начинался город. По златой цепи туда-сюда ходил такое ощущение везде один и тот же чёрный, лохматый кот, заклятый волшебством ещё древней, «благодатной» царицы. Лохматый, вечно взъерошенный сибирский красавец-кот, он вышагивал, кося зе