Крик повторился опять. Прилетел сбоку, вдоль стены, откуда-то из глубин университета.
Глава 26
Кричали слева, за стеной чернеющих парковых лип, в глухом углу у башни Идиотов... Ну или «Не прокатило» – как её называли ещё. Высокая, горделивая башня с боевой галереей и островерхой крышей-шатром, странного. Если не присматриваться – разве что плашки крыши не деревянные, как обычно, а из тонкого камня. Медная птица-сирин крутилась на шпиле, над чёрными сводами лип, протяжно скрипя и отражая от крутых боков в небеса лучи неяркого осеннего солнца.
«Гриша, а почему «Не прокатило»? Я тут услышала, как студенты эту башню называли так… странно», – прозвенел в голове любопытный донельзя голосок Катьки.
– Потому что не прокатило, – улыбнулся Григорий в ответ, осторожно, пробираясь на крик мокрыми от дождя дорожками университетского сада. – Стена вокруг университета – только чтобы мамонт учебный по улицам не гулял да студенты без спросу не шатались. Но денег на ремонт требует, как настоящая. И вот когда на учёном совете, вопрос, где взять денег и найти на ремонт мастеров подешевле висел третий час подряд, мэтр Бастельеро не выдержал и выдал, что его геомаги способны заменить всяких каменщиков, ибо магия – важнейшая из наук. Ну, все обрадовались, да на него торжественно и повесили. А мэтр попутно решил продемонстрировать, что его геомаги заодно могут и полевой фортификацией заниматься. Дальше не нашёл ничего умнее, как в качестве экзамена потребовать со студентов возвести для начала башню «как в настоящей крепости». Оболтусы по студенческой привычке решили, что «прокатит», благо башня угловая и самая дальняя в западном ряду. Собрали чарами без окон, дверей и лестниц, каменная коробка, поперечные глухие перемычки, как рёбра жёсткости, и всё из зачарованного камня двухметровой толщины. К сожалению, для оболтусов – не прокатило.
– «Ой, ой, ой».
– Не ой, ой, ой, а достопочтенный мэтр Бастельро, профессор геомантии. Над ним вволю посмеялись коллеги, но сильно втихаря – в лицо страшно. Зато студентам на пересдачу досталось по полной. Прочностные характеристики сортов и видов северного полярного льда. Не менее тридцати образцов, описание на страницу на каждое.
«По странице – ещё по-божески».
– Ага. Только образцы собрать сперва надо было, лично, само собой. Ребята втянулись, кстати говоря. Такие ледяные скульптуры у нас по зиме теперь городят – ой, Кать, посмотри, закачаешься.
«Кстати, пришли», – зафыркал в голове Катькин голос.
Григорий присвистнул, когда кусты раздвинулись перед ним, открывая поляну у подножия башни. Замер осматриваясь. Кусты, чёрные, облетевшие липы, белёная стена башни, распахнутая калитка в ней – деревянные створки распахнуты, камень крошится. Видно, что врезана кое-как, явно сильно позже приснопамятного зачёта. Люди, крутящиеся неподалёку. Заметил майстера Мюллера, поздоровался, махнул рукой остальным. Протолкался плечами, замер, вглядываясь в полутьму. Присвистнул сквозь зубы: дела…
Красный, крошащийся камень, красная, тягучая кровь. Пятнами, дорожка тянется наружу из темноты внутри башни. Пострадавшую уже вынесли, уложили на траву рядом, и две медички со змеёй и чашей на синих кафтанах уже крутились над ней: «Слава богу, жива».
И впрямь жива. Университетская кастелянша, её ударили сбоку, разве что удар сорвался в последний момент – прилетело в шею вместо виска. Кулаком, и бросили лежать без сознания.
«Радко. Точнее, демон в его теле?» – подумал было Григорий.
Огляделся снова. Галки кружатся над чёрными липами, лазоревые купола старого корпуса сверкают ярко вдали. С другой стороны сходились углом белёные мрачные стены, из-за них доносился бессвязный, глухой, приглушённый камнем и ветром гомон – там шумела приснопамятный университетская улица-дом. До ворот далековато, да и Радко через них точно не проходил. Эдерли и прочие сторожа клянутся, что не видели, да и просто прохожие заметили бы. А тут угол глухой и взяться посторонним неоткуда. Григорий заглянул внутрь, за дверь, прошёл, склонив голову по коридору – низкому, пахло каменной пылью и затхлым воздухом, но сладкий дух куфра не чувствовался.
Приводить башню Идиотов в нормальное состояние мэтр геомагии отказался категорически, а продолбить такую массу камня ломами дело оказалось неподъёмным для обычных людей. Чтобы такое капитальное и занимающее место сооружение совсем не простаивало, кое-как пробились на нижний полуподвальный уровень. Оборудовали там кладовку для всяких нужных вещей и остальное забросили. Теперь на складе – хаос и погром, деревянные лари вскрыты, вещи разбросаны по углам. Синие и чёрные студенческие кафтаны – ну да, разумно, новики по пробору из деревень приезжают совсем в домотканом, надо же их как-то переодевать. Коряво, конечно, и сидит как на пугале, но всё лучше, чем ничего. Улыбнулся, вспомнив, как возились сёстры, перекрашивая и перешивая для Тайки старый Гришкин студенческий кафтан. За спиной – аллеманский тяжёлый мат. Майстер Мюллер подвинул Гришку, прошёл с ходу в угол, охнул, заметив здоровый ларь в углу. Со сбитой и сорванной крышкой.
– Я тут всякую байду, изъятую у пьяных, хранил, – сказал старый ландскнехт, склоняясь над здоровым ящиком. – Теперь не поймёшь, у кого что пропало.
Григорий заглянул через плечо, присвистнул снова: «байдой», изъятой у пьяных, были главным образом ножи. Студенческие, с кафтанами университета носимые ножи, мужские – прямые и широкие, и кривые, по-женски изогнутые.
Вдосталь насмотревшись на царящий на складе погром, они вдвоём вышли, наконец, на воздух. Григорий по привычке перекрестился, подняв глаза вверх.
«На Варварин факультет и громовую башню?» – уточнил в голове ехидный донельзя призрак.
Григорий сплюнул было, собрался ругнуться, потом решил, что где-то в той стороне лежит и ректорский факультет теологии. Сойдёт.
Оглянулся, выстраивая мысли в голове.
Итак, Радко... Точно Радко, пока они с Мюллером копались в подвале башни – Эдерли с приятелями выловили серый, домотканый армяк в пруду. Одержимый Радко каким-то чудом прошёл сквозь зачарованную каменную кладку, пробрался в запертый подвал башни Идиотов, переоделся, сменив рваный армяк на студенческое, неприметное в толпе одеяние. И нож по руке подобрал, судя по тому, как долго и обстоятельно рылись в ларе – с чувством, с толком и расстановкой. Не вовремя заявившуюся кастеляншу оглушил ударом по шее, что, кстати, радует – то ли неведомый кукловод ещё не вполне контролирует Радко, то ли – не хочет убивать... до поры, чтобы шума лишнего не поднимать. Не мог же он знать, что за Радко следит Григорий? Потом одержимый вышел через открытую дверь подвал и...
Парк большой, университет ещё больше... Кого искать-то?
Высокий, одет как пугало – на ларях с одеждой на складе две метки: «большое» и «маленькое», да ещё строгая табличка на трёх языках: «Иголку да нитки не выдаём, брать у соседей по общежитию». А ушиваться одержимому некогда. Бритый, с длинными усами – но усы мог и срезать, а бритый подбородок здесь не примета, в университете мода своя. Рылся в сундуке, подбирая по руке ножик...
– Кать, не помнишь, у Радко какой нож был?
«Да никакого, пленный же».
– Хорошо, а до того, в Марьям-юрте когда была. Табинцы эти – они какие ножи при строе носили?
«Погодь, Гришенька, вроде бы, помню ещё название странное было, что-то вроде "чёрный кулак"».
– Широкий, кривой, заточка по внутренней стороне, на манер турского ятагана?
«Они клялись, что это у турок заточка на их манер, а так – да. На ваш, Гришка, царев-кременьгардский манер – оружие дамское»...
– Ни хрена себе, дамское... – присвистнул минхерр Мюллер, услышав примерное описание – чего одержимый выискивал у него в сундуке.
Эдерли хмыкнул, оскалив пострадавшие в деле с Марджаной зубы, зашептался с приятелями. Земля под ногами слабо, но ощутимо дрогнула, закричали, взлетая, птицы, закрутились, наливаясь ртутным блеском, тяжёлые осенние тучи над головой. Эхом – в ушах тонкий, звенящий голос:
«Гриша, похоже, я вижу его».
«Странно, почему я не удивлён?» – подумал Григорий, срываясь в бег.
За деревья, в сторону здания с узорными коньками на крыше и цветной, яркой розеткой-окном. Мимо сторожа, галопом, на третий этаж университетской библиотеки. На втором этаже, ближе к лестнице – новинка, загороженная дверь и лавка для сторожа. Пустая сейчас. Выше, по лестнице, шум голосов растворяется, тает внизу. Сверху – тихо вроде. Нет, если замереть и прислушаться – слышно звяканье железа... И дыхание ещё. Тяжёлое...
Григорий шарахнулся, замер и вжался в стену, мысленно сообразив, что дурак. Обернулся, жестом показал следующему за ним Мюллеру – тише, мол. Старик кивнул, оскалился, уронив узловатую ладонь на рукоять кошкодёра. Григорий, к собственному удивлению отрицательно помотал головой. Потянулся, шепнул два слова на ухо увязавшегося за ним Эдерли. Дождался, когда тот кивнёт и осторожно, стараясь не шуметь, побежит вниз по лестнице. Встряхнулся – голос Катерины тревожно звенел в голове.
Аккуратно скользнул за угол.
Радко возился с дверью на литературной кафедре Колычева. Ятаганом вскрывать замок было неудобно, широкое лезвие скрипело и соскакивало, не в силах подцепить язычок. Старался, сосредоточенно, не глядя по сторонам. Он был бледен, и пот ручьями лился по его лбу. Вязь знаков на его руках – горела багровым огнём, вспыхивала при каждом движении. Методичный, гипнотический ритм, затянувший взгляд на себя, зашумевший в ушах недобрым, неслышным звоном. Шаг, другой, отчаянный крик-звон Катерины хлестнул по затылку – берегись. Нога запнулась на полушаге, под рукою протяжно и гулко звякнула медь. Радко обернулся, поймал Григория взглядом, вскочил. Мягко, по-кошачьи легко развернулся, качнулся – кривой клинок свистнул, опускаясь в его руке. А глаза – очень большие, расширенные, зрачки точками прямо посреди – смотрели в никуда, крутились, бессмысленные, прямо посреди глаза. Солнце мигнуло, пройдя сквозь витражные окна, раскрасило алым и мертвенно-синим фигуру одержимого. Губы на холодном лице дёрнулись, изогнулись – с усилием, шепнули тихо: «Беги»...