Мэй коротко кивнула ему, засмеялась сладким, переливающимся голосом. Повернулась у махбаратчику, поклонилась, защебетала:
– Действительно – ой, сегодня наша Сарочка внезапно забыла конспекты, Лина не досдала зачёт, а юная Вайолет искала, кто бы мог с ней позаниматься дополнительно насчёт арабских спряжений. Мы с ними были очень милые и вежливые, но немного неуклюже, как положено молоденьким и очень симпатичным первокурсницам. И непонятливые, хотя почему-то никто не захотел нас за это винить. Мы вечно ошибались дверьми, путали комнаты, охали и заглядывали в глаза важным людям из научного дома. И они почему-то не обижались на нас, господин. Но дом осмотрен весь, и девочки ведут наблюдение.
Катерина в голове заливисто, хоть и не по делу захихикала, Григорий сморгнул дважды, переводя изумлённые глаза с махбаратчика на вежливо улыбающуюся Мэй. Тот также вежливо кивнул ей, сказал в полный голос:
– Спасибо.
Мей снова мило улыбнулась, под тихий шёлковый шелест – исчезла, не оставив следов. Григорий сморгнул снова, ища её взглядом. Не нашёл, повернулся, недоумённо посмотрел снова на невозмутимо допивающего махбаратчика:
– Ничего не спросишь – не пошлю в ответ, – оскалился тот, отставил кружку и проговорил, повернувшись к Григорию: – Но глазу Мэй я верю лучше, чем своему. Итак, своих комнат в научном доме Теодоро не покидал, знаков куфра там нет, тогда...
– А комнаты эти, они где?
– Второй этаж, задней стеной примыкают к башне Идиотов.
– Так, погодь... – замер Григорий, ловя мысль в голове.
К башне Идиотов, где невесть как прошёл одержимый чернокнижником Радко. Интересно, могли студенты и туда проложить тайную дорогу? Вроде той, что в Заречье, за водкой ведёт.
То ли Григорий сказал последнее вслух, то ли их с махбаратчиком мысли шли рядом – но тот оскалился и замотал головой:
– Ну, студенты вряд ли, а вот преподаватели... В конце концов, они вряд ли глупее студентов и уж точно не любят ходить на работу дальней дорогой, в непогоду и в толпе под глазами караульного из оболтусов. Пойдём...
– Куда?
– Куда-куда... – присвистнул махбаратчик себе под нос. Резко вскочил, схватил Григория за руки и потащил за собой. Почти бегом. Милостиво пояснил на ходу: – В Университете есть человек, который знает о камне всё, и грех не использовать его навыки...
– Эй, ты же не собираешься... – протянул на ходу Григорий, сообразив, что тянут его за рукав бегом мимо луковиц старого арабского корпуса в сторону готических шпилей и башенок коллегиума геомантии.
– Именно его. Да не робей, Грегор – человек нормальный, если ему не хамить. Дело, во всяком случае, делает. Только призрака, пожалуйста, попроси погулять. Он к ним как-то не очень...
В голове прозвенело тихое:
«Гришь, я боюсь...»
– Я тоже. Но ты и в самом деле пока давай, подальше с территории. Этот Платон Абысович просто так советовать не станет.
Под острыми арками коридоров – стук шагов в полутьме. Поворот, вечно гудящая голосами приёмная, суровый и очень вежливый секретарь за столом, какой-то хмырь в углу неопределённо-тонкого вида. Нет, не живой, как показалась сперва, просто статуя серого камня. Кто-то накинул ей лохматую шапку на лоб. Махбаратчик оскалился, проходя мимо, дёрнул лицом, прошептал что-то непонятное, вроде: «Хорошие были сапоги». Украдкой – показал статуе средний палец. Без спроса дёрнул ручку двери. На пороге вдруг замер, сказав тихо: «Ой».
Григорий не удержал шаг, влетел, толкнув его в спину. Поднял глаза – извинится, и тоже замер, невольно – повторив за махбаратчиком его «ой».
Их встретил голос – мелодичный, холодный, а смеющейся или нет – не поймёшь:
– Не «ой», а доцент Бастельро. Элиза Бастельро, временно замещаю достопочтенного профессора. И если так и собираетесь вначале вырваться без стука, а потом стоять столбом, господа – разведите руки хотя бы, из вас получится пара чудесных вешалок для плащей в коридоре.
Григорий выдохнул, встряхнулся, рассматривая новую обитательницу профессорского кабинета. Увидел разметавшиеся по плечам короткие светлые волосы, яркие голубые глаза – они умудрялись посмотреть сверху вниз на него, даже сейчас, когда их обладательница восседала за профессорским письменным столом в глубине кабинета. Кожаная куртка – это больше аллеманский новомодный покрой, но и в царстве так изредка носить уже стали. Одежда родовых цветов – лиловый с глубоко чёрным, блеск волшебных амулетов и драгоценностей, бледное, точёное лицо, губы без тени улыбки. Грубый золотой браслет на руке.
– Итак, господа? – спросила она, ещё раз смерив их обоих глазами. Усмехнулась, увидев Григория, его типа студенческий вид. Добавила: – Не кафедра, а сущий бардак. Похоже, мой отец был слишком, даже непозволительно добр.
Махбаратчик собрался, разом посерьёзнев лицом. Должно быть сообразил наконец, что следующей фразой, скорее всего, будет заклинание превращения в вешалку. Шагнул вперёд, отдёрнул воротник на ходу. Засветив хозяйке кабинета в глаза лазоревый с васильками цвет на подкладке.
– Вполне возможно, леди Элиза, но мы не по этому вопросу сейчас. Платон Абысов, махбарат, Григорий, сын Осипов, сыскной приказ царства. К вашим услугам.
«Чего он несёт? Нету у нас в царстве такого приказа».
– Я нуждаюсь в ваших услугах?
– Вы – нет, а вот царство в ваших – да. Башня Идиотов, западная, примыкающая к учёному дому стена. Есть основания полагать, что...
– Есть основания полагать, что вы отнимаете моё время попусту. Когда царство скажет – но вы намного меньше нашего царства, молодой человек. И лазоревые с васильками цвета не добавляют вам роста.
– Возможно, но тут считайте, что уже сказало – у нас тут чернокнижники из-за линии в университете сидят, розыск идёт по слову и делу государевому. И потом – башня стоит под ответственностью вашего отца, если мы обнаружим там ходы, используемые злоумышленниками...
– То это будет оскорблением не только царицы, но и мэтра Грегора Бастельро. Хорошо, господа, аргумент выслушан и принят. Будем считать, что вы меня вежливо попросили, а я милостиво дала согласие. Пойдёмте, проверим их... – добавила она, уже вставая.
Зашуршала длинная чёрная юбка, прозвенел глухо золотой тяжёлый браслет на руке. Элиза тихо охнула, на миг скривившись – на миг всего лишь, потом холодный вид снова вернулся к ней. Насмешливый… может и нет. А волосы неприлично короткие, светлые, разметались, лежат по плечам. Обгорели, что ли? И браслет ей не подходит, зато на флотский похож. Григорий исхитрился – потянул шеей, стараясь подсмотреть надпись. Не сумел.
– «Меч истины», – пояснила леди Элиза, одёргивая рукава, пряча браслет за кружевным рукавом длинной куртки. – Сгорел полгода назад, по-над Лукоморским трактом.
Вышла из кабинета – чуть хромая, но прямая и строгая, как лезвие мужского клинка.
Григорий присвистнул, аккуратно почесал в голове. Шутка, кривая насмешка судьбы. Это «Меч Истины» потерял когда-то «хайбернский град» в небе над Гришкиным огородием. Боров хинзирской породы, убытку на битый рубль и пайцза пристава в компенсацию. Впрочем, это неважно сейчас. Григорий улыбнулся сам себе сквозь усы, зашагал следом.
– Итак, господа... – чуть свысока, будто преподаватель объясняет студентам, говорила леди Элиза, медленно двигаясь вдоль западной стены.
Шла, касаясь грубого белёного камня тонкими пальцами, тихо, торжественно, будто лаская его. Напоенный магией камень откликался, льнул к ней, ходил волнами – будто плясал под неслышную музыку. Молодая женщина улыбнулась, вывела тонким пальцем неприличную надпись, улыбнулась снова и стёрла её ладонью. Вывела пальцем розу, оплетающую буквы Д. А. Знак запульсировал, наливаясь волшебным огнём, сам собою скользнул наверх башни. Застыл там под коньком крыши, вспыхнул ещё раз и погас, отпечатался изящной чёрной виньеткой на белом и алом камне. Ещё был ворон, клюющий лебедя – какое-то время, потом ему надоело, он расправил крылья, взлетел по стене наверх. Григорий коснулся пальцами колеблющейся стены – и услышал, как камень поёт под рукой. Медленную, тягучую песню. Вот по стене побежала, толкнулась в пальцы волна. Потом Леди Бастельро, видимо, закончила обследование – замерла, повернувшись к ним, сказала:
– Да, теперь я ощущаю их. Работа отца, здесь все камни пропитаны его магией. А под рукою моего отца служит немало преподавателей, а преподаватель – это дворянин, ему неприлично ходить через ворота и мешаться в толпе со всеми подряд. Да и опаздывать на лекции – тоже...
– А как забирали доступ потом у уволенных?
– Никак. Это непросто, да и неприлично забирать то, что раз дали в подарок. Мой отец не только профессор, но и лорд, пусть и иноземный – имеет право.
Махбаратчик, отвернувшись, дёрнул лицом. Григорий, наклонившись, шепнул ему на ухо:
– А наш Теодоро как раз к Колычеву от Бастельро перевёлся.
– Ага. И как теперь?..
– Как, как. Ходы индивидуальны и открываются по отпечатку пальца, – всё также с лёгкой ноткой высокомерия сказала женщина. – Я, конечно, могу их открыть, но предупреждаю – если в результате мы потревожим какого-нибудь почтенного, но непричастного к чернокнижию профессора Чжи – мне придётся в извинение превратить обоих вас в вешалки...
«Она шутит?» – прозвенел в голове встревоженный голос Катерины,
«Безопаснее думать, что нет» – подумал Григорий в ответ.
– Думаю, профессор Чжи войдёт в положение и примет наши извинения, особенно если рассказать ему, что это небольшая плата за гарантию того, что никто не подошлёт к нему в Университете одержимого убийцу воткнуть нож в спину, – равнодушно ответил махбаратчик. – Начинайте.
Григорий порылся в карманах, достал поднятый на кафедре Колычева лист. Прихотливые завитушки чужого почерка, печать со вставшим на дыбы львом, чуть смазана – Теодоро, должно быть, торопился, когда писал, схватил рукой лист с ещё не просохшими чернилами.
– Это поможет? – спросил он, протягивая леди Бастельро лист.
Та кивнула, сказала тихо: