– Возможно.
Прошептала что-то, напевно, касаясь, будто лаская камень рукой. Тот пошёл волной, беззвучно чавкнул, раздвинулся, открывая низкий и тёмный проход.
– Это не похоже на парадную, так что – только после вас, господа.
– Разумеется, – кивнул махбаратчик, ныряя в тёмный проход.
Григорий за ним, леди Бастельро замешкалась на мгновение, запалив висящий на груди амулет, тот зажёгся и замерцал, освещая путь лиловым, призрачным светом без теней. Узкий ход змеился, извиваясь во тьме. Где-то звенела, действуя на нервы, вода. Шум людских голосов пропал, входной проём отрезал его с глухим, довольным как Григорию показалось, чавканьем.
«Ой, ой, ой», – прозвенел Катькин голос где-то глубоко в тишине.
– Я же сказал – сгинь отсюда и не показывайся пока, ради всего святого прошу, – шёпотом зарычал в сторону неугомонного призрака Григорий.
Леди Бастельро замерла, осторожно повернув на звук голову. На звук капели, как Григорий сказал себе.
– Налево – будет наружная стена, господа, – сказала она, когда все трое встали у развилки. Прислушалась ещё раз и добавила: – Выход где-то возле рынка.
«Так вот как Радко сюда зашёл», – сообразил Григорий.
Махбаратчик ничего не сказал – плюнул, чтобы развеять гнетущую тишину, скользнул на ногах, как кошка на мягких бесшумных лапах направо.
Ещё одна развилка – ход вилял, как пьяный, мотался из стороны в сторону, так Григорий давно потерял счёт поворотам и уже смутно представлял, где они. Под башней? Похоже, один узкий лаз вёл вниз, и свет фонарей сочился сквозь щели в камне. Прислушавшись, Григорий разобрал голоса:
– Мантий парадных, студенческих – три, палочек волшебных, эбонитовых с утяжелением – тоже три, пиши больше, у ректора много... – голосов не узнать, но ясно, что на знакомом по утреннему переполоху складе идёт инвентаризация.
Махбаратчик сквозь зубы выругался, сделал себе пометку. Григорий ненароком наступил на ногу леди Бастельро, услышал совсем не подходящее для леди ругательство и извинился. Кое-как развернулись, прошли назад до развилки, там леди нащупала ещё один ход. Похоже – башня, низкий, круглый каменный зал. Пустой, из каких-то следов человека или украшений один знак на противоположной стене. Ворон. Чёрный, углем на стене, он расправлял крылья пикируя...
– Похоже, леди, мы ненароком к вам забрели, – сказал махбаратчик, узнав герб.
– Наш ворон летит в небеса, – также шёпотом ответила леди Элиза. Нахмурилась...
Григорий шагнул ближе, пытаясь рассмотреть знак. Теперь видно, что герб Бастельро перевёрнут, а приглядевшись – заметил ещё один рисунок в углублении, его скрывали тени от выступов камня, так что видно только в упор. Знакомый, вставший на дыбы лев. Григорий толкнул его пальцем. Камень качнулся, Григорий, не думая, толкнул сильней. Стена с вороном, глухо скрипя, провернулась.
– Вот леший... каменный точнее, завёл, – выругался Григорий, оглянувшись и увидев, что качнувшийся камень отделил его от остальных. Зато видна лестница и сверху сочится, плывёт дневной свет. Поднявшись – дневной свет на мгновение ослепил его, шелест зелёной листвы прокатился, ударил ласково в уши. Что-то хрустнуло под ногой. В уши – изящный, укоризненный голос:
– Осторожнее, пожалуйста, это вам не мамонт, всё-таки. Лох вечнозелёный, растение нежное, вымирающее.
Григорий проморгался, кое-как огляделся вокруг – вокруг была круглая площадка наверху башни. Зелень вдоль стен, не по-осеннему яркий плющ, в бадьях и кадках повсюду – яркие цветы и гнутые, с изогнутыми стволами деревья. И окна – а снаружи их не видно. Магический щит на окнах сверкал и переливался радужной плёнкой, белый песок мягко шелестящий под ногой. Навстречу вышел человек. Невысокий, тонкий лицом, в цветастом, расшитом прихотливо кафтане. Очень невысокий, Григорию почти по плечо. Большие, грустные глаза, а борода коротенькая, аккуратная.
– Теодоро, как я полагаю?
– Мессир Теодоро, с вашего позволения, а вы?
– Не важно. Вы арестованы, господин Теодоро. Слово и дело государево...
– У меня уже давно один государь... И это не ваша царица.
Фигура развела руки в насмешливом поклоне, поплыла, затрепетала – Григорий сморгнул снова, сообразив, как она дрожит и переливается на лёгком ветру. Зашелестели, запел тревожно листья деревья-сада, наклонились, протягивая лапы-ветки к Григорию, крик Катерины тревожно зазвенел, забился в ушах. Григорий отпрыгнул, по волчьи оскалился, сбивая тянущиеся плети ножом. Камень за спиной затрещал, стена качнулась и пошла дыбом... Зелень сбилась, превращаясь в дикий, бесформенный ком. По ноздрям, выворачивая желудок насквозь, ударил с маху сладкий, противный дух. Песок взлетел дыбом, открывая склизкий каменный пол с пульсирующим, горящим огнём знаком куфра. Призрак засмеялся хрипло, закачался в воздухе, зелёный ком повернулся, встал, отрастив себе ноги, с важным противным хлюпаньем – открыл пасть...
На мгновение... Всего-то на одно короткое мгновение в голове билась одна короткая, тоскливая до ужаса мысль. Ведь красивый тут только что был зимний сад. Очень красивый. И почему вся эта ерунда не нашла другого места себе?
Мысль заняла всего миг, демон едва успел открыть пасть, дохнул на Гришку сладким до тошноты духом куфра. Потом чья-то рука рванула его за плечо, и камень забился, заходил волной под ногами. Башня Идиотов вздрогнула от крыши до самых корней. Камень чавкнул, втянув в себя демона – только листья взлетели вверх, закружились и растаяли в воздухе. Рука махбаратчика протянулась, придержала Григория за плечо. По замершей каменной кладке прозвенел тихий, торжественный звук каблуков. Скрежет и вспышка, волна зеленоватого, мертвенного огня. Она пролетела искрою мимо глаз, окутав и окружив призрачной стеной задрожавший и начавший растекаться уже на ветру призрак – тень Теодоро.
– А вас я ещё не отпускала... – презрительно произнесла леди Бастельро.
Вышла, звеня каблуками, на свет.
– Ну, теперь-то он всё расскажет, – оскалился махбаратчик, глядя, как бьётся в силовой клетке пленённый чарами дух.
Григорий кивнул, мысленно умоляя Катьку по-прежнему держаться подальше:
– Не думал, что у нас так умеют.
– А не умеют, это родовое у Бастельро. Привёз из своих далей, у нас оно почему-то работает через два раза на третий.
– Жалко, – ворчали Григорий и махбаратчик, работая и порою, осторожно и через плечо – оглядываясь на леди Бастельро беседующую – или скорее пытающую отчаянно запирающегося призрака Теодоро.
Слушать, о чём они там говорят сил не было – там текли обиды и обидки потоком. От больших и серьёзных – по-над родными краями Теодоро ещё царь Фёдор неплохо погулял, гоняя по небесам «фригатто аэриа» работорговцев, и теперь отпрыск знатного рода, равного царскому, способен на великие дела и подобает ему великий размах, а вынужден в холодных и диких землях самолично трудом на хлеб зарабатывать, гоняя нерадивых студентов, забывших выучить урок на благородных латыни и греческом языках. До мелких и совсем смешных, вроде тройки «с молчанием» по теологии или полена, случайно прилетевшего во время зимней стенки-на-стенку.
– Твоя работа? – усмехнулся махбаратчик мельком и в бороду. – Я про полено.
– Может и моя, – также в бороду, тихо ответил Григорий. – Что же из-за этого теперь, в муртады подаваться?
Выпрямился, ещё раз оглядывая площадку бывшего зимнего сада. Ободранную уже от всего, со знаком куфра, намертво въевшимся в камень. Куда сложнее и витиеватей, чем у Дуванова или Сеньки, но похожем – та же хрень на восемь лучей, знакомые по рассказам Катерины «управляющие» и «защитные» завитушки... Остро не хватало советов призрака, но сводить Катерину и леди Бастельро было откровенно страшно. Ладно, найденного хватало и так.
Они с махбаратчиком обстучали стены, вывели на свет божий кучу ниш и нычек в камнях, вытащили кучу бумаги – и человеческой, и белого, плохо гнущегося по краям еретического пергамента из кожи демонов. Схемы, расчёты, очень много вырванного из украденных на кафедре Колычева книг. Листы с кучей пометок и знаками, расчерченными нетерпеливой рукой. Где-то с типографским текстом, где-то уже нет. Григорий не удержался и в усы хмыкнул – отрывки из любовных и прочих романов, куда неведомые авторы то и дело вставляли описания ритуалов и символов в текст. Должно быть, боролись за правдоподобие... Или ещё за что-нибудь, каффирская душа – потёмки. Хотя у них-то это наверняка не запрещено, а совсем напротив, чернокнижием балуются многие. Вот и не страшатся в книжки вставлять.
Вытащенный из очередного тайника, мелькнул кусок от обложки, криво отодранная печать махбарата: «Проверено, ереси нет». На обложке красавица сосредоточенно обнималась с каким-то тёмным хмырём. На трёх подряд – узор фоном, если как детскую игрушку сложить – можно вывести почти точный знак куфра. Махбаратчик посмотрел на обложки, сложил их вместе, дальше посмотрел на выжженное на полу капище. Потёр в затылке, сплюнул, буркнул, вздохнул сердито:
– Лопухнулись мы, недоглядели. Да кто же знал… Мы про их ритуалы и прочую пакость только сейчас начали разбираться.
– Ага, – кивнул Григорий, выгребая ещё кучу бумаг из соседней ниши. – О! А вот это точно по вашей части. Знакомый рубль, смотрю. Даже штук пять. Леди Бастельеро, не спросите, как сюда попали эти интересные монетки?
– И что там такого интересного? – поинтересовалась магичка. – Ну кроме суммы, конечно, хотя как-то странно, что из-за пяти рублей два таких, – она хмыкнула, – занятых человека так радоваться будут.
– Интересного, – ответил махбаратчик, – что этих рублей было заметно больше, а вдвойне интересно, что взяты они после налёта на царских дьяков с применением чернокнижия. Подельник его, Сенька Дуров там засветился. Жаль, допросить не успели, кто-то, – он бросил осуждающий взгляд в сторону Григория, – больно лихо ножом машет. С другой стороны, когда на тебя демона натравливают, тут не до осторожности.
– Бывший сотрудник моего отца унизился до грабежа на большой дороге? Так, значит? – нехорошо прищурилась леди Бастельеро. – Нет, демонов я ещё могу понять, но...