«Не знаю, я всегда его видела в ней», – откликнулась на невольное удивление Григория Катерина.
Потом воспоминание снова захватило её. Вот учитель улыбается ей, поднимает руки, говорит – ласково:
– Здравствуй, моя девочка...
– Учитель, имперцы прорвались. Табинский полк ещё держится на внешних редутах, но их обходят, они просят помощи, а я ничем не могу им помочь. Я не могу достучаться ни до мэтра Тристрама, ни до Ладислава. Никто из великих не отвечает мне. У меня самой осталась последняя морена и полный замок беженцев и раненных. Боюсь, долго мы не устоим. Нужна конкретная и быстрая помощь.
– Помощь? Уже поздно, дорогая моя. Мэтры Тристрам и Ладислав и прочие посвящённые покинули замок ещё неделю назад. Сейчас они получают заслуженную награду в садах Той-что-жаждет.
– Но... Как же...
– Не всё потеряно, дорогая моя. Ты хорошо держалась, и, для начальной ступени, дала вполне удовлетворительный результат. Я лично – доволен. Хотя наши боги, боюсь, не совсем, ты ведь так и не использовала ни одного из высших арканов. Но, видно, что время пришло. Вот, держи знак. Это великий знак, знак высшего, он вернёт тебе милость наших богов. И заодно вынесет прочь, сюда к нам. Подальше от обречённого Марьям-юрта.
Архимагус нарисовал символ пальцем, и он вспыхнул в воздухе. Замерцал, заполонив всё зеркало собой. Простой, чёткий и страшный, впечатывающийся в глаза даже сквозь опущенные веки. Григорий зажмурил глаза – не помогло, знак сиял, страшный и чёткий до слёз из глаз. Всего мельком и через чужое воспоминание – но, показалось, что он калёным железом выжгло в голове. И долго ещё будет сниться в кошмарах.
– Но это... Это как же, учитель? – проговорила там далеко, в воспоминании Катерина. – У меня не хватит крови напоить такой знак. И потом...
– У тебя полный замок беженцев и раненных, потом табинцы, которые, как ты говоришь, ещё держаться – принеси в жертву их. Эти профаны уже не важны, наоборот – если они попадут в плен, то их кровь и жизнь будет потеряны для Великой четвёрки. А так... Не волнуйся, нашим богам всё равно кого жрать.
– Нет.
– Боги требуют, дорогая моя.
– Значит – это неверные боги!
Стекло треснуло, зеркало с грохотом разлетелось напополам, осколки зашевелились, складываясь в знак куфра в воздухе. Он задрожал, потянувшись острыми краями к Катерине. Та закричала, и холод ударил по её венам.
Последнее, что видел Григорий – и Катерина в видении– это морена, морозный демон, она сплелась в воздухе, отбросив полубесчувственную Катерину назад. Подняла палец-коготь к небу в знаке: «Господь един!». На миг замерла, потом с маху опустила его, разбила и рассекла задрожавший и склонившийся в недоумении знак куфра.
– Эй, ты что, заснул? – Григория бесцеремонно тряхнули за плечо.
Уже здесь и сейчас, в царёвом Кременьгарде, в саду под царским дворцом, у пруда с белыми, ласковыми лебедями. Разводящий десятник, да чтоб его. Хорошо хоть, свой парень, жилецкий, за взятку может и закрыть глаза на оплошность. А впрочем… даже взятку давать не пришлось.
– Пляши, парень, смена, – оскалился тот, добродушно хлопнув Григория по плечу тяжёлой, мозолистой лапищей. – И от дежурства тебя на сегодня велено освободить. Кто велел – не знаю, но...
«Но, похоже, свечку не только святому Трифону занести надо будет. Кто из святых с небес махбарату нашему покровительствует?» – думал Григорий, по-быстрому пользуясь привалившей внезапно удачей.
То есть делая ноги подальше от зеркального, сияющего и переливающегося в сером небе дворца. Площадь флагов, красные знамёна, трещавшие на ледяном осеннем ветру. Холодные капли ударили по шее – Григорий обернулся было, посмотрел на небо, подумав, то полился дождь. Нет, ветер сдул капли с фонтана, прямо за шиворот. «Наплевать», – подумал Григорий, сворачивая в аллею...
«Гришь, ты куда»? – прозвенел в голове Катькин голос.
Григорий, хмыкнул быстро и спросил в ответ:
– Посмотри, чего там Павел Колычев в Думе? Заседает ещё?
«Заседает, ага. Слушай, ну там и спор...»
– Подрались что ли?
«Нет... Насчёт галереи с колами спорят, сносить или не сносить. От царицы пришли, предлагают сносить. Павел как раз держит речь. Странно, говорит – нельзя, мол, оставить, наше культурное достояние».
– Ну достояние, да. Кать, посмотри за ним, ладно?.. – кивнул Григорий, сворачивая с аллеи на другую.
Вон и университетские стены впереди. Хорошо хоть Катьку удалось на время отвлечь, не вогнать до срока в испуг и панику. Потому что сам Григорий увиденной картине испугался вконец. Вот оно, сокровище Катерины, про которое и говорил Сенька тогда. Мол, сама не пользуется и другим не даёт. Знак высшего демона, заклятие мгновенного перемещения из одного конца мира в другой. Заклятие, требующее убийства и крови в количестве чуть меньше, чем дохрена... Это испугало Катерину в Марьям-юрте, но вряд ли испугает тех, кто её убил. И ещё... И ещё радужное сияние в зеркале, сразу перед тем как Катькин долбанный архимагус появился в видении. Похоже, Григорий уже видел его. И даже не раз. Один раз точно у Колычева в окне-розетке на литературной кафедре в самый первый день. Второй раз – там же, а третий – не вспомнил, где... Неважно, пока. Окно на кафедре, сияние там же и занимавшийся опять же в лаборатории чернокнижием Теодоро. Это точно связано.
«Эй, Григорий, а ты куда?»
– Сейчас покажу... – улыбнулся в ответ Григорий.
По счастью – он уже подходил к университетской стене. Также по счастью – леди Бастельро весьма качественно сломала вчера все волшебные замки, каменная стена чавкнула и пропустила Григория вчерашним, учительским коридором. Ну а там не так уж и трудно проскочить на литературную кафедру. Тем более опыт большой, народу же теперь там один Колычев. А этот в Думе застрял. Студенты же и преподаватели после недавних событий литературную кафедру долго ещё по возможности станут обходить дальней стороной.
Глава 29
Стену с перевёрнутым вороном Леди Бастельро сломала качественно, с ясно видимым удовольствием. Григорий даже не заметил, где она была, прошёл мимо по тёмному, вьющемуся коридору. Ошибся, пропустил развилку, замер на повороте, опомнился, только когда увидел перед собой знакомую лестницу башни Идиотов. Подумал и, несмотря на осторожный голос-звон Катерины, поднялся наверх. Может быть, знак Теодоро уничтожен не до конца? Может, с Катькиной помощью удастся понять, что он там такого пытался наколдовать и почему убился. Поднявшись, сразу понял, что зря. Верхнюю площадку башни, со знаком куфра, нишами и нычками в стенах заровняли, сплавив камень почти до стекла. Развернулся, присвистнув, собрался уже уходить – и опять поймал мельтешение теней уголком глаза. Теодоро, да чтоб его, опять соткался из неверного, закатного света. Неймётся чудаку.
Катерина фыркнула – в ушах набатом пролетел её голос, сердитый, надтреснутый звон. Её тень тоже стала плотнее, свила себе фигуру рядом с Григорием.
Призрак Теодоро явился, застыл перед ними в рост. И неожиданно для Григория, уже ждавшего какой-то неведомой, но потому грозной пакости – задрожал и низко поклонился. Григорий замер, на мгновение, удивившись, потом увидел, что призрак кланяется мимо него. За его левое плечо, где – неверным, мерцающим силуэтом в облаке свитых из осенней мороси и тумана волос возник, стал видимым дух Катерины. Она повернулась, и дух Теодоро поднял глаза на неё:
– Простите, – неожиданно сказал он, голос его – прошелестел, растаял шорохом листьев под ветром, – я понимаю, что уже ничего не изменится, но... Последнее письмо писал не я.
«Ну да, конечно, не хотел ничего такого, само получилось, ну и так далее», – зло фыркнул про себя Григорий
И тут же засунул эту мысль поглубже, пока Катерина его не поняла. Отложил «последнее письмо» в памяти, также задвинул подальше пока. Потянулся, в этот раз вышло без слов спросить звенящую от негодования Катерину – раньше не мог, а после общения с мореной как сдвинулось в голове чего-то:
«Катька, пока он разговорчивый – спроси, что он такого наколдовал, аж сам и убился?»
Катерина сурово и звонко фыркнула в ответ, звук разлетелся, казалось – как живой, отразился эхом от замершей в поклоне фигуры Теодоро.
«Это я тебе, Григорий, и без него скажу. Помнишь, знак от рук-лезвий на теле Радко? На управляющем контуре была ещё руна с концами, вывернутыми противусолонь? Такой аркан под контролем высшего демона, эти твари всегда много обещают и очень убедительно говорят. И никогда не уходят без крови. Покушение сорвалось, Радко обезвредили, но демон всё равно взял своё. Им всё равно, кого жрать... Увы и прощайте, господин Теодоро».
Его призрак склонился снова, растаял в воздухе. К его чести – с достоинством, удивившим Григория и без пошлых воплей: «Ну я же не знал». Площадка опустела, лишь тени – тёмные и неверные – ходили-качались по углам. Григорий честно признался себе, что не знает, чего делать дальше. Площадка была бессмысленна и тиха, камень башни Идиотов молчал, безмолвный и отполированный до блеска гневом леди Элизы. Загадок прибавилось, но...
– Ладно, пойдём, – сказал он наконец.
«Куда?»
– Вначале к майнхерру Мюллеру, жрать хочется – слов нет как. Потом – посмотри, пожалуйста, Павел Колычев в Думе ещё? Пока он там, надо успеть, проверить одну мысль, что в башку не вовремя стукнула.
«Эй, Григорий, ты что задумал? А может, не надо, убьёшься же...»
– Не боись, Кать... – улыбнулся Григорий, спускаясь по лестнице обратно вниз.
Нашёл-таки нужный поворот, вышел на темнеющие аллеи университетского парка. Библиотека – тёмной громадой над деревьями, разбитое окно-розетка бессмысленно таращилась в небо чёрным глазом, и осколки стекла как веки блестели на её рамах. Не успели или поленились дыру забить.
– Хорошо... – сам себе под нос сказал Григорий.
И звенящий голос Катерины спросил немедленно:
«Эй – что хорошо?»
– Что окно не забили. Значит, и на кафедре могли порядок не успеть навести. Похоже, Колычев вчера на кафедру так и не возвращался.