– Хорошая вещь.
– Подарок. От друга, коллеги. Из соседнего университета, мы с ним в равных чинах. Жалко, что сейчас связь с ним прервалась. Там у себя – говорят, он добился великих успехов. – Впрочем, вы не письменный человек, это к вам не относится, – сказал Павел.
Потянулся, с мягкой улыбкой – забрал трость из рук. Григорий встал, кивнул. По обычаю поклонился и вышел. Обратно на галерею, ночной ветер хлестнул его по лицу. Шёл дождь. Капли звенели, разбиваясь о тёмные деревянные крыши, вода булькала, переливаясь в пазах. Темнота… Эхом звон меж ушей… точно плач, тонкий и жалобный:
«Вот так, жила не нужная никому, стоило помереть – так за шкирку берут, на листы, в роман тянут».
И что тут ответить, кроме грустного: «Эх, Кать»…
За спиной в кабинете зазвенел колокольчик, на лестнице – тяжёлые, с отдышкой, шаги.
– Барин велел проводить…
Ага, велел… Выпроводить. Как жаль, что вы наконец-то уходите.
Когда они спустились по лестнице во двор, Григорий аккуратно придержал холопа за локоть:
– А скажи-ка, мил человек, – сказал он, подмигнув и предъявив вместо царской пайцзы – улыбку широкую и самую доверительную из возможных: – Скажи-ка, а боярич твой – он с кафтаном какой кинжал носит? А то я как-то внезапно, без подарка зашёл. Исправиться надо…
Холоп было дёрнулся, потом улыбнулся – видно было, как понимание входит человеку в башку. Погрозил Григорию пальцем:
– Эй, не… Чудишь. Что попроще придумай. Лучше Нур-Магометовых ты всё одно не сделаешь, а он завсегда с их подарком ходит. Кавказская «Кама» чёрная, с серебром. Да чёрта с того серебра, вот лезвие – три пальца шириной, два дола, булатная сталь, блеск… Не, лучше Нур-Магометовых не сделаешь, не старайся.
Три пальца – это в пять раз шире раны у Катьки в спине. Не то. Да и «комаром» младший боярин никак не мог быть, с его ростом на полголовы выше Григория. Тогда… Пока сидели – как-то разом погода испортилась, мелкий, противный дождь хлестал крыши, дворы и улицу. Холопу не хотелось мокнуть. На крыльце он просто хлопнул Григория по плечу. Калитку, мол, гость незваный, толкни посильней: сама и откроется, и закроется.
Калитка действительно открылась и закрылась сама. А Григорий снял сапоги и тихо, без шума скользнул по двору. Ему надо было обратно. В терем.
Глава 4
На шарах освещения боярский конец не экономил, и холопам обычно наверняка было удобно посматривать наружу, сидя в удобной и тёплой каморке в доме. Ну разве что время от времени обходя подворье, чтобы уж точно быть спокойным. Сейчас всё заволокло промозглой сыростью от дождя, ночным холодом, и какою-то непобедимою осенней скукою. В саду, смоченные ночным дождём, потерявшие свой цвет и форму, качались наполовину облетевшие ветви деревьев, утром наверняка красивые от осевшего инея, а пока убогие, мокрые и жалкие. Холопы и в хорошую-то погоду, пока старшего боярина нет, выбираться станут во двор пореже, а уж сейчас, когда из господского окна их не проверить… На лень и разгильдяйство холопов без хозяйского пригляда Григорий и рассчитывал. Лишь бы не мешали Дворовый и Овинник по своей вечной привычке пакостить по мелочи людям. Григорию-то никакого беспокойства, он всегда скажет, что по «Слову и делу государевому» лез, а вот репутации Варвары Колычевой ущерб может случиться. И ещё оставалось надеяться, что намёк в словах девушки насчёт того, где её горница, Григорий уловил верно.
Дворовая нечисть мешать не стала, а может, и святой Трифон присмотрел сквозь облака за Гришкой. Он проскользнул неслышно по лестницам, снова, опять на третий этаж. Ветер кружился, уносил звук шагов. Галерея третьего этажа. Полоса жёлтого света из окон.
Сейчас!
Просвистел ветер в ушах…
Григорий запрыгнул на перила и подтянулся, встал на резной подоконник – тот скрипнул, но выдержал, и ветер прокатился по кронам деревьев ниже, унёс и рассеял звук. Окно рядом, резные ставни, свет струйками ползёт сквозь них. Жёлтый, неяркий свет свечи.
Григорий зацепился одной рукой за балясину, другой – осторожно постучал в ставни. Услышал голос Варвары:
– Кто там?
Ответил:
– Ай-Кайзерин…
«Интересно, она знает, чем по ночам занимается?» – весело хохотнул меж ушей Катин переливчатый голос.
Ставни распахнулись, звонкий, уже живой голос Варвары перебил тихий, призрачный смех:
– Заходи.
По полу горницы клубились туманы, сквозняки крутились, перемешивая белые молочные ручейки, укладывая в нечто, похожее на карту. Приглядевшись, Григорий узнал Кременьгард и окрестности, ленту Лукоморского шляха, выложенные чем попало точки громовых башен. От них туман плыл линиями показывая направления призванных, волшебных ветров. Варвара – задумчивая – стояла посреди всего этого чудодейства, ей алые сапоги тонули по голенища в тумане.
– Не могу понять… – шептала она, и ветры ходили, ластясь к её ногам.
Григорий залюбовался на миг. Варвара хмурилась, вертя в пальцах рыжие волосы
– Не могу понять. Чтобы добраться сюда, морене пришлось бы лететь кругом, чуть ли не через Лаллабыланги. И потом… – она повела руками над полом, свистнула – мелодичный, тонкий, переливчатый звук. Сквозняки откликнулись воле чародейки, туман закрутился снова и лёг, ластясь к её сапогам. Сизые полосы его свернулись в грубый, но точный план Кременьгарда. – Не могу понять… – повторила она, острый нос алого сапожка глухо стукнул по дощатому полу.
Зато Григорий внезапно понял. Что в двух шагах отсюда – через две улицы, будет парк и пруд с чёрными утками и белыми, ласковыми лебедями. Не то важно, что белыми, то важно, что царскими. Если сказать, что морена летела мимо дома Колычевых туда – можно с чистой совестью сказать: «Слово и дело». И свалить ночную беготню на крепких парней и волшебниц в лазоревых сапогах и кафтанах нежного, василькового цвета. Покушениями на царя по закону занимается специально заведённый для этого мухабарат, вот пусть они этим и занимаются. Вот только много ли чужие люди набегают на ночь глядя? Пройдут обратно, по следу морены до слободы, найдут мёртвый, выстывший дом, мёртвую Катьку в новеньком гробе. Непонятный, но явно еретический знак у неё на плече. Сожгут тело без отпевания, заклеймят призывательницей демонов и еретичкой. Доложат, что дело закрыто, и уйдут досыпать. А вот Гришке потом от братьев Тулунбековых бегать, всё воскресенье мёртвых и жизню будущего века. За то, что хотя и принятую, но их рода оклеветал и опозорил без вины.
«Ну, к Богу, не надо нам того. Да и „комара“ надо найти и прибить, раз обещался», – подумал Григорий.
Откашлялся, спросил у Варвары:
– Больше интересует другой вопрос – почему она летела точно к вашему дому?
Варвара встряхнулась, выходя из волшебного транса, затих ветер, растаял волшебный, скользящий по полу туман. Выдохнула, встряхнула рыжим волосами. Села на постель.
– Это немудрено. Столько я их развеяла уже за войну – неудивительно, что одна из них решила отомстить, почуяв мой запах, – встряхнулась снова, прошептала: – И сюда дотянулись, сволочи…
Машинально прибрала меховую игрушку в ладонь: рыжего мамонта с глазами – пуговицами и смешно задранным хоботом.
В голове у Григория мысли словно раздвоилась, поплыли вскачь: одна половина отметила, что похабная шутка, ходящая про царские мамонтовые полки, оказывается, и не совсем шутка. Вторая также быстро отвесила первой с маху по глупой башке. Потянулась – погладить по рыжим волосам, улыбнуться, щёлкнуть по носу смешную игрушку. «Как же это, мол, так, зверь? Храни свою хозяйку получше». Вместо этого Григорий просто сказал:
– Как ваш мамонт, выздоравливает?
– Лихо? Чего ему будет, раздолбаю… Почти совсем. Скоро в полк. Но меня напугала эта морена… – Варвара ответила, улыбнулась гостю. Потянулась, спрятала под подушку плюшевого мамонтёнка. Спросила: – Вы были на линии?
– Нет. Нас, жильцов, пока не дёргают, – ответил Григорий, отведя почему-то глаза.
Зря. Теперь рыжий плюшевый мамонт смотрел из-под подушки на него. Укоризненно сощурив глаз-пуговицу.
– И слава Единому, – сказала Варвара. – Вы, жильцы царёвы, обласканные, когда вас дёрнут – значит, линии пришёл полный песец. Или пришёл, но не туда. Здесь-то откуда она взялась, эта морена?
Григорий встряхнулся, поймал взгляд Варвары, заговорил. Медленно, сводя мысли в подобие строя:
– Кровавый демон, вызванный чёрным колдовством из глубин ада. И одолеваемый жаждой убийства и крови, как говорят. Я шёл от заречья по её следу досюда и видел – странное. Целовальники на рогатках, объездчики на площади, загулявшая аллеманская девка. Тварь могла порошить на ремни по меньшей мере десять человек. Однако – она шла точно сюда. Не особо разбираюсь в демонах, но – она выглядела очень целеустремлённой.
Варвара усмехнулась – луч света отблеском пробежал по её лицу. Как свет пожара, рыжим, пламенным отблеском.
– Да кто в них разбирается… – медленно сказала она, – То есть, за год войны научились разбираться, конечно. Как находить, как обезвреживать и даже… – девушка на миг запнулась, задумалась, почему-то улыбнулась, прокручивая в пальцах рыжую прядку. – Всё просто – видишь большую и клыкастую рожу или там хрень на восемь лучей на земле, ой, простите, знак куфра. Значит, где-то рядом кровища и тела кашей, значит, чернокнижники и жертвенный круг – лупи туда молнией или чем потяжелее, пока не вылезло. Или наоборот – видишь круг, ставь засаду и жди, когда чернокнижники придут, начнут жертвенными ножами размахивать.
Вот тут уже Григорию пришёл черёд изумлённо чесать в голове.
– Вот странно… – проговорил он, с трудом, но отрываясь от этого занятия. – Видел место, откуда она вылетела. Оно прямо в городе – раз. А два – знаков куфра, чернокнижников и волшебных кругов рядом не было.
– Так, расскажите с начала.
– Давай… те… Вчера ночью в заречной слободе нашли мёртвого человека, объездной голова выслал меня как пристава. По обычаю – представить станичникам власть и следить за порядком, как водится. Только «как водится» не получилось. Во-первых, убийство, во-вторых – непонятно, где убийцу искать, в-третьих – ночью из дома морена вылетела. Прошёл за ней следом…