Я веду тетю Шарлотту в итальянский ресторан возле ее дома, и мы заказываем суп минестроне. Официант приносит нам теплый хрустящий хлеб, и я выпиваю три стакана воды со льдом, чувствуя, что совершенно иссушена. Мы говорим о биографии Матисса, которую она сейчас читает, и об одном фильме – я делаю вид, что хочу его посмотреть.
Физически мне становится немного лучше, а поверхностная болтовня с тетей отвлекает меня. Но стоит мне вернуться в свою комнату и закрыть на закате жалюзи, как возвращается моя замена. Она как непрошеный гость, которого я не могу прогнать.
Я вижу ее на примерке платья – она кружится перед зеркалом, и бриллиант сверкает у нее на пальце. Я представляю, как она наливает Ричарду виски и приносит ему стакан, наклоняясь, чтобы поцеловать его, когда он берет стакан из ее рук.
Я внезапно понимаю, что начала мерить шагами комнату.
Я подхожу к столу, беру желтый блокнот и ручку и сажусь на кровать, уставившись на чистый лист.
Начинаю вырисовывать ее имя, задерживаясь на кончиках и выпуклостях букв: Эмма.
Я должна подобрать верные слова. Я должна заставить ее понять.
Я вижу, что так сильно вдавила ручку в бумагу, что чернила просочились на следующую страницу.
Не знаю, что писать дальше. Не знаю, как начать.
Если бы я только могла понять, с чего началось мое падение, мне бы, наверное, удалось ей объяснить. Психическое расстройство моей матери? Смерть отца? Неспособность зачать ребенка?
Я начинаю все больше и больше убеждаться, что все началось с той октябрьской ночи во Флориде.
Но я не могу рассказать об этом Эмме. Единственное, что ей нужно понять в этой истории, – это роль, которую сыграл в ней Ричард.
Я отрываю страницу и начинаю с чистой.
На этот раз я пишу: «Дорогая Эмма».
И тут я слышу его голос.
На секунду мне начинает казаться, что он звучит у меня в голове, но потом я понимаю, что он здесь, в квартире, и что тетя Шарлотта зовет меня по имени. Зовет меня к Ричарду.
Я вскакиваю на ноги и смотрю в зеркало. От солнца и прогулки у меня появился румянец на щеках. Мои волосы забраны в низкий хвост. На мне майка и леггинсы. Под глазами у меня темные круги, но нетребовательный мягкий свет благосклонен к обострившимся углам моего тела. Сегодня утром я нарядилась для Эммы, но сейчас я больше, чем когда-либо за долгие годы, похожа на Нелли, в которую влюбился мой муж.
Я босиком иду в гостиную, и мое тело инстинктивно реагирует на его присутствие – зрение вытесняет все остальное, и вскоре я уже не вижу ничего, кроме него. Он широкоплеч и подтянут; его тело бегуна немного раздалось за годы нашей совместной жизни. Ричард из тех мужчин, которые с возрастом становятся привлекательнее.
– Ванесса, – этот низкий голос. Я по-прежнему постоянно слышу его в своих снах. – Мне нужно с тобой поговорить.
Он поворачивается к тете Шарлотте:
– Вы не оставите нас на минуту?
Тетя Шарлотта смотрит на меня и кивает. Во рту у меня пересохло.
– Конечно, – говорит она и уходит на кухню.
– Эмма сказала, что ты сегодня к ней приходила, – на Ричарде незнакомая мне рубашка.
Наверное, он купил ее уже после того, как я съехала. Или, может быть, ее купила для него Эмма. Его лицо покрывает загар: летом в хорошую погоду он бегает на улице.
Я киваю, понимая, что бесполезно это отрицать.
Неожиданно выражение его лица смягчается, и он делает шаг по направлению ко мне.
– Ты как будто напугана. Разве ты не понимаешь, что я здесь, потому что волнуюсь за тебя?
Я жестом указываю на диван. Я с трудом держусь на ногах.
– Давай сядем?
На каждом из концов дивана высятся горой подушки, и мы оказываемся ближе друг к другу, чем предполагалось. Я чувствую лимонный запах. Я чувствую его тепло.
– Я женюсь на Эмме. Ты должна это принять.
«Я ничего не должна, – думаю я. – Я не обязана принимать твой брак с кем бы то ни было».
Но вместо этого я говорю:
– Это случилось так быстро. К чему такая спешка?
Ричард предпочел не отвечать на этот вопрос.
– Все спрашивали меня, почему я не развелся с тобой раньше, почему оставался твоим мужем все эти годы. Ты жаловалась, что все время сидишь дома одна, но когда мы куда-нибудь ходили, ты была… Тот прием – скажем так, о нем по-прежнему ходят сплетни.
Я и не замечаю, что по щеке у меня катится слеза, пока он осторожно не смахивает ее.
Его прикосновение отзывается во мне взрывом ощущений; прошли месяцы с тех пор, как он касался меня в последний раз. В моем теле напрягается каждый мускул.
– Я много времени провел, думая об этом. Я не хотел тебе говорить, потому что знал, что это тебя обидит. Но после того, что случилось сегодня, у меня нет выбора. Я думаю, тебе требуется помощь. Тебе нужно лечь в клинику, может быть, в то заведение, где лежала твоя мать. Ты же не хочешь закончить, как она.
– У меня все налаживается, Ричард, я чувствую прилив былого жизнелюбия. У меня есть работа. Я чаще вижусь с людьми…
Я умолкаю. Правды от него не скроешь.
– Это не то, что было у мамы.
Мы уже говорили об этом раньше. Очевидно, он в это не верит.
– У нее была передозировка обезболивающего, – мягко говорит Ричард.
– Мы не знаем точно, что произошло! – возражаю я. – Это могло быть ошибкой. Она могла просто перепутать лекарства.
Ричард вздыхает.
– Перед смертью она говорила тебе и тете Шарлотте, что у нее все налаживается. Поэтому, когда ты только что это произнесла… Послушай, у тебя есть ручка?
Я застываю в оцепенении, думая о том, как он почувствовал, что я делала за секунду до его прихода.
– Ручка, – повторяет он, хмурясь, глядя на мою реакцию, – не одолжишь мне ручку?
Я киваю, встаю и возвращаюсь в свою комнату, где на кровати лежит блокнот с выведенным в нем именем Эммы. Я оглядываюсь через плечо, внезапно охваченная страхом, что он может пойти за мной. Но в коридоре никого нет. Я переворачиваю страницу блокнота и беру ручку, потом замечаю, что на полу по-прежнему валяется свадебный альбом. Положив его на дно шкафа, я иду обратно в гостиную.
Мое колено легонько касается колена Ричарда, когда я снова сажусь рядом с ним. Он слегка наклоняется в мою сторону, потянувшись за бумажником. Из него он достает пустой чек – он всегда носит их с собой. Я смотрю, как он пишет число и добавляет несколько нулей.
Я изумленно смотрю на эту сумму.
– Зачем это?
– Ты получила слишком мало, когда мы развелись, – он кладет чек на журнальный столик. – Я продал кое-какие акции и предупредил банк, что с моего счета будет списание значительной суммы. Пожалуйста, воспользуйся ею, чтобы обратиться за помощью. Я себе не простил бы, случись с тобой что-нибудь.
– Мне не нужны твои деньги, Ричард, – он поднимает на меня взгляд. – Никогда не были нужны.
Мне приходилось встречать людей с карими глазами, цвет которых в зависимости от света или одежды меняется от зеленого к синему и коричневому. Но Ричард был единственным из всех, кого я знала, чья радужка принимала исключительно оттенки синего – от джинсового голубого до бирюзы Карибского моря, к металлическому блеску жука-листоеда.
Сейчас у них мой любимый цвет – приглушенный индиго.
– Нелли, – он впервые назвал меня так с тех пор, как я уехала из нашего дома, – я люблю Эмму.
Грудь мне пронзает острая боль.
– Но я никогда никого не буду любить так, как любил тебя, – говорит он.
Я долго смотрю ему в глаза, потом вздрагиваю и отвожу взгляд. Меня поразило его признание. Но я чувствую то же самое. Молчание в комнате становится словно хрупкая сосулька, которая вот-вот пойдет трещинами.
Потом он снова наклоняется ко мне, и шок от того, что его мягкие губы касаются моих, лишает меня возможности связно думать. Одной рукой он берет меня за голову, еще ближе притягивая к себе. Всего на несколько секунд я снова его Нелли, а он – мужчина, которого я полюбила.
Внезапно я рывком возвращаюсь к реальности. Я отталкиваю его, отирая рот тыльной стороной ладони.
– Тебе не следовало этого делать.
Он смотрит на меня долгим взглядом, потом встает и, не произнеся ни слова, выходит из комнаты.
Глава 23
Сегодня я снова не могу заснуть, вспоминая каждую деталь моего разговора с Ричардом.
Когда мне наконец удается задремать, он не оставляет меня даже во сне.
Я лежу на кровати, он подходит ближе. Его пальцы повторяют изгибы моих губ, потом он нежно, мягко меня целует, сначала в губы, потом в шею, сверху вниз. Одной рукой он приподнимает мою ночную рубашку, рот продолжает двигаться дальше. Против своей воли я начинаю двигать бедрами. Я издаю сдавленный стон, мое тело предает меня, становясь мягким и податливым.
Он прижимает меня к матрасу, налегает на меня всем телом, руками сжимая мои запястья. Я пытаюсь оттолкнуть его, заставить перестать, но он слишком силен.
Внезапно я понимаю, что Ричард прижимает к кровати не меня – он сжимает не мои руки, не мои губы приоткрыты в стоне.
Это Эмма.
Вздрогнув, я просыпаюсь и резко сажусь на кровати. Дыхание вырывается из груди толчками. Я оглядываю свою комнату, отчаянно пытаясь сфокусироваться.
Потом бегу в ванную и плещу холодной водой на лицо, чтобы избавиться от послевкусия этого сна. Я хватаюсь за твердые края раковины и жду, когда успокоится дыхание.
* * *
Я забираюсь обратно в постель, вспоминая, как стучало сердце, как покалывало кожу, когда я видела во сне Ричарда.
Мое тело по-прежнему предательски откликается на его прикосновения.
Как он мог по-прежнему возбуждать меня, пусть даже во сне?
Потом я вспоминаю один из последних выпусков подкаста по психологии о части мозга, которая отвечает за эмоции.
– Человеческое тело обычно одинаково реагирует на два тесно связанных эмоциональных состояния – сексуальное возбуждение и страх, – объяснял психолог. Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить его точные слова. – Учащенное сердцебиение, расширенные зрачки, повышенное кровяное давление. Все эти признаки характерны как для страха, так и для возбуждения.