Один сосед утверждал, что видел его на Орчард-стрит, другой – на Уиллоу-стрит. По телефону, указанному в объявлении, позвонил человек и привез собаку, но не Герцога. Я даже обращалась к собачьему экстрасенсу, который сказал, что Герцог в приюте в Филадельфии. Но ничто из этого не привело ни к какому результату. Сорокакилограммовый пес исчез из моей жизни по мановению волшебной палочки, так же, как появился.
Герцог был прекрасно натренирован; он бы никогда просто так не сбежал. А на каждого, кто попытался бы его забрать, он бы набросился. Он был сторожевым псом.
Но мне в голову лезли совсем другие мысли, когда в три часа утра я кралась по коридору, стремясь сбежать подальше от своего мужа.
Прямо накануне исчезновения Герцога Ричард позвонил мне и спросил про рубашки. Я была уверена, что он звонит с работы, хотя никакого подтверждения этому у меня не было; он никогда не давал мне паролей от телефона или своего Блэкберри, а я никогда не спрашивала, поэтому проверить историю звонков не могла.
Но когда я приехала в химчистку, миссис Ли встретила меня со свойственным ей энтузиазмом: «Рада видеть вас снова! Мне недавно звонил ваш муж, и я сказала ему, что рубашки уже готовы, слабый крахмальный раствор, как обычно».
Зачем Ричарду звонить мне и спрашивать, забрала ли я рубашки, если до этого он уже позвонил в химчистку и выяснил, что я их не забирала?
Я не спросила его об этом в тот же день. Но вскоре уже не могла думать ни о чем другом.
* * *
Глаза у меня запали от бессонницы. В те ночи, когда мне удавалось ненадолго уснуть, я просыпалась, чувствуя, как рука, свесившаяся с кровати, нащупывает пустое место, где раньше лежал Герцог. Большую часть времени я пребывала в оцепенении. Я вставала вместе с Ричардом, варила ему кофе, выпивала несколько чашек сама, целовала его на прощание, когда он уходил на работу, и смотрела, стоя в дверях, как он, напевая, идет к машине.
Через несколько недель после исчезновения Герцога я вяло сажала какие-то цветы на заднем дворе и наткнулась на одну из его любимых игрушек, зеленого резинового крокодила – он обожал его жевать. Я прижала крокодила к груди и зарыдала так, как не рыдала с похорон своего отца.
Когда мне наконец удалось успокоиться, я вернулась внутрь. Постояла, прислушиваясь к неестественной тишине нашего дома, по-прежнему держа в руках крокодила. Потом прошла через гостиную, не задумываясь о том, что, возможно, оставляю на безупречном ковре грязные следы, и поставила игрушку Герцога на столик в прихожей, куда Ричард обычно клал ключи. Я хотела, чтобы он увидел крокодила, как только переступит порог дома.
Вот чего я не сделала потом: я не сняла с себя грязную одежду. Я не убрала газеты, не сложила чистое белье, не положила на место садовые инструменты. Я не приготовила рыбу-меч, горошек и тортеллини, которые собиралась сделать на ужин.
Вот что я сделала: я налила себе в стакан водки с тоником и села в кабинете, дожидаясь, когда дневной свет потускнеет и превратится в сумерки. Тогда я налила себе еще водки, на этот раз без тоника. Я никогда много не пила, так, пару бокалов вина время от времени. Сейчас я чувствовала, как крепкий алкоголь струится у меня по телу.
Когда Ричард открыл входную дверь, я осталась молча сидеть на своем месте.
– Нелли, – позвал он.
Впервые с тех пор как мы поженились, я не ответила «Да, дорогой» и не выбежала ему навстречу, чтобы поцеловать.
– Нелли? – на этот раз это был вопрос, а не утверждение.
– Я здесь, – наконец отозвалась я.
Он появился в дверях, держа в руке испачканного в земле крокодила Герцога с наполовину оторванным хвостом.
– Почему ты тут сидишь, в темноте?
Я подняла стакан и допила водку.
Я увидела, какой вывод он сделал из моих потертых джинсов с грязью на коленях и старой широкой футболки. Я поставила на стол стакан, не озаботившись тем, чтобы что-нибудь под него подложить.
– Дорогая, в чем дело? – он подошел и обнял меня сзади.
Я почувствовала знакомое тепло его рук, и моя решимость начала таять. Я так злилась на него весь день, но теперь мне больше всего хотелось, чтобы мужчина, причинивший мне эту боль, меня утешил. Обвинения, которые я выстраивала у себя в голове, спутались; как мог Ричард совершить такой ужасный поступок? Теперь это казалось мне бессмыслицей.
Вместо того, что я планировала ему сказать, я выпалила:
– Я хочу отдохнуть.
– Отдохнуть? – он отпустил меня. – От чего?
Он нахмурился.
«От всего», – хотела ответить я, но вместо этого сказала:
– От Кломифена.
– Ты напилась. Ты не всерьез это говоришь.
– Да, я немного выпила, но я говорю всерьез. Я не буду больше его принимать.
– Тебе не кажется, что мы должны это обсудить? Это должно быть нашим совместным решением.
– Разве мы обсуждали, что нужно избавиться от Герцога?
Когда прозвучали эти слова, я поняла, что пересекла границу.
Что удивительно, это было очень приятно. В нашем браке, как и в любом другом, был ряд неписаных правил, и я нарушила самое главное: не перечить Ричарду.
Теперь я понимаю, что именно следуя этому предписанию, я и не спросила у Ричарда, почему он купил дом, не показав его мне, почему никогда не хотел рассказывать о своем детстве, не заговорила о стольких вещах, которые попыталась просто вычеркнуть из своего сознания.
Мы с Ричардом придумали это правило вместе; я охотно стала соучастницей. Гораздо проще было позволить своему мужу – человеку, который дарил мне ощущение безопасности, – взять на себя контроль за нашими жизнями.
Я больше не чувствовала себя в безопасности.
– О чем ты? – Ричард говорил холодным ровным тоном.
– Зачем ты позвонил миссис Ли и спросил, готовы ли рубашки? Ты знал, что я их не забрала. Ты пытался выманить меня из дома?
– Господи Боже! – Ричард резко встал.
Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него, когда он навис над моим стулом.
– Нелли, это противоречит всякой логике, – я видела, как его рука сжимает крокодила, сминает резиновую игрушку.
Его лицо как будто натянулось, глаза сузились, губы завернулись внутрь; мой муж исчез, надел маску.
– Причем тут химчистка, твою мать? Или наш ребенок? Зачем мне выманивать тебя из дома?
Я теряла свои позиции, но уже не могла пойти на попятный.
– Зачем ты спросил меня, забрала ли я рубашки, если уже знал, что не забрала?
В моем голосе появились визгливые нотки.
Он швырнул крокодила на пол.
– Ты в чем вообще меня обвиняешь? Ты с ума сошла. Миссис Ли – старуха и все время носится как угорелая. Ты неправильно ее поняла.
На мгновение он закрыл глаза. Когда он их открыл, он снова был прежним Ричардом. Маска исчезла.
– У тебя депрессия. Мы понесли тяжелую утрату. Мы оба любили Герцога. И я знаю, что таблетки плохо на тебе сказываются. Ты права. Нам надо немного отдохнуть.
Я все еще злилась; почему у меня такое чувство, будто он меня прощает?
– Где Герцог? – прошептала я. – Пожалуйста, скажи мне, что он жив. Мне просто нужно знать, что он в порядке. Я никогда больше не буду тебя об этом спрашивать.
– Детка, – Ричард опустился передо мной на колени и обвил меня руками. – Конечно, он в безопасности. Он очень умный и сильный. Он, наверное, недалеко отсюда, живет в новой семье, которая любит его так же, как мы. Ты разве не видишь, как он гоняется за теннисным мячиком на большом заднем дворе?
Он вытер слезы, бежавшие у меня по щекам.
– Давай-ка снимем с тебя эту грязную одежду и уложим тебя в постель.
Я смотрела, как двигаются полные губы Ричарда, когда он произносит эти слова; я пыталась расшифровать выражение его глаз. Мне нужно было принять решение, наверное, самое важное в моей жизни. Если я не отброшу свои подозрения, это будет означать, что то, каким я представляла себе своего мужа и наши отношения, – ошибка, что каждое мгновение последних двух лет моей жизни – чудовищная ложь. Это не только подрывало мою веру в Ричарда, но и ставило под сомнение все мои инстинкты, мои собственные суждения, мое ощущение правды.
И я предпочла поверить тому, что говорил мне Ричард. Ричард любил Герцога и знал, как любила его я. Он был прав; надо было совсем сойти с ума, чтобы решить, что он может что-то сделать этому псу.
Напряжение покинуло мое тело, которое стало вязким и тяжелым, как цемент.
– Прости меня, – сказала я, когда Ричард повел меня наверх.
Когда я, переодевшись, вышла из ванной, я увидела, что он уже опустил ставни и поставил на тумбочку стакан воды.
– Хочешь, я полежу с тобой?
Я покачала головой.
– Ты, наверное, голодный. Прости, что не сделала тебе ужин.
Он поцеловал меня в лоб.
– Не волнуйся. Отдыхай, дорогая.
Как будто ничего и не случилось.
* * *
На следующей неделе я записалась еще на один кулинарный курс – на этот раз темой была азиатская еда – и стала членом комитета по продвижению детского чтения в клубе. Мы собирали книги, чтобы распространять их в малообеспеченных районах Манхэттена. Комитет проводил встречи за обедом. На них всегда предлагали вино, и я первая опорожняла свой бокал и наливала себе второй. В сумке я всегда носила упаковку таблеток от головной боли, от которой страдала, если пила днем. Я с удовольствием ходила на эти встречи, потому что после них можно было поспать, и так проходило несколько часов. Когда Ричард приезжал домой, изо рта у меня уже пахло ментолом, а благодаря каплям глаза не были красными.
Сначала я думала, не предложить ли ему завести еще собаку, может быть, другой породы, но так и не предложила. И так мой дом, в котором не было ни детей, ни животных, снова поблек и стал просто домом.
Я начала ненавидеть его и эту постоянную тишину, которая никогда меня не отпускала.
Глава 27
Я возвращаю открытку с немецкой овчаркой на стол тете Шарлотте. Нельзя снова опаздывать на работу, я и так уже пропустила много дней. Я кладу письмо для Эммы в сумку – отнесу его, когда закончится моя смена. Я иду пешком в Мидтаун, и мне кажется, что я чувствую, как его вес оттягивает ручку сумки на моем плече.