Я замолчала. Джо и Тони смотрели на меня.
– Вы там как будто присутствовали, – медленно сказал Тони Гордон.
Мне вспомнилась конюшня. Запах сена. Изморозь на балках. Горячее дыхание Мерлина на моей шее. Страдальческий крик мамы: «Нет! Это неправда! Это какая-то ошибка!»
– Давайте ближе к делу, хорошо? – огрызнулась я.
Как будто это так просто.
Март 2001 года
– Это дело, как вам, ваша честь, без сомнения, известно, не лишено определенной важности и деликатности не только для ответчика, который всегда неизменно заявлял о своей невиновности, для семьи покойной и для широкой общественности, но и для тех, кто готовил защиту обвиняемого: одна из моих сотрудниц стала жертвой целой кампании с целью устрашения. Нами поставлена в известность Королевская служба уголовного преследования и, конечно, мой уважаемый коллега, поэтому если в зале суда присутствует тот, кто хоть как-то связан с преступниками, пусть запомнит: любая попытка повторить нечто подобное чревата самыми серьезными последствиями.
Тони Гордон сделал паузу, давая присутствующим осознать услышанное. Этого у него не отнять – адвокат от бога, расхаживающий взад-вперед перед присяжными, прожигая взглядом каждого и подкрепляя слова выразительными жестами. Будь я присяжной, меня бы он убедил. Интересно, каково быть замужем за таким, как Тони Гордон? У меня складывается ощущение, что наш адвокат вполне способен перекроить истину по своей мерке – и доказать самому себе, что у него есть полное право так поступать.
Обвинение уже высказалось: прокурор выдвинул серьезные обвинения против Джо, заявив, что он домашний тиран, обращавшийся с жертвой как с рабыней, и хладнокровный убийца. Но им не повезло, когда дело дошло до предыдущей подружки, когда-то обвинившей Джо в преследовании: выяснилось, что она год назад скончалась от рака легких. Такая молодая! Меня неприятно поразило испытанное мною облегчение, но что поделать, это юриспруденция: чужое несчастье может укрепить ваши позиции.
– Заявляю с самого начала, – продолжал Тони, – что хотя факты запугивания одной из моих коллег достаточно серьезны, очевидной связи с данным делом они не имеют. Однако если что-то изменится, я буду ходатайствовать перед судом, чтобы присяжные заслушали свидетельские показания.
Я почувствовала, что густо краснею. Тони меня об этом не предупредил.
Несмотря на упоминание об отсутствии «очевидной связи», Тони продолжал конкретизировать (или это часть его стратегии?).
– Ей подбрасывались письма с угрозами, на улице у нее выхватили сумку с важными документами. Хуже того, была даже отравлена лошадь, принадлежавшая моей коллеге, дабы запугать нас и заставить отказаться от ведения дела.
Мое имя не прозвучало, как не был упомянут и тот факт, что первое письмо написал дядя Сары Эванс, но всем было ясно, о ком идет речь: я сидела бордовая как свекла, а Тони бросал на меня многозначительные взгляды.
Зал ахнул. Со своего места на возвышении Джо Томас смотрел мне в глаза. В его взгляде читалось сочувствие, которого не было, даже когда речь шла о бедной Саре Эванс.
Как Тони смеет выставлять меня напоказ? Но я тут же сообразила: он делает это намеренно. Хочет показать присяжным слезы в моих глазах. Хочет, чтобы они увидели боль, которую причинили мне невидимые зловещие силы, не желавшие, чтобы дело Джо Томаса дошло до суда. Может, подсудимый с его высокомерием не тронет сердца присяжных, но их симпатию вполне способна завоевать молодая женщина вроде меня.
Я кое-как справилась с собой: мы здесь, чтобы говорить о будущем Джо Томаса. Человека, чьи привычки многим могут показаться странными. Человека, ставшего жертвой скандала национального масштаба.
Когда неловкость немного прошла, я поймала себя на том, что разглядываю зал. Я никогда здесь не бывала – в бюро мне поручали только арбитражи. Зал был огромный, как церковный неф, и отделан красным деревом. Джо Томас сидел выше всех в стеклянной клетке и обеими руками держался за узкую полочку. В зале было жарко, хотя, идя сюда к восьми тридцати утра, я поскользнулась и чуть не упала на обледенелом асфальте. Меня поразило, что снаружи здание суда ничем не отличалось от обычных муниципальных домов – безликое, отстраненное, с грязноватым белым фасадом. Экстерьер ничем не выдавал тот цирк с театром, который творился внутри.
На кону стояло будущее человека. Какая огромная ответственность! Меня бросило в жар. Джо Томас тоже сидел мокрый от пота в своей клетке.
Мы смотрели, как Тони и обвинитель вели перекрестный допрос экспертов по бойлерам, специалистов по статистике, чиновников из службы охраны труда и приехавших в ночь происшествия на вызов офицеров полиции. Затем Тони бросил очередную «гранату», к которой я не была готова: вызвал человека, который переехал в квартиру Джо. После нескольких безобидных вопросов он спросил:
– Как бы вы описали своих новых соседей, мистера и миссис Джонс?
Молодой человек вздохнул.
– Тяжелые люди. У них постоянно орет телевизор. Сперва мы их просили не шуметь, но они не реагировали. Мы ходили к управляющему, однако все осталось по-прежнему. Это стало совершенно невыносимым. Мы подали заявление, чтобы нас переселили в другую квартиру.
– Вы бы поверили их утверждению, что они слышали крики в квартире погибшей?
– Честно говоря, я удивлюсь, как они друг друга-то слышат со своим телевизором.
Я знала, что Тони профессионал, но чтобы такого класса…
На свидетельское место вышла бывшая начальница Сары. На первом суде она отказалась давать показания, потому что они «дружили», но сейчас под присягой признала, что у Сары были проблемы с алкоголем. Выяснилось, что в бутике Саре Эванс сделали последнее предупреждение: она приходила пьяной даже на работу.
Постепенно складывалась общая картина, в которой Джо не выглядел демоном в человеческом обличье, как на первом процессе.
Выступила еще один медицинский эксперт. Она подтвердила, что человек с «избыточным содержанием алкоголя в организме» может лечь в очень горячую ванну, не сознавая этого, а из-за сильного опьянения не сумеет вовремя из нее выбраться. Она согласилась, что синяки, полученные в результате падения и попыток подняться, трудно отличить от кровоподтеков, нанесенных другим лицом.
Почему такого эксперта не вызвали на первом суде? Как я уже говорила, есть хорошие адвокаты, а есть не очень. Ну и, конечно, требуется время (которое, как известно, деньги) и ловкость, чтобы найти нужных экспертов.
Вызвали соседок из другой квартиры. Это были пожилые сестры – умный ход со стороны Тони. Сначала одна, потом другая показали, что часто видели, как Джо вел себя «как истинный джентльмен» с Сарой Эванс: всегда открывал ей дверцу машины, нес сумки с покупками и тому подобное.
– Нам казалось, что эта молодая леди настоящая счастливица, – жеманно просюсюкала старшая из сестер.
Затем вызвали подругу Сары – такие называются предубежденными свидетелями. Это когда человек не хочет давать показания, но его заставляют под угрозой ответственности. Да, признала она, Сара много пила и в пьяном виде творила глупости. В ответ на просьбу привести пример – взять хотя бы пятницу за неделю до того, как Сара скончалась, – подруга нехотя рассказала, что Эванс чуть не попала под машину, вдрызг напившись на корпоративе (это подтвердила и другая продавщица). А возможно ли, чтобы Сара в пьяном виде упала в чересчур горячую ванну? Снова неохотное «да, возможно».
Завтра мы услышим психологов, специалистов по нарушениям аутического спектра. Джо ненавидит подобные вещи всей душой, но сознает, что это необходимо для его защиты. Известно, что аутизм находят у каждого сотого, поэтому среди присяжных наверняка найдутся сочувствующие.
А потом мы вызовем членов тех семей, в которых кто-то обварился кипятком из бойлера, но выжил. «Самое вкусное на десерт», – как цинично выразился Тони.
Самое приятное с начала слушаний: я ни разу не вспомнила об Эде. После процесса. После вердикта. Срок самого трудного решения в моей жизни приближался. В душе я уже знала, как поступлю.
– Присяжные-то совещались всего сорок пять минут! А вы полагали, что они выйдут только через несколько часов! – Лицо у Джо совсем не такое, как в тюрьме: оживленное, одухотворенное – и измученное.
Мы с Тони ощущаем то же самое.
– Они поняли, что я невиновен. – На верхней губе у Джо пивная пена. Он сказал, что больше всего ему сейчас хочется выпить пинту пива в пабе «среди публики по собственному выбору и с двумя людьми, благодаря которым это стало возможным».
Я никогда не видела его таким возбужденным. Но, говоря это, он смотрел на меня. Я тоже упивалась абсолютной убежденностью в его невиновности, столь же несомненной, как если бы я оправдала саму себя. Тони Гордон явно чувствует то же самое – я сужу по его яркому румянцу, как бы говорящему: «Мы победили».
– Юриспруденция – как азартная игра, – сказал он мне в самом начале. – Выиграл дело – король, продул – лузер. Продувать никому не хочется, отсюда острота и увлекательность процесса, будто ты находишься на скамье подсудимых вместе с подзащитным.
Отсюда, могу добавить я, стремление адвокатов побеждать в спорах и в личной жизни. Потому что, если ты на это не способен, возникает убеждение (справедливое или ложное), что ты не годишься для своей работы. Интересно, Тони всегда оставляет за собой последнее слово в домашних размолвках? Подозреваю, что да. О своей семье мне думать не хотелось.
Плотная толпа журналистов у суда встретила нас криками и фотовспышками. Нам буквально тыкали микрофоны в лицо, не давая пройти. Тони произнес короткую речь:
– Это знаменательный день не только для Джо Томаса, невиновность которого наконец признана официально, но и для всех других жертв. В скором времени следует ожидать дальнейшего развития событий. – Он с привычной ловкостью провел нас сквозь толпу к поджидавшей машине и отвез в паб в Хиллгейте, в район обеспеченных обывателей, где нет газетчиков. Я искала глазами среди собравшихся у здания суда своего мужа, но Эда нигде не было видно.