Может, это у меня Том перенял свою способность видеть только собственную точку зрения и больше ничью?
– Ты трогала мой нож, – деловито констатировал он, щурясь сквозь новые очки в толстой оправе. – А я тебе уже говорил – не люблю.
Нагнувшись, я заметала осколки.
– Ведешь себя, как трехлетний, – пробормотала я.
– Ш-ш-ш, – поспешила сгладить ситуацию мама.
Обычно я не поднимаю шума. Вернувшись в Девон, поближе к Тому, я решила терпеть. Но время от времени я взрываюсь – что-то срабатывает, как спусковой крючок. Сегодня это был лишний прибор на столе. Напоминание о прежней жизни, которая закончилась, когда я увидела Эда и Карлу целующимися возле отеля на Стрэнде. Даже сейчас меня передергивает, если при мне произносят слово «отель». Оно отбрасывает меня в тот момент, от него у меня сжимается под ложечкой, вызывая рвотные спазмы, – вырвало же меня тогда на тротуар от ощущения предательства и нереальности происходящего.
Как ни странно, после первых болезненных моментов гнева во мне не осталось. И до сих пор нет никакой злости. Если бы я злилась, мне было бы легче. Мама говорит, это я до сих пор не разобралась со своими чувствами. Может, она права, но даже если так, когда же я с ними разберусь? Прошло уже несколько месяцев, а больно так, словно все случилось вчера.
Ночь я провела в профессиональной организации, членом которой являюсь, – в университетском женском клубе, где случайно нашлась свободная комната, а на следующий день позвонила в бюро и сказалась больной. Мне не выдержать встречи с Карлой, а с нее станется заявиться в офис как ни в чем не бывало.
Днем у меня зазвонил мобильный.
Эд. Эд?!
– Нам надо поговорить, – сказал он. Доброжелательно, не вызывающим тоном, который был у него накануне. Может, потому, что он сейчас один?
– Карла там?
– Нет.
Значит, он может говорить без помех. Надежда распирала горло, словно в нем встал воздушный шар. Эд хочет, чтобы я вернулась. Ну конечно! У нас же общий ребенок, особенный, не такой, как большинство детей. И сейчас, в отрезвляющем свете дня, Эд понял, что нам нужно быть вместе ради Тома.
У меня нет своих ключей, спохватилась я, поднявшись по лестнице. Пришлось звонить, чувствуя себя посторонней на собственном крыльце. Эд встретил меня с бокалом виски в руке, хотя не было еще и десяти утра.
Я сразу перешла к делу:
– Слушай, мне очень обидно из-за Карлы, но я готова простить тебя ради Тома. Давай начнем все заново. – И с отчаянием добавила: – Один раз у нас это получилось!
Эд потрепал меня по руке, будто маленькую девочку.
– Да ладно, Лили. Понятно, что тебе страшно. – Глаза его поблескивали, как у шалуна, которого застали с рукой в банке с конфетами.
Он в эйфории – без сомнения, подогретой виски. Это мы проходили много раз: вскоре эйфория сменится глубокой депрессией.
Видите? Я знаю его лучше, чем Карла. Ну вот как она справится?
– Ты еще достаточно молода, чтобы начать все заново, Лили. Ты зарабатываешь куда больше меня и…
– Как ты можешь говорить о деньгах? – Я встала и направилась в кухню, к одной из висящих там картин. Маленький белый отель, в котором мы жили в медовый месяц.
Эту картину Эд помог мне скопировать, показав, как нужно смешивать краски, чтобы получить неуловимый оттенок синего, переходящего в зеленый. Я хорошо помню, как он водил моей рукой и его прикосновение вызывало в теле щекочущее волнение.
– Неплохо, – говорил он, гордясь моими стараниями, и в поощрение повесил мою картину на стену рядом со своей.
– Давай поговорим о практических материях, – продолжал он. – Я хочу оставить за собой дом и выкупить твою половину.
– На какие средства?
Эд всегда был беспомощен, когда дело касалось денег.
– У меня же скоро выставка! А ты себе что-нибудь подыщешь. В Девон к Тому будем ездить по очереди…
– Я смотрю, вы все продумали, – пытаясь справиться со страхом, перебила я. – Ты и твоя итальянская сучка.
Лицо Эда потемнело.
– Не называй ее так! Я от тебя много лет не видел любви, тебя только твоя работа интересует!
Ложь! Я действительно с ног валюсь после рабочего дня, но ведь так все живут! А когда в воскресенье утром я начинала ласкаться, Эд всякий раз отодвигался, говоря, что у него спина болит или что мы разбудим Карлу, спящую за тонкой перегородкой. Как я могла быть такой дурой?
Мне снова вспомнилась Карла в Клэпхеме. Девочка, попросившая солгать о пенале. Ребенок, чья мамаша кувыркалась с «Ларри», наврав, что идет на работу. Яблоко от яблони…
– Ты что творишь? – заорал Эд.
Я плохо сознавала, что делаю. Позже я смутно вспомнила, как подбежала к стене, к картинам с изображением отеля для новобрачных. Схватив картину Эда, я швырнула ее на пол и принялась топтать ногами. Оттолкнув мужа, я в слезах выбежала из дома и плакала на бегу всю дорогу.
На следующий день в офис с посыльным доставили письмо о начале процедуры развода на основании моего «неприемлемого поведения».
Но было и кое-что еще, о чем я начала думать только сейчас. Если честно, у нас с Эдом давно не ладилось, но я не могла уйти от него из-за Тома. Может, я безотчетно отказывалась замечать знаки привязанности между итальянской «гостьей» и моим мужем? Может, подсознательно мне хотелось, чтобы между ними что-то произошло и я получила бы обоснованный пропуск на выход из брака?
Не так уж нелогично вывести «неприемлемое поведение» из слов «не принимать».
Глава 46. Карла
Теперь раз в две недели Карла с Эдом ездили в Девон повидать Тома. Сначала девушка нервничала: что, если мальчик откажется с ней разговаривать? Между ними действительно возникла некая близость – общий язык двух вечных изгоев. Однако, когда Эд забирал его из дома (они решили, что Карле лучше подождать в машине), Том подбежал к ней – длинный, тощий, как паук-долгоножка, блестя зубами от возбуждения.
– Карла, – кивнул он ей. – Ты здесь.
Карла не позволяла себе думать о Лили, которая осталась в доме. О матери, вынужденной на день отдавать сына другой женщине. Лили это заслужила, говорила себе девушка. Она пренебрегла Томом ради карьеры. Она и мужем пренебрегала. Только этими уговорами Карла могла справиться с противным тоненьким голоском совести, которому вторили письма мамы Франчески.
«Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, дочка, – писала она. – Оглядываясь назад, я сожалею о боли, которую причинила жене Ларри. Будь осторожна».
И вот однажды утром в воскресенье, когда они с Эдом лежали в постели, под дверь подсунули записку. К счастью, Карла увидела ее первой.
ТЫ ЗА ЭТО ЗАПЛАТИШЬ
Больше на листке ничего не было.
Речь явно шла о том, что она разрушила брак Эда и Лили. Написана записка была тонкими, но крупными печатными буквами. Кто ее отправил? Лили? Нет, это не в ее стиле. Кто-то из бюро? Сотрудники уже держались с ней дружелюбнее, но многие по-прежнему с большой теплотой отзывались о бывшей коллеге. Лили открыла новый офис фирмы (с гибким графиком работы) и с особенным рвением берется защищать клиентов, у которых есть особенные дети. Она «заслуживает всяческих успехов», как сказала бывшая секретарша Лили, многозначительно посмотрев на Карлу.
Неужели записку подбросил кто-то из них? Карла перечитала послание: «Ты за это заплатишь».
Девушке хотелось показать листок Эду, чтобы он развеял ее страхи, сказал, что все в порядке. Но вдруг это разбудит в нем угрызения совести, усилит чувство вины? Карле уже случалось заставать Эда, когда он задумчиво и невесело смотрел на фотографии Тома, и с ним всегда трудно общаться после воскресных визитов в Девон. Неужели Эд сожалеет, что оставил ради нее сына? Что, если он ее бросит и вернется к Лили?
Какое это будет унижение! Она не желает закончить, как мама Франческа. Поэтому, ничего не сказав Эду, Карла изорвала записку на мелкие клочки, а чтобы Эд не нашел их, как письмо Руперта, выбросила в уличную урну.
Некоторое время Карле было не по себе: она нервно озиралась, идя в офис, пыталась смутить пристальным взглядом секретаршу. Но ничего не происходило.
Влюбленность Эда сделала его навязчивым и властным.
– Где ты была? – требовательно спросил он, когда Карла вернулась с работы позже обычного, разобравшись со срочным контрактом на приобретение земли. – Я тебе звонил, но ты не отвечала.
– Я выключила телефон, чтобы не отвлекаться.
Но, когда она вышла из душа, Эд поспешно сунул мобильный обратно к ней в сумку, будто только что читал сообщения и проверял звонки.
– Мне нечего от тебя скрывать, – с раздражением сказала она.
– Конечно, дорогая. – Он обнял Карлу за плечи. – Мне просто показалось, телефон зажужжал. Смотри, у тебя сообщение. – Эд округлил глаза. – Снова по работе.
Он буквально душил ее постоянным вниманием.
Вскоре один важный клиент отменил заказ на портрет своей супруги.
– Видимо, ей не понравилась шумиха в прессе вокруг нас. – Эд пожал плечами. – Ничего, заказы приходят и уходят. Главное, что у меня есть ты. Понимаешь, мне всю жизнь казалось, что Лили не совсем со мной. Она вечно думала то о Дэниэле, то о Томе, то о карьере…
Бутылки вина исчезали из подвала с пугающей скоростью.
– В галерею отнес, – ответил Эд на вопрос Карлы.
Но через пару дней она нашла бутылки на дне мусорного контейнера за домом.
Прекрасное настроение после составления информационной записки для адвоката по делу, которое практически лежало у них в кармане выигранным, стремительно сменялось досадой и какой-то безысходностью. Неужели и Лили ощущала нечто подобное?
В воскресенье, когда Эд ушел делать наброски (опять!), Карла затеяла генеральную уборку, отчасти чтобы изгнать неистребимое присутствие Лили. Кабинет Эда был святая святых – никто, кроме хозяина, не имел права туда входить, но Карла, заглянув в дверь, увидела, что письменный стол был завален бумагами, по углам под потолком трепетала паутина, и повсюду стояли грязные кружки. Не помешало бы хоть немного прибраться.