– Спасибо, что пришли, – сказала директриса.
Лицо у нее доброе, но вид непрезентабельный. Одна из тех, думала я, пока Том выравнивал свой стул в одну линию с моим, кто носит шерстяные платья до колен и ботинки на плоской подошве. Она считает себя экспертом по синдрому Аспергера, но иногда у меня возникает ощущение, что она не понимает Тома, потому что обращается к нему с вопросами, основанными на эмоциях. А я уже усвоила (довольно дорогой ценой), что эта идея ведет в тупик.
– Перейду прямо к делу, – начала директриса. – Том, расскажи еще раз, почему ты ударил Стивена, хотя мы не терпим насилия в стенах нашей школы.
Том посмотрел на нее, как на идиотку.
– Я же уже объяснял: он пнул мои кеды, и они встали криво.
Я говорила, что Том не понимает эмоций? Однако глаза у него на мокром месте, и на шее выступили пятна. Трогать и передвигать вещи, по его убеждению, противозаконно. Согласно его закону. Единственному закону, который Том признает.
Директриса что-то записала. Я тоже. Наши ручки соревновались в скорости. Мой сын против этой безвкусно одетой женщины.
– Но это не причина кого-то бить.
– Карла ударила папу неделю назад. Он хотел еще выпить, а она не позволяла.
Настала тишина. Наши ручки замерли одновременно.
– А кто такая Карла? – спросила директриса обманчиво ровным голосом.
– Жена моего мужа, – неожиданно для себя ответила я.
Директриса высоко подняла брови. «Такие брови необходимо поправлять, – подумала я, – слишком широкие, и много седых волосков».
– Вторая супруга моего бывшего мужа, – пояснила я.
Мне до сих пор странно это произносить. Как кто-то еще может быть женой Эда? Как это возможно, что Карла носит надетое им обручальное кольцо? Делить постель – одно дело, но брак? С ребенком, когда-то жившим по соседству?
Директриса вкрадчиво начала:
– Том, тебе тяжело оттого, что папа женился на другой женщине?
Я встала и положила руку сыну на плечо.
– Простите, но вы не можете задавать подобные вопросы без присутствия дипломированного психиатра.
Наши взгляды скрестились, и я угадала стальную волю за старомодной юбкой и почти мужскими ботинками. Как же я сразу этого не почувствовала? Я сама тоже раньше была непривлекательной.
Вдруг в кабинете раздался собачий вой. Сначала я не поняла, в чем дело, но потом вспомнила, как Том копался в моем телефоне, пока мы шли через площадку. Видимо, сменил рингтон. Опять. Мобильный выл собакой Баскервилей. Росс.
Директриса смотрела неодобрительно. Том качался на стуле, явно очень возбужденный.
– Простите, – сказала я, пытаясь побыстрее выключить телефон, но вместо этого нажала на громкую связь.
– Лили?
– Можно, я тебе перезвоню? – Я с извиняющимся видом посмотрела на директрису и выключила динамик. – Я на встрече.
– Боюсь, что дело не терпит отлагательств.
Мне стало страшно. Что-то случилось. Я так и знала!
– У меня плохие новости.
Директриса смотрела на меня во все глаза. Том раскачивался на стуле, чудом не опрокидываясь.
– С Эдом… плохо. Я, честно говоря, не знаю, как это смягчить… Он умер. Его убили.
– Умер? – громко повторила я.
Том опустил стул всеми ножками на пол и начал яростно ковырять в зубах указательным пальцем – признак стресса.
– Убит? – прошептала я.
– Да.
По ноге у меня потекла струйка мочи. Господи, только не в кабинете директрисы школы! Нелепость, но это взволновало меня сильнее ужасной новости.
Я же слышала по радио, когда мы парковались: «Мужчина найден зарезанным в своем доме в западной части Лондона…»
Нет. Нет! Те, кого упоминают по радио, никак не связаны с живыми, реальными людьми. Жертвы дорожных аварий или убийств в Стоквелле – все они чужие родственники. Не мои. Это не мой муж, который мне уже не муж.
– Карлу арестовали, – как-то недоверчиво добавил Росс, словно до сих пор не мог в это поверить.
В голове эхом отдалось: «По подозрению в совершении преступления задержана женщина…»
Том уже тянул меня за рукав.
– Мам, почему у тебя такое смешное лицо?
– Подожди минуту, Том. – Прикрыв телефон ладонью, я отвернулась от директрисы и своего сына.
– Она… это она сделала? – прошептала я. Слова крошились и осыпались.
Я почувствовала, как Росс кивнул. Он будто стоял рядом, пытаясь справиться с собой.
– Она в полиции, в изоляторе. Но это не все…
Чего ж еще-то? – хотелось мне сказать. Что мне предстоит выслушать, черт побери?
– Лили, Карла просит о встрече с тобой.
Странный звук.
Будто кто-то съехал на пол, протяжно выдохнув.
Если не знать ее, можно подумать, что в этом вздохе слышатся усталость и безнадежность.
Слушай, хотелось мне сказать, ну давай попробуем все уладить?
Но произнести слова не получается.
Не хватает воздуха.
Что, если я уже умру, когда меня найдут?
Узнают ли они, что произошло на самом деле?
Глава 56. Карла
Без комментариев.
Адвокаты просят клиентов в случае ареста говорить эту фразу. Одна из немногих деталей уголовного права, отложившаяся у Карлы в памяти.
– Без комментариев, – повторяла она, словно рефрен в такт своему пульсу. На висках отчетливо бились жилки.
– Расскажите, что случилось, – попросил кто-то. Голос был женский и исходил от темно-синего костюма, сидевшего напротив Карлы за столом. Но туда смотреть нельзя. Если взглянуть, есть опасность сказать что-нибудь лишнее.
Дыши глубже.
Без комментариев.
В мыслях Карлы снова и снова крутились события последних часов, все ускоряя темп.
Визит Руперта.
Крики Эда.
Нож.
Кровь.
Вопль Поппи.
Животный стон Эда.
Лицо. Лицо мужчины.
И бег.
Неожиданное осознание того, что она оставила дома Поппи одну.
Мамин голос, звучащий в ушах. Подсказывающий ей избавиться от перчаток.
Рука на ее запястье. Твердая хватка.
Сирены.
Наручники.
Взгляды людей.
Позорное усаживание в полицейскую машину.
Без комментариев.
Ступеньки ведут куда-то вниз.
Матрас.
Утро.
Стол. Резкий голос напротив.
Без комментариев.
Облегчение.
Вот кто поверит ее версии событий!
Только тогда Карла подняла лицо и посмотрела на женщину в темно-синем костюме. На правой щеке у той была большая родинка, торчащая как третий глаз.
Карла обратилась к родинке. Находи слабые места у каждого, недостатки, непохожесть. Так с ней поступали в школе. Будет только справедливо применить этот подход к другим. Это путь к победе.
– У меня есть право на адвоката, – твердо сказала Карла родинке. – Вот телефон, ей передадут.
– Ей? – переспросил голос.
– Лили Макдональд.
Темно-синий костюм взглянул в лежавшие на столе бумаги.
– У вас одинаковая фамилия?
Карла кивнула.
– Да, одинаковая. – И затем, будто кто-то другой двигал ее губами, добавила: – Это жена моего мужа, первая.
Глава 57. Лили
– Сахар, скотч, колюще-режущие предметы, жвачка?
А что случилось с чипсами? Или теперь заключенных подкупают жвачкой? Или жвачку используют для иных целей? Давненько я не приезжала к клиенту в полицию – в Девоне моя работа в основном крутится вокруг родителей вроде меня, семей, чья жизнь превратилась в сплошные попытки обеспечить своих детей, непохожих на других. Тех, кто не получил от системы то, на что имеет законное право. И речь не только о детях с родовой травмой, чьи больничные записи «исчезают» из карт, но и о ребятах вроде Тома, когда близкие вынуждены отвоевывать их право ходить в нужную школу и выбивать у государства пособие.
Дела об убийствах, кражах, банкротстве, отмывании денег – все, с чем я имела дело во время практики в Лондоне, казалось, остались в другой жизни.
Я уже предъявляю удостоверение личности женщине-полицейскому на контроле, но до сих пор не могу удовлетворительно объяснить себе, зачем я здесь. Почему я не дома с сыном (директриса отстранила его от занятий на неделю «ввиду обстоятельств»). Почему я оставила его на маму (хотя Том удивительно деловито отнесся к произошедшему и задает вопросы вроде «А что будет с папиным мозгом теперь, когда папа умер?»). Почему я приехала в это отделение полиции. И иду на свидание к жене моего мужа.
Много воды утекло с того вечера, когда я застала их у лондонской гостиницы: развод, новость о том, что Карла в положении, рождение дочери Эда и Карлы, смерть Эда. Все это казалось настолько нереальным, что мне пришлось повторить это несколько раз.
Все произошло скоро, болезненно скоро, словно по хитроумной таблице расчета фертильных дней. Рождение. Смерть. Две противоположности, между которыми больше общего, чем мы осознаем. И то и другое – это начало и конец, истинное и непознаваемое чудо.
Вот почему я здесь. Меня заставила приехать не просьба Карлы (когда я не ответила на ее звонок, она набрала Росса. Видимо, это она была «неизвестным номером»). Нет. Я здесь, чтобы взглянуть ей в глаза. Спросить, ее ли это рук дело. Сообщить, что она сломала три жизни. Что она дрянь, положившая глаз на моего мужа с первой встречи. Ребенок с нутром прожженной стервы.
Да, я хотела, чтобы Эду было плохо, но чтобы такое… Я скорбела о рыжеватом молодом человеке, который взял меня за руку на вечеринке много лет назад. Мне не верилось, что он мертв или что понадобилась его смерть, чтобы я поняла: я до сих пор люблю его, хоть и не знаю, за что.
В нашем бюро работала женщина, которая однажды пришла на работу с покрасневшими глазами.
– Скончался ее бывший муж, – шепнула мне одна из секретарш.
Я тогда еще недоумевала, почему она так расстроена. Теперь понимаю. Сознание, что у тебя нет права горевать о том, с кем прежде была общая жизнь, только усиливает боль.
Мы спустились в цокольный этаж. Каменные ступени звенели под моими каблуками. Когда я только начинала работать, обстановка изолятора состояла из лежащего на полу матраса с пятнами, окошка, зарешеченного толстыми прутьями, и, если повезет, пластикового стаканчика с водой.