– Пожалуй, – мягко сказал судья, – мы сделаем перерыв.
Раскрасневшийся от волнения барристер сказал, что она все сделала хорошо, очень хорошо. Кажется, присяжные на ее стороне, но предсказать наверняка невозможно…
– Он точно хороший адвокат? – спросила Карла у Лили, улучив минуту.
– Карла, я тебе что сказала? Доверься мне.
Заседания суда продолжались. Лили что-то говорила о шести днях, но шел уже десятый.
Хуже всего было, когда после ее показаний вызвали Руперта.
– Да, когда-то я был неравнодушен к Карле, – сказал он, – но теперь я счастливо женат. Супруга уже была моей невестой, когда я зашел с подарком для новорожденной дочки Карлы и Эда. Меня удивила напряженная атмосфера в доме. Эд явно много выпил и ясно дал понять, что не рад моему приходу, поэтому через несколько минут я ушел. – Руперт говорил быстро, поглядывая на блондинку, сидевшую на галерее. Карла чувствовала, что он разрывается надвое. Он не мог отзываться о Карле слишком хорошо, иначе жена заподозрит интрижку. Карла вздохнула с облегчением, когда Руперт вернулся в зал, виновато посмотрев на нее.
Приглашенный эксперт указал, что небольшое количество крови на одежде Карлы не доказывает, что это она нанесла Эду удар ножом. Скорее, кровь там действительно от ссадины на голове, полученной во время падения, когда Карла оттолкнула мужа, защищаясь. Этот факт подтверждался результатами вскрытия. На ноже не нашлось других отпечатков, кроме отпечатков Эда.
У Карлы голова шла кругом: люди говорили такие вещи, будто сто лет ее знают! Эксперт по симптомокомплексу, вызванному потерей близкого человека, еще эксперт по послеродовой депрессии и ее связи со стрессом от преждевременных родов. Обвинение использовало их показания, чтобы заявить: Карла могла повести себя непредсказуемо. Защита устроила перекрестный допрос и пришла к выводу, что именно поэтому воспоминания Карлы о той ночи такие неясные и путаные. Адвокат, который, к счастью, с каждым днем становился увереннее, пригласил арт-дилера, и тот подтвердил, что у Эда случались «резкие перепады настроения». Был представлен медицинский отчет о его алкоголизме, справка из банка о его долгах. Фотографии ужасной резаной раны на теле Эда. Нож для мяса.
Карла чувствовала странное эмоциональное опустошение, будто все это происходило не с ней, а с кем-то другим.
Наконец все закончилось. Пока они сидели в соседней комнате в ожидании вердикта, Лили молчала. Адвокат вышел позвонить.
Разве можно, чтобы ее дальнейшую судьбу, ее будущее решала кучка незнакомцев? У Карлы судорогой свело колено. Она словно снова оказалась в начальной школе, когда ее «отправили в Ковентри». Карла Спаголетти.
– Присяжные вернулись. – В комнату заглянул барристер. Лицо у него было напряженное. – Что-то они быстро. Нас приглашают в зал суда.
Глава 61. Лили
Я уже потеряла счет, сколько раз в своей жизни ждала вынесения вердикта. Иногда мне кажется, это то же самое, что ждать результата теста на беременность – или анализа ДНК.
Говоришь себе, что сделала все, что могла, и все обернется в твою пользу, но в то же время знаешь, что никакой гарантии нет. Убеждаешь себя, что в случае чего это не конец света, но в глубине души осознаешь, что это неправда.
Проигранное дело означает подрыв твоей репутации – и куда более серьезные последствия для других людей.
В нормальных обстоятельствах я и не посмотрела бы на этого барристера – слишком молод и неопытен. Но, как я объяснила Карле, в присяжных иногда пробуждается неприязнь к напористому, самоуверенному, расхаживающему перед ними защитнику. Этот мальчик расположил меня к себе, заявив, что мы должны действовать мягко.
– Главный аргумент защиты в том, что имеются лишь косвенные улики, – сказал он, заливаясь краской. Он, как и я, легко краснеет. – Ничего определенного. Нет свидетелей, которые застали бы Карлу за чем-то более серьезным, чем беготня по парку. На ноже нет изобличающих ее отпечатков, а у дверей она видела злоумышленника…
– А вот это не доказано, – перебила я.
Румянец на щеках молоденького адвоката стал гуще.
– Карла красивая женщина. Держу пари, мужская часть жюри ей поверит, а это минимум пятьдесят голосов из ста.
Тут бы мне и сказать ему о письме, полученном вскоре после ареста Карлы: конверт, надписанный знакомым тонким крупным почерком, доставили, по словам ночного дежурного, в несусветную рань. О том самом письме, которое я не должна была открывать.
Естественно, я знала, что в конверте подсказка. Утром Джо позвонил мне и сказал:
– Лили, я хочу вам помочь.
Я чуть не бросила трубку.
– Джо, я вас уже просила больше меня не беспокоить. Я сделала то, что вы просили, – тест на отцовство. Между нами больше ничего нет.
– Я вам не верю, вы мне солгали, – голос стал ниже, отчего у меня по спине пробежала дрожь. – Вы просто испуганы. Это я могу понять. Судя по вашему голосу, вы не открывали конверта, который я вам прислал. Там кое-что по вашему делу. Откройте его скорее. Ради нашей былой дружбы.
Былой дружбы? Можно подумать, у нас были отношения. Хотя, получается, были. Отношения, о которых никто не должен знать. Отношения, которыми он всегда может меня шантажировать. Представляете газетные заголовки «Адвокат и убийца-кипятильщик»? Не хочу даже думать об этом – это погубит не только мою карьеру, но и моих родных, и Джо это понимает.
– Том не ваш сын, Джо.
– Я уже сказал, я этому не верю. Лили, я люблю вас.
Меня затошнило. В меня влюблен убийца? Я с грохотом положила трубку и убедилась, что конверт по-прежнему лежит в дальнем углу ящика стола. Надо было разорвать его сразу после получения, но он остался. В качестве страховки. Плана «Б».
А пока я жду, что скажет жюри. Карлу (я уже могу спокойно произносить ее имя) трясет. Меня забавляет ее ужас: сейчас она ничего не может поделать, никого не может подкупить, ни с кем не может переспать, чтобы подтасовать результаты.
И меня ей винить не в чем: юридически я сделала все возможное, чтобы ее вытащить, ей-богу. Я даже пустила ее пожить к себе в дом, чтобы натаскать перед процессом (хотя она вопиюще пренебрегла моим требованием одеться пристойнее). Вместе нам удалось очернить Эда, выставив моего бывшего мужа пьяницей и развратником. Как видите, я далеко не такая порядочная, какой кажусь.
В зале царит напряжение. Все ждут.
– Вы вынесли вердикт?
Председатель жюри присяжных открыл рот. У меня мгновенно вспотели ладони: я готова поклясться, что Эд рядом и тянет меня за рукав! Обернувшись, я увидела, что зацепилась темно-синим шелковым жакетом за скамью.
– Невиновна.
Я не поверила своим ушам. Стены зала суда дрогнули. Зрители ахнули. С галереи раздался детский плач: Поппи? Дочь, которой у меня никогда не было… Карла падает на пол. Притворяется? Полицейский помогает ей подняться. Адвокат поглядывает на меня не без самодовольства: ай да мы! Меня все поздравляют. Один из следователей горячо говорит о чем-то с коллегой. Меня кольнуло дурное предчувствие: теперь они начнут охоту за настоящим убийцей. И тут наверху, на галерее, я кое-кого замечаю.
Высокий, чисто выбритый мужчина. Короткая стрижка. Смотрит на меня в упор. Одет в темно-зеленый твидовый пиджак с поднятым бежевым замшевым воротником. Через мгновение мужчина скрывается в толпе.
Телефон зазвонил, едва я вошла в кабинет.
– Почему вы не использовали мою улику? – Голос Джо Томаса кажется разочарованным.
Я выдвинула ящик и взяла конверт. Он по-прежнему заклеен. Я долго колебалась, открывать его или нет. Это значительно облегчило бы мою задачу – Джо Томас никогда не давал осечек. Как он неоднократно подчеркивал, мне бы не продвинуться в карьере так далеко без его помощи.
– Это была моя страховка, – сказала я.
– Не понял?
– На случай, если бы вердикт оказался не таким, как я надеялась, – произнося это, я вспомнила, что Карла едва поблагодарила меня после суда. Выпятила подбородок, будто оправдательный приговор – ее законное право, и все тут. Ее сразу поглотила толпа бившихся в истерике журналистов – все наперебой просили об эксклюзивном интервью, предлагая заплатить больше других.
– Больше ею нельзя воспользоваться, – с упреком сказал Джо. – Процесс завершен. Полиция уже ищет кого-нибудь, чтобы повесить на него убийство Эда.
Я вздрогнула. Даже сейчас мне не верится, что моего бывшего мужа больше нет. Мне его не хватает. В памяти постоянно возникают лучшие моменты: как мы в обнимку лежим на диване, как держим на руках маленького Тома, как радуемся, когда картину Эда приобрел анонимный коллекционер.
Но тут же вспоминается та пробежка рано утром по берегу моря, когда Джо потребовал теста на отцовство. В тот период я была эмоционально раздавлена. Меня возмущало, что Эд получил все, что хотел. Я ревновала из-за того, что Карла общается с моим сыном каждый второй уик-энд. Я была одинока, напугана, смущена тем, что меня по-прежнему влечет к Джо.
Только сейчас я позволила себе подумать о ключе, который держала при себе для самообороны. Который выпал у меня из кармана. Который подобрал Джо. И не вернул.
– Это запасной ключ от дома, – сказала я тогда с горечью. – От моего дома, который Карла забрала у меня вместе с моим мужем и любовью моего сына. Том только о ней и говорит.
– Я могу ее проучить, – тихо сказал Джо.
Меня охватил страх, смешанный с радостью.
– Я не хочу что-то ей делать. Да и ему тоже.
– Ну, тогда просто напугать.
– Это можно, – услышала я свой голос.
Именно тогда я кинулась бежать через дорогу к морю, потрясенная собственным поведением. Неужели я позволила себе преступить закон? В помрачении рассудка помогла опасному преступнику проникнуть в дом, где живут Эд и Карла? Это же подстрекательство к совершению преступления!
Я развернулась и, задыхаясь, бросилась обратно к уличному кафе. Но Джо как сквозь землю провалился.
Время шло, и ничего не происходило. Я немного успокоилось. Чем дольше не объявлялся Джо, тем легче было выбросить из головы мысли о ДНК-тесте. Может, Джо передумал или они сменили замки. Но затем пришло шокирующее известие об убийстве Эда. Когда мне позвонил Росс, я решила (как и весь остальной мир), что это дело рук Карлы. Но она сказала, что открылась дверь и на пороге стоял человек. Оказывается, были и письма с угрозами.