– Он сказал тебе почему? – глухо спрашиваю я; Эдди вновь сурово смотрит на меня.
– Я не спрашивал. Я послал его к черту, как и тебе следовало поступить сразу же, как ты ответила на его звонок.
Эдди подходит ближе, так близко, что я практически чувствую исходящее от него тепло. Я прикована к месту, даже не завернувшись в полотенце – просто держу его перед собой и дрожу, но не только от холода.
– Вот так надо делать, когда тебе угрожают, Джейн. Когда тебя пытаются поиметь. Не иди на поводу, не давай им того, чего они хотят, пусть знают, что ты здесь главная, ты диктуешь правила.
Эдди берет меня за плечи, и впервые с начала нашего знакомства я каменею от его прикосновения. Он чувствует это и огорченно поджимает губы, но не отпускает меня.
– Мне плевать, почему кто-то из Феникса пытается тебя найти. Меня волнует лишь то, что ты не доверяешь мне настолько, чтобы рассказать все, как только Джон начал морочить тебе голову.
Я не нахожусь с ответом, поэтому просто стою и смотрю себе под ноги, желая, чтобы Эдди отпустил меня и ушел. Наконец он со вздохом опускает руки.
– Знаешь что? – Он делает шаг назад и извлекает из кармана листок бумаги, который протягивает мне. – Вот.
Моя кожа влажная, так что чернила слегка расплываются, но я вижу, что на бумаге написан номер телефона с кодом города Феникс.
– Это номер того, кто звонил Джону.
Вздрогнув, я в недоумении смотрю на листок.
– Он дал это тебе?
– Дело в том, Джейн, что этот номер лежал у меня в бумажнике в течение последнего месяца, – уклончиво говорит Эдди. – Я получил его еще до того, как попросил тебя выйти за меня замуж. И я никогда не звонил по нему. Ни разу. Знаешь почему?
Я качаю головой, хотя знаю, что он собирается сказать.
– Потому что я доверяю тебе, Джейни.
Повернувшись, Эдди подходит к двери спальни, а затем останавливается и смотрит на меня.
– Было бы неплохо получить то же самое в ответ.
С этими словами он уходит, а я опускаюсь на край ванны, мои колени дрожат. Меня бьет дрожь, но не из-за номера, который я держу в руке, не потому, что Эдди давно хранил его у себя и в любой момент мог позвонить и узнать… все. Мне не по себе из-за того, что он сказал. С каким видом он это говорил.
Вот так надо делать, когда тебе угрожают, Джейн.
Его ледяной взгляд и ровный голос. Я смотрела ему в глаза и совсем не узнавала.
Голоса тех женщин из кофейни вновь звучат в моей голове: «Это был муж, так всегда бывает». Впервые я искренне верю, что они могут быть правы.
Но Трипп, сидящий напротив меня за обедом, не мог этого сделать. Он был слегка пьян, агрессивно настроен. А еще он неуклюжий и рассеянный.
Он совсем не такой, как Эдди.
– Девчуля, клянусь, ты похудела еще сильнее!
С этими словами Эмили улыбается мне, а я расцениваю это как комплимент, но с трудом могу заставить себя вернуть улыбку. Мы стоим на открытом дворе Первой методистской церкви в окружении толпы людей, и я остро ощущаю, насколько жарким выдался вечер – даже несмотря на то, что солнце садится, – а также то, насколько я ошиблась с выбором наряда.
В свою защиту могу сказать, что понятия не имела, что, черт возьми, полагается надевать на анонимный аукцион[19], устроенный в церкви в среду вечером, и черный цвет казался безошибочным решением – утонченно, респектабельно. Но все остальные женщины пришли в ярких нарядах, украшенных цветочным рисунком и все в таком духе, и я чувствую себя вороной, затерявшейся в стае фламинго.
Эдди, должно быть, понимал, что я выбрала неподходящий наряд, но не предупредил меня, и я борюсь с желанием сверлить взглядом его спину, пока он беседует с преподобным.
– Предсвадебное волнение, – поясняю я, разгладив платье на бедрах.
Эмили кивает и сочувственно похлопывает меня по руке.
– Тебе повезло. Когда я выходила замуж за Сола, то из-за нервных переживаний ела все, что попадалось на глаза.
Ее муж стоит возле пышного куста азалии и болтает с мужем Кэмпбелл, Марком, и мужем Кэролайн, Мэттом. Мне приходит в голову мысль, что Эдди очень редко общается с этими парнями и никогда не упоминает о них в разговоре со мной. Это соседи отдалились от него после трагедии с Беа и Бланш или это он, как и я, считает этих людей невыносимыми? Ладно, не все они плохие – Эмили очень мила со мной, знакомит с разными компаниями людей, представляя в качестве невесты Эдди и ни разу не упомянув о работе по выгулу собак. Я уже начинаю жалеть о том, что когда-то воровала у нее всякие безделушки.
Предметы аукциона находятся в церковном центре по работе с семьями, но, несмотря на пекло, все собираются здесь, во дворе, – вероятно, потому, что он так красив в буйстве пышной зелени. Возможно, нам все-таки стоит пожениться здесь, а не сбегать от друзей и знакомых, но у меня не получается думать о свадьбе, пока Эдди почти не разговаривает со мной.
Прошло уже две ночи после нашей ссоры в ванной комнате, и все это время Эдди не делил со мной постель, рано уходил на работу и поздно возвращался домой. Хуже всего то, что я испытываю облегчение от того, что он так долго отсутствует; мне легче не чувствовать его рядом, не смотреть на него каждую секунду в ожидании, что он снова станет жестким и холодным.
Номер, который Эдди мне дал, по-прежнему лежит у меня в сумочке. Я не собираюсь звонить по нему, но хочу, чтобы он служил напоминанием о том, что я едва не облажалась, что почти не знаю Эдди.
Но сейчас мы здесь, в церкви, на мероприятии, общаемся с другими людьми в саду, пьем лимонад, потому что, хотя методисты – это не баптисты, никто не станет разливать спиртное перед ликом Иисуса. Я как раз хочу выпить еще один стакан лимонада, когда к нам подходит Кэролайн с рассыпавшимися по плечам светлыми волосами.
– Срань господня, – ахает она, и я удивляюсь, потому что никогда раньше не слышала, чтобы Кэролайн выражалась, тем более богохульствовала. Я в жизни достаточно нагрешила, чтобы попасть в ад, но даже мне удается придерживаться культурных выражений в церкви.
Кэролайн сжимает мою руку, впивается в нее ногтями.
– Трипп Ингрэм арестован.
Последнее слово произнесено шепотом, но это не имеет значения – другие люди оборачиваются на нас, а Эмили уже достала свой телефон и теперь хмуро смотрит на экран. Эдди по-прежнему разговаривает с преподобным, а у меня внутри все стынет, и ноги, обутые в слишком узкие туфли на каблуках, вмерзают в мягкую траву.
– Что? – наконец говорю я.
Кэролайн оглядывается на своего мужа.
– Мэтт только что получил сообщение от своего друга, работающего в офисе окружного прокурора. Видимо, что-то обнаружилось во время вскрытия? Или что-то нашли в доме? Не знаю, но я написала Элисон, которая живет на его улице, и она сообщила, что приезжала полицейская машина и Триппа увезли в наручниках.
Теперь Эмили смотрит на меня; люди сбиваются в небольшие группы и прямо на моих глазах обмениваются сплетнями. Все мысли о сборе средств забыты в свете потрясшего район грандиозного события, равного которому, наверное, не было с тех пор, как погибли Беа и Бланш. Повернувшись к Эдди, я встречаюсь с ним взглядом – даже на разделяющем нас расстоянии я замечаю это в его глазах.
Он испытывает облегчение.
Входя в темный и тихий дом, мы оба погружены в свои мысли. Я говорю Эдди, что собираюсь принять душ, и жду, что в нем вспыхнет былая искра, и он с хитрой улыбкой предложит присоединиться ко мне, но Эдди отвечает лишь рассеянным кивком и продолжает просматривать что-то в телефоне. Он почти не разговаривал со мной по дороге домой, только подтвердил: да, он слышал то же самое про арест Триппа; да, арест как-то связан с той ночью, когда погибли Беа и Бланш; нет, он не знает, в чем именно Триппа обвиняют.
В ванной комнате я снимаю платье и роняю его на мраморный пол, не потрудившись повесить. В любом случае, я, скорее всего, больше его не надену. Вода обжигает, но мне приятно согреться после странного озноба, который бил меня по дороге домой, и, когда я выхожу из душа, комната полна пара. Укутавшись в полотенце, я подхожу к зеркалу и стираю рукой влажную пленку; в отражении виднеется мое лицо, пронзительно-бледное, волосы мокрые и откинуты назад. Ты в порядке, говорю я себе. Ты в безопасности. Тебе давно следовало догадаться, что это сделал Трипп, потому что, конечно же, это он сделал. Но я все равно не чувствую облегчения и продолжаю хмуро смотреть в зеркало, когда Эдди входит в ванную комнату. Он непринужденно сбрасывает одежду, и я невольно разглядываю его через отражение в зеркале: такой красивый, такой идеальный мужчина, но я не испытываю прилива желания, а он не смотрит мне в глаза.
Пока Эдди принимает душ, я снимаю халат с крючка у двери и заворачиваюсь в него, а затем сажусь на маленькую банкетку перед туалетным столиком и расчесываю волосы гораздо дольше необходимого.
Я жду.
Наконец вода выключается; Эдди выходит, заворачиваясь в полотенце, а я роюсь в ящике в поисках недавно купленного дорогого увлажняющего крема.
– В тот вечер… когда мы поссорились… Ты боялась меня?
Я неподвижно стою перед туалетным столиком, глядя на Эдди в зеркало. Вокруг его талии полотенце, на коже капельки воды, волосы зачесаны, и что-то в его взгляде, направленном на меня, мне не нравится.
– Ты подумала, что это я? Что я их убил?
Я моргаю, пытаясь привести мысли в порядок, вернуть их в нужное русло.
– Последние несколько недель выдались непростыми, – наконец говорю я, для пущего эффекта заставив голос задрожать. – Наконец-то все наладилось и мы были так счастливы, а потом…
– А потом ты подумала, что я убил свою жену и ее лучшую подругу, – безжалостно заканчивает Эдди.
Я вскидываю голову. Все идет не так, как должно быть. Эдди должен чувствовать себя виноватым за то, что сорвался на меня, за то, что вообще предположил, что я могла так подумать, но он сверлит меня взглядом, скрестив руки на груди, и