Обе женщины смеются и качают головами. Кэмпбелл снимает крышку со своего стаканчика, чтобы допить остатки кофе.
– О боже, нет, – отвечает Эмили. – Она была просто золото. Жесткая, уверенная, амбициозная и все такое, но настоящая милашка. Я никогда не видела, чтобы она на кого-нибудь злилась, даже когда нанятая ею кейтеринговая компания полностью испортила их с Эдди вечеринку в честь годовщины. Предполагалось, что это будет гавайская вечеринка, а они подали, я не помню, что это было, Кэм?
– Закуски, – отвечает та. – Как для чайной вечеринки. Маленькие бутерброды с огурцом, ассорти из разного печенья и пирожных и все такое. Беа тогда просто отшутилась. А вот Эдди… – Резко умолкнув, она смотрит на меня, затем пожимает плечами. – Во всяком случае, нет, насколько я помню, Беа никогда даже слегка не выходила из себя.
Повисает неловкая тишина, но уже через мгновение Эмили весело спрашивает:
– Итак, мы все поедем в загородный клуб завтра вечером?
Ах да, точно. Очередной сбор средств, очередное приглашение, прикрепленное магнитом к дверце моего холодильника, потому что теперь я одна из тех женщин, которые ходят на сбор средств в загородные клубы.
Я улыбаюсь им:
– Ни за что такое не пропущу.
Когда мы встаем, собираясь уходить, Кэмпбелл окидывает меня взглядом с головы до ног.
– Ух ты, – говорит она, – ты выглядишь… великолепно, Джейн. Правда.
– И в самом деле, – соглашается Эмили, снова похлопывая меня по руке. – На мой взгляд, юбки-карандаши идут ей даже больше, чем Беа, а ведь Беа только в них и ходила.
Она по-прежнему улыбается, но что-то в ее словах меня цепляет. Я не собиралась сознательно подражать Беа, но теперь понимаю, что со стороны выгляжу так, словно нарядилась в костюм Беа для этого собрания. Я, моя юбка-карандаш и папка – все это какое-то бледное подобие, тень Беа. Эта мысль тревожит меня всю дорогу домой, и, войдя в прихожую, я смотрюсь в зеркало.
Волосы длиной до плеч подстрижены под такое же удлиненное боб-каре, какое носила Беа. Серьги в моих ушах напоминают те, что я видела на ее фотографиях. У меня даже помада того же оттенка. Отвернувшись, я беру сумочку и достаю папку.
Она тоже таким занималась.
Хочу ли я стать в глазах этих людей второй Беа? Или я хочу, чтобы они приняли меня как Джейн?
Теперь я не знаю.
Телефон жужжит, и я со вздохом достаю его из сумки. Сообщение от Джона. «Привет, подружка, – черт возьми, я испытываю мощный прилив ненависти. – Что-то у меня туго с деньгами на этой неделе. Еще 500 долларов будет достаточно. Можешь опять отправить их по почте. Наличными. Целую, обнимаю».
Я заношу пальцы над клавиатурой.
Можно послать его на хрен.
Можно написать Эдди.
Или наконец выяснить, кто меня ищет, чего они на самом деле хотят, что им известно.
И покончить со всей этой историей, чтобы я могла спокойно жить дальше.
Я открываю сумочку, достаю сложенный листок бумаги, – тот самый, что дал мне Эдди, с номером из Феникса, и дрожащими пальцами набираю цифры.
Баптистская церковь, где работает Джон, представляет не самую большую религиозную общину на этой территории. На юге, как я заметила, некоторые церкви занимают целые кварталы. Место работы Джона вообще-то совсем не похоже на церковь: приземистое, уродливое кирпичное здание, и только витражное окно с изображением Иисуса, окруженного агнцами, подсказывает, что здесь находится молитвенный дом.
Сегодня я надеваю один из своих лучших нарядов – синюю плиссированную юбку с белой блузкой с вырезом лодочкой, балетки в бело-голубую полоску и серебряные украшения. Посмотревшись в зеркало, я с трудом узнаю себя. Я совсем не напоминаю ту Джейн, какой была два месяца назад, но и не выгляжу так, будто пытаюсь копировать Эмили или Кэмпбелл. Или Беа. Я похожа на… саму себя. Кем бы я на самом деле ни была.
Расправив плечи, с высоко поднятой головой, я открываю дверь и вхожу в церковь. Девушка за столом встречает меня широкой улыбкой – наверное, думает, что я пришла, чтобы пожертвовать деньги.
Она наполовину права.
– Здрасти-и-и. – Я поднимаю солнцезащитные очки на макушку. – Джон Риверс здесь?
От меня не укрывается то, как ее улыбка чуть-чуть тускнеет.
Понимаю тебя, девчуля.
– Он в музыкальной комнате. – Девушка указывает на коридор, и я благодарю ее.
В церкви пахнет горелым кофе и старыми документами, линолеум скрипит под моими балетками, когда я направляюсь в комнату в конце коридора, откуда доносятся пронзительные гитарные аккорды.
Джон сидит на возвышении посреди комнаты, перед ним пюпитр. Я вижу обложку его нотной тетради. «Хвалебные песни для радостных сердец». Как нельзя кстати, потому что мое сердце сейчас чертовски радостное. Пробежав пальцами по струнам, Джон поднимает взгляд и видит меня. Небольшая заминка – я понимаю, что он не сразу узнает меня.
Сегодня он одет в темно-синее поло с логотипом церкви на груди, волосы зачесаны назад. На нем чертовски хорошие новые кроссовки, и если раньше я в этом сомневалась, то теперь точно знаю, что не все деньги Эдди пошли на новую звуковую систему для церкви.
– Джейн! – Джон встает, откладывает гитару, но я останавливаю его жестом.
– Я ненадолго. Просто зашла, чтобы сообщить тебе, что наконец-то поговорила с тем таинственным человеком из Феникса.
Джон бледнеет, на моих глазах его щеки меняют цвет от румяно-розового до болезненно-серого, и это почти стоит того дерьма, через которое он заставил меня пройти, но не искупает его вины полностью.
– Знаешь, на самом деле он оказался неплохим парнем. Особенно когда я объяснила ему, что все, что ты ему наговорил, – чушь собачья.
Я до сих пор ощущаю тот шок, чистое гребаное облегчение, которое охватило меня, когда таинственный человек на другом конце провода ответил, что работает на Джорджи Смит, которая ищет свою сестру Лиз. Джорджи предполагает, что Лиз родила дочь, которая оказалась в приемной семье в Аризоне и, возможно, носила имя Хелен Бернс, и Джорджи хотела бы с ней познакомиться. С сожалением в голосе, даже с легкой тоской я подтвердила, что находилась в приемной семье с Хелен, но последнее, что мне о ней известно, – она подсела на наркотики, и я предполагаю, что она направилась еще дальше на запад, может быть, в Сиэтл? Нет, в Портленд. Куда-то туда. В любом случае, я не слышала о ней и не видела ее много лет, и – здесь я говорила, понизив голос, шепотом заговорщика, – я бы не стала на их месте больше разговаривать с Джоном Риверсом. В прошлом Джон Риверс уже обманывал таких пожилых женщин, как миссис Смит, – а ведь он обманул ее, утверждал, что знаком с ее племянницей, но не мог предоставить никаких доказательств. Частный детектив не удивился, просто сказал, что знает этот тип людей, и поблагодарил меня за уделенное время.
Закончив разговор, я ожидала, что теперь меня охватит горькое сожаление, ведь я только что оборвала единственную тонкую нить, связывающую меня с кем-то из родных. Год назад, даже несколько месяцев назад, узнав, что у моей мамы есть сестра, которая разыскивает меня, я бы почувствовала трогательную благодарность – тетя Джорджи. Теперь же это был лишний конец, который следовало обрубить. Я сделала свой выбор, создала свою семью, а остальное оставила в прошлом. И самое главное, теперь я не сомневалась: никто не знает, что на самом деле произошло в Фениксе. Я выкрутилась.
То и дело тяжело сглатывая, Джон продолжает таращиться на меня, и я спрашиваю себя, испытывал ли он такое же удовольствие, когда застал меня врасплох на парковке у хозяйственного магазина.
Если так, то я почти не виню его за тот поступок.
– Кстати, я постаралась убедить его, что ты чертовски подозрительный тип, и, просто для полноты картины, возможно, намекнула, что ты к тому же извращенец и одержим мной, так что он определенно больше не станет отвечать на твои звонки.
Это неправда, но очень уж забавно наблюдать, как Джон потеет.
И все же он не сдается.
– Ты что-то натворила, Джейн, – говорит он. – Ты от чего-то бежала. Иначе ты никогда бы не стала мне платить. – Он делает шаг вперед. – Ты бы никогда не переехала жить ко мне, если бы не была в бегах. Сколько мы пробыли вместе в одном детском доме? Два месяца? Ты едва знала меня. Но тебе нужно было где-то спрятаться. Поправь меня, если я ошибаюсь.
– Делать мне больше не хрен, – отвечаю я, поморщившись.
Джон бросает взгляд на дверь. Я оглядываюсь через плечо, подумав о девушке за столом, потом вспоминаю, где мы находимся, и меня пробирает смех.
– Ты… переживаешь из-за моих выражений, когда мы обсуждаем, как ты шантажировал меня?
Я подхожу ближе, моя новая дорогая сумка покачивается на сгибе локтя, подаренное Эдди кольцо сверкает на пальце.
– Ты умнее, чем я думала, признаю это, – говорю я Джону. – Но теперь все кончено. Не звони ни мне, ни Эдди, забудь, что когда-либо знал меня или что я вообще существовала.
– Забыть тебя или Хелен Бернс? – с угрюмым выражением лица уточняет он.
Мое сердце по-прежнему тяжело колотится в груди, когда я слышу это имя. Все кончено. Ее больше нет.
– Иди в жопу, Джон, – ласково отвечаю я ему.
Затем поднимаю взгляд на картину на стене – очередной лик Иисуса, на этот раз в окружении детей, а не ягнят.
– Прости, – одними губами говорю я ему, скорчив виноватую гримасу, а затем ухожу.
Проходя обратно мимо стола, я вижу, что девушка наблюдает за мной с явным любопытством на лице, и снова улыбаюсь ей, вытаскивая чековую книжку из сумочки.
– Мы с женихом слышали, что ваша церковь нуждается в новой музыкальной системе.
Я покидаю церковь, обеднев на несколько тысяч долларов, но ощущаю себя в большом выигрыше. Пусть Джон только попробует снова выкинуть какой-нибудь фортель теперь, когда его босс, преподобный Эллис, вышел, чтобы лично пожать мне руку и горячо поблагодарить за проявленную щедрость, и пообещал, что с этого момента наши с Эдди имена будут с благодарностью упоминать в каждой церковной программе. Я хочу, чтобы Джон видел это каждое воскресенье.